Вячеслав Миронов - День курсанта Страница 18

Ну, же! Ну, же! Олег, давай! Я нервно огляделся. Тихо. Только слышен за спиной в темноте металлический шорох.

Время! Время! Время! Время!

Опять от нервов бежит пот струйкой между лопаток. Вот уже чувствую, что резинка у трусов намокла. Алтухов все возится с замком! Змей! Ну, же, Олежа! Поторопись!

Мысленно подгонял я его. И вот было слышно, как тяжелый амбарный замок повис на дужке.

— Готово! — прошелестел, как ветерок, Алтухов.

Я подошел. С другой стороны Гуров.

— Кому-то на стреме надо постоять.

— Андрей, оставайся, свистеть умеешь? Дай знак. Только заранее, чтобы сдернуть можно было, а не попасться.

— Не ссать — добывать пропитание! — Гуров деловито кивнул на дверь.

Мы с Олегом вошли в склад. Зажгли спички. Верхний свет включать нельзя — заметят.

Отдельно стоят коробки с тушенкой. Отдельно — мешки с сахаром. Хлеб. Масло. Масло! Масло!!! Это масло!!! Сливочное! То самое, которое можно мазать на хлеб, и от которого я дома нос воротил! А сейчас, вкупе с сахаром — самый лучший деликатес! Унести можно только то, что поместится в руках. Заранее обговорили, что брать надо всего, но понемногу, чтобы незаметно было. И следов не оставлять.

Стали кидать в вещмешок обмазанные солидолом банки с тушенкой, банки с «братской могилой» — «Килька в томатном соусе», сухофрукты, сгущенка, хлеб, пиленый сахар, масло. На три палатки, на взвод. Все должно быть к утру съедено. Ни крошки, ни следа не должно остаться. Если продукты уже взяли со склада для приготовления завтрака, то ночью пропажу не обнаружат, значит, только по утру или после завтрака, когда начнут готовить обед. Ничего, не обеднеют, сами меньше украдут!

Каждое лето подрабатывал разгрузкой вагонов, нередко таскали мы домой и на продажу то, что разгружали, и я немного знал психологию кладовщиков. Даже если их обворовали по мелочи, то ему проще все по-тихому замять, чем кричать и навлекать ревизию на свою голову. Так, ревизия может раскопать и делишки самого кладовщика. Очень надеюсь, что так же думает и прапорщик местный, что складом тут командует. Главное, до палаток дойти.

С улицы послышался шорох. Мы напряглись в готовности бросить неправедно полученную добычу и броситься наутек в разные стороны, только не в сторону палаточного городка. Это мы обговорили заранее. Надо сделать петлю — круг. Сбить преследователей со следа. Что-что, а бегать нас здесь научили. И портянки уже не сбивались. Конечно, были отдельные личности, которые «косили» и, чтобы не заниматься строевой и физо, «шланговали», отчаянно показывали, что у них потертые ноги, а некоторые и сознательно набивали ногидо кровавых мозолей.

Но тихо на улице, тихо.

Обгоревшие спички мы складывали в карманы, старались не нарушить того расположения предметов, что было на складе. Отрезали, погрузили, но все более-менее на своих местах.

— Ну, все?

— Все.

— Уходим?

— Пора!

На выходе еще раз зажег спичку, поправил мешковину, что прикрывала коробки с тушенкой. Напарник взял тряпку и затер следы на кафельном полу от сапог. Ежу понятно, что сапоги новые, фиг ты идентифицируешь, кто здесь топтался, но зачем давать в руки противника лишнюю информацию. Тряпку повесили на место.

— Уходим!

Мы с Гуровым стояли рядом. Вслушиваясь до ломоты в ушах, и вглядывались до боли в глазах, наблюдали. Все тихо.

Олег возился с замком, закрывая его. Шорох металла о металл казался чудовищным грохотом в ночной темноте.

Было ощущение, что открывал он быстрее, хотя и тогда время тянулось, как удав по пачке дуста. А сейчас, когда добыча в руках, то есть, когда улики на морду лица, уже не скажешь, что пошел пописать, да, в темноте, перепутал направление. Конечно, можно было прикинуться овцой и сказать, что нашли вещмешок у туалета и несли его дежурному офицеру. Но кто же поверит!

Чтобы курсант сам, добровольно нашел еду и ее нес сдавать! Это только в тех фильмах, которые показывали в сельских клубах.

С первых дней нахождения в армии понимаешь, что еда — это жизнь, и ее много не бывает, точно так же, как и сигарет.

А курить от нервного напряжения хотелось очень сильно. Прямо выворачивало, аж так курить хотелось. Не говоря уже про уши, те давно пылали и опухли, как будто в детстве на день рождения пришедшие друзья тебя поздравить, надергали их. По количеству прожитых лет. А когда я стану стариком, и мне будет сорок лет, пришедшие старички-друзья оторвут мне уши?

Какая дрянь посещает мою голову, когда страшно! Это только у меня, или у всех?

