Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы Страница 18

– Мы вчера, похоже, сильно вырвались вперед. Не удивлюсь, если окажется, что мы в немецком тылу.

– Вряд ли, – говорит Сэм. – Что же они, обстреливали нас всю ночь?

Джеймс пожимает плечами:

– У орудий такие разношенные стволы, что снаряды ложатся куда попало.

В конце концов мы возвращаемся в блиндаж: Томми говорит, что там наверняка где-нибудь найдется заначка. Нам все время кажется, что у немцев полно жратвы, хотя пленные набрасываются на еду, будто не ели с начала войны, а их мертвые выглядят такими же худыми и изможденными, как и наши. Но в этот раз Томми прав: мы находим несколько краюх хлеба, дюжину банок консервированной фасоли, пяток банок говядины и даже – небывалое дело! – запас искусственного меда. Серж вызывается приготовить завтрак, и в ожидании пиршества мы заваливаемся на нары. Грег, как обычно, зубрит свой учебник физики, все еще мечтает поступить после войны в Оксфорд. Сэм достает маленькую шахматную доску и принимается уговаривать Джеймса сыграть.

– Я тебе проиграю, – говорит Джеймс. – Мы, англичане, никогда не были сильны в шахматах. Это игра для немцев и для вас, американцев.

– Вот уж нет! – возмущается Сэм. – В прошлом веке все крупнейшие турниры проходили в Лондоне. Возьмем хотя бы турнир 1899 года, когда Ласкер…

– Это потому что Лондон – столица мира, – пожимает плечами Джеймс. – Если бы проводились чемпионаты по сбору кокосовых орехов, они бы тоже проходили в Лондоне.

– Но в Англии нет кокосов!

– Вот я и говорю: ни кокосов, ни шахматистов.

– Это неправда, – отрывается от учебника Грег. – В Оксфорде есть шахматный клуб, я слышал.

– Оксфорд вообще удивительное место, – говорит Джеймс, – там полно того, чего вообще не должно существовать в природе. Ты «Алису в Стране чудес» читал?

– Про девочку, которая провалилась в лисью нору? – спрашивает Серж.

– В кроличью, – поправляет Джеймс.

Впрочем, какая разница? Нора – она и есть нора: грязно, сыро и пахнет землей. Как в блиндаже или в окопе.

В тусклом свете, просачивающемся в блиндаж, лица кажутся серыми и изможденными – будто двух лет войны недостаточно, чтобы навсегда превратить человека в слабое подобие того, кем он был когда-то.

– Так вот, Оксфорд – это и есть Страна чудес: все не то, чем кажется.

Весь день мы приводили окопы в порядок.

– Черт-те что, – ругался Сэм, – а говорят, немцы аккуратные! Разве это окопы? Ни одной прямой линии. Лабиринт какой-то!

– Это чтобы смерть заблудилась! – крикнул Серж из-за поворота.

Они работали на пару с Орельеном: Джеймс не видел их, но весь день слышал, как они переговаривались по-французски, долетали только обрывки фраз – «Как там кафе “Фуке” на Елисейских?», «В “Максиме” не протолкнешься», «Таксисты до сих пор вспоминают, как в сентябре четырнадцатого везли солдат».

Историю про таксистов Джеймс слышал раньше: в самом начале войны, когда фон Клюк перебросил с Марны две дивизии против Монури, прикрывавшего подступы к Парижу, генерал Галлиени собрал парижских таксистов и, рассадив солдат марокканской дивизии по таксомоторам, приказал вести на передовую. Удивительно: таксисты включили счетчики, а потом Генштаб полностью заплатил.

Джеймсу хотелось верить, что ни один английский кэбмен не взял бы денег в такой ситуации. Но французы, конечно, другое дело.

Если бы существовали еврейские таксисты, они бы вообще удвоили счетчик.

– А как сейчас одеваются девушки? – спрашивает Серж.

– Носят короткие платья, – отвечает Орельен.

– Насколько короткие?

– Чуть ниже колена. И стрижка тоже короткая, – говорит Орельен и, помолчав, добавляет: – Как будто с мальчиком спишь.

Весь день немцы так и не показывались, но и от наших – ни слуху ни духу. Томми считает: надо окопаться и переждать еще одну ночь.

Стрелка на светящемся циферблате словно топчется на месте. Чтобы не заснуть, Джеймс шевелит пальцами в сапогах: в полночь Серж его сменит.

Серж нравится Джеймсу. В нем нет ни бесшабашности, ни дикости, которые молва приписывает русским. Впрочем, Серж ведь не какой-нибудь козак, а русский дворянин, граф или принц. Вероятно, его было бы прилично пригласить в лондонский дом Девисов, в поместье Греев в Линкольншире.

