Екатерина Вильмонт - Плевать на все с гигантской секвойи Страница 18

– Ой! Как вы меня напугали! – Она даже за сердце схватилась. – Вы с ума сошли, разве так можно!

– Простите, я вас окликнул, но вы не услышали…

Просто подойти и обнять, как он планировал, не получилось.

– Что вам снилось, вы улыбались во сне.

– Мне снились вы.

Он опешил.

– Мне приснилось, что вы смотрите на меня и умираете со смеху.

– Я смотрю на вас и правда умираю, но не со смеху…

– Сядьте, что вы мне солнце заслоняете. Только не на стул! Возьмите кресло!

– Вы не пригласите меня в дом?

– Там невыносимо жарко, я включила отопление.

– Зачем?

– Чтобы дом просох. И потом, мне надо дошить…

И тут он вспомнил свой исландский сон.

– А что вы шьете?

– Занавеску, – ответила она.

И тут он действительно расхохотался. Она смотрела на него с недоумением.

– Что вы смеетесь?

Но он от хохота не мог даже ответить. Глядя на него, она тоже начала смеяться, и вот уже оба корчились от смеха, словно дети, и обоим казалось, что с каждым мгновением смеха преодолеваются гигантские расстояния, разделявшие их, и они все ближе и ближе друг к другу… Первой опомнилась Марина:

– Господи, в моем сне смеялись только вы, но, оказывается, это заразно… Смех без причины признак дурачины.

– Только у вас! У меня причина была!

– Хотите сказать, что я дура?

– Вот именно! Самая изумительная дура на свете!

– Это комплимент? Весьма сомнительный, я бы сказала!

– Ой, простите, дураком оказался я и, кажется, сморозил какую-то фигню…

– Ну и ладно, я не обижаюсь. Но все-таки почему вы смеялись?

Он рассказал ей сон. Она хмыкнула.

– Должна заметить, что наяву меня семейные трусы не возбуждают, – со смехом сказала она и вдруг покраснела. – О господи, я и вправду редкая дура… Зачем вы приехали?

– А вы не понимаете?

Она промолчала и взялась за свое шитье.

– Послушайте, перестаньте шить!

– Почему?

– Потому что если вы уколетесь, то можете опять заснуть, надолго, как Спящая красавица…

– Мне это не грозит!

– Почему?

– Потому что вы уже тут…

– Вы хотите сказать, что я уже тут и сразу разбужу вас поцелуем?

– Вот именно.

– Я готов.

Ей казалось, что это происходит не с ней, а в каком-то фильме. Она отложила шитье на соседнее кресло.

– Марина, я не знаю… Я, когда ехал сюда, думал, войду, сразу обниму, ни слова не говоря, а получилось не так…

– Вы оробели? – насмешливо осведомилась она.

– Нет, просто я понял, что это не главное…

Она посмотрела на него с интересом:

– А что, по-вашему, главное?

– Откуда я знаю? Я впервые в жизни чувствую себя с женщиной полным идиотом. Наверное, от страха совершить непоправимую ошибку, мне кажется, вы не прощаете ошибок…

– Да? Я произвожу такое впечатление? – серьезно спросила она. – Внушаю страх?

– Не страх, а… благоговение… – произнес он глухо, сам себе удивляясь. Это было слово не из его лексикона.

– Благоговение? Какая гадость!

– Почему?

– Мне не нравится внушать благоговение… Знаете, когда мы тут хохотали вместе, мне показалось, что…

– Вам показалось, что мы стремительно приближаемся друг к другу, и вдруг… снова отдалились, да?

– Что-то в этом роде.

– Значит, надо опять засмеяться.

– Легко сказать!

– Но и сделать нетрудно. – Он наклонился и пощекотал ее босую пятку. Она взвизгнула, дернула ногой, но он поймал ее ногу и поцеловал. Она затихла. Он снова пощекотал ее. Она завизжала. Он опять поцеловал.

– Пустите, у меня ноги в земле…

– Вы хотели сказать – грязные? – засмеялся он и еще раз поцеловал ей ногу.

– Михаил Петрович, не надо! – взмолилась она.

Он опустился на траву и положил голову ей на колени.

В этот момент дико завыла сигнализация.

Он вскочил. Это выла его машина. Они оба кинулись к калитке. Около «БМВ» стоял грязный, лохматый козел и почему-то с остервенением бодал заднюю дверцу.

– Ах ты сволочь! – закричал Михаил Петрович и бросился на выручку своей любимой машине.

Марина чуть не упала от хохота. Михаил Петрович храбро схватил козла за обрывок веревки и потащил прочь, отчаянно ругаясь.

Вскоре он вернулся. Марина осматривала нанесенные козлом повреждения.

– Ну как вам это нравится! Что за наглая скотина!

– Что вы сделали с животным? – смеясь, спросила Марина.

– Привязал к какому-то забору!

– Думаю, он сорвется и прибежит уже минут через пять.

– Одно слово – козел!

