Питер Мейл - Год в Провансе Страница 19

На дороге перед входом в кафе три машины сошлись в одной точке и теперь угрожающе рычали друг на друга. Если хотя бы одна из них сдала назад метров на десять, все они благополучно разъехались бы, но французский водитель считает своим моральным долгом никогда не уступать дорогу, парковаться так, чтобы его машина причиняла максимальное неудобство окружающим, и идти на обгон на слепых поворотах. Есть мнение, что за рулем опаснее всех итальянцы, но лично я бы поставил на голодного, опаздывающего к обеду француза, летящего по трассе N100.

Я поехал обратно к нам в деревню и по дороге натолкнулся на последствия только что случившейся первой аварии сезона. Старый белый «пежо» задом въехал в деревянный телеграфный столб с такой силой, что тот сломался пополам. Других машин рядом не наблюдалось, дорога была совершенно сухой и прямой как стрела. Догадаться, каким образом столб и машина пришли в соприкосновение, я не мог, как ни старался. Молодой парень, стоящий посреди дороги, задумчиво чесал в затылке.

Я спросил, не пострадал ли он.

— Со мной все в порядке, — ответил парень, — а вот машине, кажется, foutu.[83]

Я взглянул на машину и на телеграфный столб, навалившийся на нее: окончательно упасть ему мешали только натянутые провода. Столбу тоже пришел foutu.

— Надо убираться отсюда, — сказал парень, — пока никто не узнал. Подвезете меня до дому? Здесь недалеко. Нужен трактор.

Он залез ко мне в машину, и причина аварии прояснилась: от парня пахло так, словно его мариновали в pastis. Он объяснил, что машину надо убрать с места аварии как можно быстрее и незаметнее. Если Почтовое управление узнает, кто напал на их столб, они заставят оплатить ущерб.

— Никто не должен знать, — несколько раз повторил парень и для убедительности икнул.

Я подвез его и поехал домой. Полчаса спустя мне стало любопытно, и я вышел на дорогу посмотреть, удалось ли парню тайком увезти машину. Она все еще стояла на том же месте. Рядом собрались кучка крестьян, шумно что-то обсуждающих, еще две машины и трактор, перекрывший дорогу. Пока я смотрел, появилась еще одна машина и посигналила трактору. Тракторист показал на пострадавшую машину и пожал плечами. Водитель подъехавшей машины не удовлетворился этим объяснением и начал сигналить не переставая. Эхо отражалось от горных склонов и, наверное, долетало до Менерба.

Весь этот шум продолжался еще полчаса, а потом «пежо» наконец прицепили к трактору и тайком увезли в направлении местного гаража. Столб остался висеть на проводах, зловеще поскрипывая. На следующей неделе люди из Почтового управления явились, чтобы заменить его, и вокруг них опять собралась небольшая толпа. Они спросили у одного из крестьян, как это случилось, и тот невинно пожал плечами:

— Кто знает? Может, жучок?

Наш парижский друг посмотрел на свой опустевший стакан с таким удивлением, будто содержимое испарилось само, воспользовавшись тем, что он на минутку отвернулся. Я подлил ему вина, и он откинулся на спинку стула и подставил лицо солнцу.

— А в Париже еще не отключили центральное отопление, — пожаловался он и глотнул холодного сладкого муската из Бом-де-Вениз. — И дождь не прекращается уже две недели. Я понимаю, почему вам здесь нравится. Хотя сам я так жить, конечно, не смог бы.

На мой взгляд, до сих пор он неплохо справлялся, но спорить не хотелось.

— Да, тебе надоело бы здесь через неделю, — покивал я. — К тому же от солнца бывает рак кожи, а от вина — цирроз печени. И даже если и не заболеешь, как ты сможешь жить без театра? И чем станешь заниматься целый день?

Он бросил на меня ленивый косой взгляд и опустил на глаза черные очки:

— Вот именно.

Мы уже знали программу наизусть:

Разве вы не скучаете по своим друзьям?

Нет. Они приезжают сюда, и мы видимся.

Разве вы не скучаете по английскому телевидению?

Нет.

Но хоть о чем-то английском вы скучаете?

О джеме.

А потом они полушутя-полусерьезно задавали главный вопрос: а чем вы занимаетесь целый день? Наш парижский друг сформулировал его немного иначе:

— А вам здесь не скучно?

Нет, нам не было скучно. У нас просто не оставалось на это времени. Нам было интересно и весело наблюдать за французской деревенской жизнью и каждый день делать маленькие открытия. Нам нравилось постепенно переделывать дом в соответствии со своими вкусами. И нам еще предстояло продумать и посадить сад, устроить площадку для игры в boules, освоить чужой язык и исследовать массу новых деревень, виноградников и рынков. Нам не хватало бы времени на все это, даже если бы никто нас не отвлекал, а отвлекали нас постоянно. На прошлой неделе, например, это происходило особенно часто.