Джеймс представляет, как Серж разговаривает с сэром Эдуардом в солнечной декорации давнего майского дня, и зябко поеживается: в беседе с малознакомыми людьми сэр Эдуард Грей умел придавать голосу оттенок едва заметной нежности, деликатной ранимости, и собеседникам казалось, что им несказанно повезло – такой тонко чувствующий человек, как сэр Эдуард, удостоил их своим расположением. Они запинались от смущения, а лорд Грей смотрел им в глаза с выражением неопределенности, искренности и рассеянности, и каждая его фраза, каждый парадокс – чуть старомодный и оттого еще очаровательнее – все больше и больше возвышали старого денди в глазах растерянных и сконфуженных собеседников.

Джеймс знал дядин секрет: именно легкое, почти незаметное презрение придавало сэру Эдуарду изысканности и утонченности. Так ледяное дыхание первых заморозков сковывает осеннюю траву сверкающими кристаллами инея, и в розовом свете утреннего солнца она предстает хрупкой и ломкой, драгоценной, словно за одну ночь выточенной мастеровитым ювелиром из нежнейшего серебра.

Джеймс разгадал сэра Эдуарда десять лет назад, в библиотеке лондонского дома своих родителей. В тот раз собеседником сэра Эдуарда был другой дядя Джеймса, майор Девис, герой недавней экспедиции генерала Эгертона в мятежный Вазиристан. В те годы юный Джеймс мечтал о далеких загадочных землях, отчаянных стычках с враждебными племенами, о воинской славе, подвигах и доблести. Он играл в Гордона Хартумского, в осаду Кимберли и потому глаз не сводил с майора Девиса – и там, в отцовской библиотеке, впервые расслышал ледяные колокольчики презрения в голосе сэра Эдуарда, участливо расспрашивавшего о подробностях недавнего похода.

Сегодня Джеймс жалеет, что не прислушался к презрительному перезвону: возможно, будь он внимательней тогда, не отправился бы два года назад добровольцем в Европу, чтобы, как писали газеты, дать отпор тевтонским варварам, растоптавшим нейтралитет Бельгии и Люксембурга.

Я мечтал стать таким же, как сэр Эдуард или как майор Девис, думает Джеймс, но я опоздал родиться. Даже если я вернусь с войны, я не застану того, что было раньше. Старая аристократия, светские щеголи с их утонченным вкусом и равнодушием к жизни, готовые принять смерть как неизбежный финал наскучившего спектакля… офицеры, щепетильные в вопросах чести, собственной и имперской, создатели Британской империи… все те, кто вкусил ее плоды, выращенные на деревьях всех континентов под никогда не заходящим солнцем, – этим людям нет места в мире, узнавшем ядовитые газы и хлюпающую грязь окопной войны.

Свадьба лорда Эдуарда Грея была концом эпохи – но тогда об этом никто не догадался.

Джеймс грустно усмехается, вспоминая солнечный день и рыжие пятна света на лице леди Грей. Недавно мать написала, что тетя Виктория ждет второго ребенка, – и, возможно, лорд Грей стал отцом уже второй раз.

Вот кому повезло родиться вовремя – пятидесятилетний отец семейства спокойно ждет конца войны в родовом поместье, наслаждаясь обществом очаровательной юной жены… а его племяннику остается только кормить вшей в окопах Фландрии.

Из темноты доносится слабый шум. Кажется, с востока, со стороны рощицы. Шум кажется Джеймсу знакомым, хотя он не похож ни на шаги, ни на далекий гул танков и машин – ровный, еле слышный.

Наверное, шумит в ушах, думает Джеймс и снова шевелит пальцами ног в сырых сапогах.

Через час Серж сменит его, Джеймс спустится в блиндаж, заснет, накрывшись шинелью, и во сне снова и снова будет рыть окопы, зарываясь все глубже в землю, словно лиса в свою нору.

Серж стоит, опершись на винтовку, тихонько насвистывая полузабытую мелодию. Три года назад весь Париж ходил в «Бродячего кролика» увидеть, как танцует Марианна. Как же она была хороша, когда выбегала на сцену, и электрический свет превращал ее обнаженные плечи в пленительный мрамор! Как стучали каблучки туфель, как мелькали маленькие ножки!

Ах, Марианна, Марианна! Бедный Валентин сходил по тебе с ума, ежедневно – букеты цветов, каждый вечер – шампанское. Что стало с тобой теперь, Марианна? Что стало теперь с твоим Парижем, с прекрасным Парижем начала века?

А мои красавицы, подружки на один вечер, на одну ночь? – думает Серж. – Что сталось с вами? Неужели забросили роскошный особняк на рю Шабанэ, маркитантками отправились следом за французской армией, привычно соблазняя старых клиентов, этих маршалов и генералов? Или все-таки остались дома, решив, что даже в опустевшем Париже хватит мужчин, чья щедрость пропорциональна похоти?