– Но все-таки он хоть и козел, но джентльмен. Мою машину не тронул. Видимо, это был социальный протест, ваша машина слишком дорогая, вот он и стал ее бодать!

– Он что, по-вашему, коммунист?

– Не исключено!

Оба опять покатились со смеху. Но лирический настрой был нарушен.

– Интересно, что я скажу в сервисе? Что меня козел забодал?

– Зачем? Скажите, что вас коммунисты камнями закидали, как пособника капиталистов.

– В моем детстве, кажется, в «Комсомолке» была такая постоянная рубрика «Капитал, его препохабие»!

– Вы врете!

– Клянусь честью!

– Не верю!

– Ах не верите? Хорошо, давайте заключим пари!

– Какое?

– Если я в течение недели представлю вам неопровержимые доказательства…

– То что?

– То вы исполните мое желание!

– Какое?

– Откуда я знаю, какое желание у меня возникнет в тот момент?

– А если вы проиграете?

– Я не проиграю, я уверен на сто процентов.

– Тогда это нечестно! Выходит, мне в любом случае придется исполнять ваше желание?

– Ну я же юрист, а мы, как известно, люди жуликоватые! – Он весело подмигнул ей.

– Знаю, знаю, приходилось сталкиваться. Жуликоватые и продажные. Ой, смотрите, коммуняка бежит!

Действительно, по дороге, воинственно блея, мчался знакомый козел. А за ним с хворостиной в руках неслась растрепанная девчонка.

– Стой, гаденыш! Стой, шныра! – орала она.

Козел на полной скорости пробежал мимо, но Михаил Петрович ловким движением успел снова схватить его за веревку и вручить ее подоспевшей девчонке.

– Ой, спасибо, дяденька! Такой неслух, все время хулиганничает.

– Да уж, смотри, как он мне машину отделал!

– Ой, дяденька, я не виновата, я его привязывала, он срывается, гад такой, – начала канючить девчонка, видно испугавшись, что «дядька» потребует с нее возмещения ущерба. – Только вы неправду говорите, он мимо пробежал. Я видала, вы сами небось тачку поуродовали, а теперь на скотину свалить хочете. Нечего машины везде где попало ставить, козлу и погулять уж негде, вон у одного забора две тачки стоят! – уже не своим голосом вопила девчонка. – Ни в каком суде не докажете, не было этого!

– А ну брысь отсюда! – тихо сказал Марина. – Ишь развопилась. Еще раз тут твоего козла увижу, коменданту пожалуюсь!

Девчонка, поняв, что ее просто гонят, не собираясь требовать возмещения ущерба, огрела козла хворостиной и, шмыгнув носом, крикнула:

– Мишка, айда домой!

Тут уж Марина и Михаил Петрович чуть не умерли со смеху.

– Куда ни кинь, везде Мишки, – покачала головой Марина, когда они немножко успокоились. – Раньше козлов все больше Борьками звали. Но вы просто несостоявшийся тореро. Так ловко ловите козлов!

– Это звучит почти как пьеса в стихах: «Вы ловко ловите козлов». – «Я вам их всех поймать готов!»

– Перестаньте, – взмолилась Марина, – я не могу больше смеяться, у меня живот уже болит.

– Кто бы мог подумать, что вы такая хохотушка!

– Я уж и не помню, когда столько смеялась.

– Честно говоря, я тоже. Но ведь это здорово!

– Не спорю.

– Марина, знаете что, давайте поедем куда-нибудь пообедать, а? Тут неподалеку есть очень приличный ресторанчик. Вы мне задолжали обед, помните?

– Помню. Я с удовольствием. Вот только надо занести все это в дом, – она показала на кресла и стулья.

– Я мигом!

– Погодите, я проверю, высохла ли краска. Да, все в порядке, можно заносить. Эти шведские краски – чудо! Если вам не трудно, занесите все на веранду, а я пойду переоденусь.

– Не надо! Вам так идет этот сарафанчик.

– Да нет! Я в нем никуда не поеду!

– Что с вами делать. Но обещайте, когда мы вернемся, вы снова его наденете.

– Я его краской заляпала.

– Это только придает ему пикантность.

Марина засмеялась и побежала в дом. Там было пекло. Она выключила отопление и открыла окно. Господи, господи, что же это делается? У меня сердце дрожит как заячий хвост. Я влюбилась, втюрилась, втрескалась. Мне еще ни один мужчина в жизни так не нравился. И он тоже в меня влюблен по уши. Надо поскорее отсюда уехать, а то одно неосторожное движение или слово – и я не устою. Вот если он сейчас войдет сюда, я не смогу сказать нет… А почему, собственно, я должна говорить нет? Да! Да! Все мое тело кричит да! И душа тоже… Она лихорадочно одевалась, а хотелось ей раздеться.

– Марина! Я все-таки испачкал руки! – крикнул Михаил Петрович. – Чем их оттереть?

– Я сейчас!

Она вышла к нему. На ней были джинсы и легкая серая блуза. Она слегка подкрасила губы, и ей это шло. Ей все идет, этой чертовке!