Все началось в понедельник с неожиданного визита очень сердитого Марселя Посылки, нашего почтальона. Он желал знать, куда я подевал свой почтовый ящик. Скоро полдень, и у него еще куча работы, и как он успеет доставить письма, если каждый почтовый ящик станет играть с ним в cache-cache?[84] Но я точно знал, что не прятал почтового ящика. Последний раз, когда я его видел, он был надежно прибит к металлическому столбику у поворота на нашу дорожку.

— Non, — твердо сказал почтальон, — его там нет.

Мы с ним вместе отправились к концу дорожки и пять минут безрезультатно искали почтовый ящик в кустах. От него не осталось никакого следа, кроме маленького отверстия в земле в том месте, где торчал столбик.

— Voilà, — сказал почтальон. — Я же говорил. — Я никак не мог поверить, что кому-то понадобилось красть мой почтовый ящик, но Марсель считал иначе. — Обычное дело, — сказал он. — Здесь кругом полно malfini. — Я спросил, кто это такие, и он перевел: — Чокнутых.

Мы вернулись в дом, чтобы выпить по стаканчику для поднятия настроения и обсудить установку нового почтового ящика, который Марсель готов был мне продать. Мы согласились, что ящик следует прикрепить к стенке старого колодца на установленной правилами высоте — семьдесят сантиметров, чтобы почтальон мог бросать в него письма, не вылезая из фургона. Понятно, что колодец требовалось предварительно осмотреть и сделать соответствующие замеры. А потом наступило время ланча, и до двух часов никакая почта никому уже не доставлялась.

Пару дней спустя я вышел из дома, чтобы проверить, что за автомобиль так отчаянно гудит у крыльца, и обнаружил, что наши собаки взяли в окружение белый «мерседес». Выйти из машины хозяин не решался, но все-таки рискнул немного приоткрыть окно. Я заглянул в него и обнаружил маленькую смуглую пару, нервно улыбающуюся мне. Они похвалили наших псов за свирепость и попросили разрешения выйти. Оба были одеты по-городскому: мужчина — в костюм с сильно приталенным пиджаком, а его жена — в шляпу, плащ и лакированные туфли.

Как удачно, что я оказался дома, порадовались они, и до чего же красивое у нас тут местечко. Я давно здесь живу? Недавно? Ну, значит, мне очень кстати придутся настоящие восточные ковры. Мне удивительно повезло: они как раз возвращаются с выставки ковров в Авиньоне и у них совершенно случайно осталось несколько непроданных экземпляров. Вообще-то они везут их в Париж, где люди со вкусом непременно передерутся из-за них, но по дороге решили прокатиться по Провансу, и, видимо, сама Судьба привела их ко мне. Чтобы отпраздновать эту счастливую случайность, они позволят мне приобрести что-нибудь из их лучших образцов по «очень интересным» ценам, как они выразились.

Пока маленький щеголь сообщал мне эту радостную весть, его жена проворно вытаскивала ковры из машины и артистично раскладывала их на нашей подъездной дорожке, при этом громко восхищаясь достоинствами каждого изделия: «Ах, какой красавец!», или «Вы только посмотрите, как цвета играют на солнце», или «А этот… О! Мне будет грустно расставаться с ним!». Потом, сверкая лакированными туфлями, она присоединилась к нам, и они с мужем вопросительно посмотрели на меня.

В Провансе продавцы ковров снискали себе довольно дурную репутацию, и если кого-то называют marchand de tapis,[85] то надо понимать, что человек этот в лучшем случае ненадежный, а в худшем способен стянуть корсет у вашей бабушки. Еще меня предупреждали, что продавцы ковров часто подрабатывают наводчиками грабителей. А кроме того, их ковры нередко оказываются либо подделкой, либо крадеными.

Но разложенные на дорожке ковры не показались мне подделкой, а один маленький коврик даже очень понравился. Я имел неосторожность сказать об этом продавцам. Мадам взглянула на своего супруга с хорошо отрепетированным изумлением: «Невероятно! Какой верный глаз у месье! Это ведь и наш самый-самый любимый экземпляр. Но почему бы вам не купить еще что-нибудь побольше?» Я признался, что в настоящий момент у меня нет на это денег, но эту проблему сочли просто незначительным и временным неудобством. Раз ковер мне так понравился, я вполне могу заплатить и попозже, а если буду рассчитываться наличными, то получу еще и хорошую скидку. Я еще раз взглянул на коврик. Одна из собак уже лежала на нем и негромко рычала. Мадам зашлась от восторга: «Вы видите, месье? Ваш toutou[86] уже выбрал его!» Я сдался. После трехминутных торгов, довольно неумелых с моей стороны, цена уменьшилась вдвое, и я пошел в дом за чековой книжкой. Под пристальными взглядами смуглой пары я выписал чек; вместо имени получателя меня попросили оставить пробел. Пообещав непременно вернуться на следующий год, они сели в свой «мерседес» и осторожно объехали наш новый ковер с уснувшей на нем собакой. Мадам улыбалась и с королевской грацией махала мне из своего коврового гнездышка. Их визит занял целое утро.