А в Афгане, когда страшно в бою, тоже дребедень, не относящаяся к делу, мозг засоряет?

Вот Олег разогнулся, подергал навесной замок, тот держался. Олег поднял большой палец вверх и махнул рукой.

Так как вещмешок был тяжелый, а я самый рослый и тяжелый, то решил, мешок потащу я сам.

Плац перебегали в обратном порядке. Сначала Олег, потом Гурыч. Я — замыкающий.

Они быстро, снова перекрывая мировые рекорды по бегу в сапогах, пересекли плац.

Взвалил на спину мешок. Тут же банки впились в спину, больно! Тяжело! Погоны мнутся! Наклонился, поправил мешок, чтобы был повыше, стараясь не разгибаться, наклонив голову как можно ниже, рванул вперед.

Не так быстро, как к складу. Мешок ерзает по спине во все стороны, набивая спину еще сильнее.

Вот и тень от кустов. Там, согнувшись, тяжело дыша, стояли мои товарищи.

Я скинул мешок, тоже согнулся, отирая пот со лба. Немного восстановился. Молча махнул рукой.

Олег с Андреем взяли мешок за лямки и побежали, стараясь попадать в ногу, так меньше мотало тяжелый груз.

Перед лагерем остановились отдышаться. Тихо. Дневальные метут дорожки, сорванными ветками. Дежурные стоят под грибками. В сорок первой роте дежурный курит, держа сигарету в кулак, чтобы со стороны не было видно огонька, дым пускает под ноги. Сволочь! И так курить охота, а этот еще и дразнит!

Тем же путем вернулись в свой взвод. В тени палаток распотрошили мешок. Делили поровну, на троих. На весь взвод. Сначала забросили в третье отделение. Растолкали ближайшего. Командира отделения не было, видимо, побрел в туалет. Сонному в темноте вручили продуктовый набор. Он сначала не понял, но когда сунул сначала нос, а потом руку в вещмешок, все быстро сообразил. Затем пошли в свои палатки.

Тихо растолкали свое второе отделение. Тихо объяснили, что все это нужно слопать до утра. Никому второй раз объяснять что либо не пришлось. И уговаривать тоже не пришлось. Откинули полог палатки, чтобы свет падал, и молча расковыряли банки с «тушняком», сгущенкой, порезали хлеб, сделали бутерброды. Банки со сгущенкой передавали по кругу. Сухофрукты тоже запихивали в рот. Рыбные консервы тоже пошли на бутерброды. Через полчаса от добычи не осталось ни крошки. Сахар просто растолкали по карманам.

Кто-то в темноте удовлетворенно чавкая сказал:

— Чем просить и унижаться, лучше тихо слямзить и молчать!

В ответ было дружный грохот челюстей, жующих сухофрукты.

Я наконец-то лег спать сытым. Пожалуй, первый раз после зачисления в училище. Красота!

После утреннего развода было пять минут перед строевой подготовкой и из курилки мы видели, как вокруг продовольственного склада бегает прапорщик и солдат-хлеборез.

— А лица-то у них озабоченные, — я усмехнулся, затягиваясь.

— Не смотри в их сторону, а то заметно.

В перерыве между занятиями увидели, что на дверях продсклада висит новенький блестящий замок.

— Такие я открывать не умею, — Алтухов горестно вздохнул.

— Ну, да ладно. Еще чего-нибудь придумаем.

И снова строевая подготовка. И снова Коля Бударацкий, жуя сопли, сплевывая их на асфальт плаца, визгливым, противным голосом орет:

— И… Ря-а-аз, ря-а-аз, два, три! И… Ря-а-аз, ря-а-аз, два, три!

— Хоть до пяти считать научился, даун! — шепчет за спиной Серега Мазур.

— Сейчас плац закончится, куда идти! — Серега Сехин.

Словно услышав Сехина, Бударацкий скомандовал:

— Рота! Левое плечо вперед… Марш!

Первый взвод чуть не врезался в крыльцо штаба БОУПа.

— Команда должна выполняться четко! — старшина не хотел признавать свою ошибку с задержкой команды.

Рота недовольно заворчала.

— Разговорчики в строю! Замкомвзвода! Наведите порядок!

Я для порядка шикнул на свой взвод. Остальные тоже так сделали.

Внутри все ворочалось от злости к этому идиоту — старшине. Но кто командир — тот прав. Это усваиваешь после нескольких дней службы. И плевать, что на гражданке ты был задирой, и тебя боялись многие. Тут ты можешь кривить рожу, но приказ обязан исполнить. От этого никуда не уйти. И офицеры, и сержанты с первых дней вдалбливали в нас статьи Устава, если не согласен с приказом, можешь его обжаловать по команде, но после его исполнения. Исполни приказ точно и в срок, а потом уже иди, жалуйся кому угодно, хоть в Лигу сексуальных меньшинств, так в нашем училище называли ООН. И командир, отдавший приказ, обязан добиться его исполнения любым доступным ему способом, вплоть до применения оружия.