Раджа Алсани - Секс в восточном городе Страница 19

Садим была поражена степенью его знакомства с музыкой и искусством. Когда Фирас взял с нее слово послушать арию «Королева ночи» из «Волшебной флейты» в исполнении Луизы Кеннеди, девушка подумала, что это один из самых образованных людей, с которыми ей доводилось встречаться.

Затем разговор перешел на туристов с Востока, которые каждый год наводняют Лондон. Садим дала волю злой, ядовитой критике. Фирас, как выяснилось, превыше всего ценил хорошую шутку. Вдвоем они наполняли кафе задушевным смехом.

Взаимное притяжение между ними достигло такой степени, что в воздухе буквально замелькали искры. На улице начался сильный дождь, хотя солнце по-прежнему светило ярко; Фирас предложил подвезти Садим до дома, или куда угодно, но девушка вежливо отказалась, поблагодарив за заботу. Она зайдет еще в один магазин, а затем сядет в автобус. Молодой человек не настаивал, но попросил подождать несколько минут и отправился за чем-то к машине.

Фирас вернулся с зонтиком и дождевиком, которые и предложил Садим. Та твердила, что он должен оставить себе либо то, либо другое, но молодой человек стоял на своем, и она уступила.

Садим надеялась, что Фирас проявит смелость и попросит у нее телефон, чтобы отныне им не нужно было полагаться на удачу (девушке оставалось провести в Лондоне всего несколько дней, а затем вернуться в Эр-Рияд и приступить к учебе). Фирас, впрочем, разочаровал ее, протянув на прощание руку и любезно поблагодарив за компанию. Садим вернулась домой, с каждым шагом удаляясь все дальше от своей мечты, которой не суждено было воплотиться.

ПИСЬМО 18

Кому: [email protected]

От кого: «seerehwenfadha7et»

Дата: 11 июня 2004 г.

Тема: Общество раздирают противоречия

Среди жен пророка, да благословит его Аллах, были арабки и не арабки; женщины его племени и женщины чужих племен, мусульманки и не мусульманки, христианки и иудейки, принявшие ислам до вступления в брак; вдовы и девственницы.

Я заметила, что в последнее время мои письма наконец стали удостаиваться одобрения со стороны представительниц прекрасного пола, хотя большинство хвалебных отзывов я по-прежнему получаю от мужчин, да благословит их Бог. Воображаю себе: какая-нибудь среднестатистическая девушка неделю за неделей, каждую пятницу после молитвы, сидит за компьютером, ожидая моего письма, и лихорадочно просматривает его, ища совпадений. Если она их не находит, то облегченно вздыхает и звонит подругам, желая удостовериться, все ли у них в порядке, после чего они поздравляют друг друга с благополучным избежанием скандала. Но если что-нибудь в повествовании отдаленно напоминает инцидент, произошедший в ее жизни несколько лет назад, или если героиня прогуливается по улице, на которой живет ее дядя, то на мою голову обрушиваются все громы небесные.

Я получаю множество ругательных и угрожающих писем. «Мы разоблачим тебя так же, как ты разоблачаешь нас!», «Мы знаем, кто ты такая!». «Ты дочь племянницы моей золовки!». «Ты ревнуешь, потому что твой кузен женился на мне, а не на тебе!». «Ты наша уродливая соседка из Манфухи, ты завидуешь, потому что мы переехали в Олайю, а ты торчишь в глуши![28]».

Фейсал рассказал Мишель лишь половину правды.

Сидя рядом с девушкой в их любимом ресторане, он заявил, что мать против свадьбы и что беседа прошла весьма напряженно, но при этом предоставил Мишель самой догадываться, отчего разгневалась Ум Фейсал. Та не поверила своим ушам. И этот человек некогда очаровал ее широтой своих взглядов? Неужели он действительно собирается отказаться от нее лишь потому, что мать хочет подыскать ему ровню? Какую-нибудь наивную маленькую дурочку, неотличимую от сотен других? Неужели Фейсал и впрямь не отличается от остальных молодых людей, которых Мишель откровенно презирала?

Ее постигло жестокое разочарование. Фейсал даже не пытался извиняться, поскольку знал, что не в силах ничего изменить; поэтому молодой человек казался равнодушным вялым. Он лишь сказал, что Мишель наверняка осознает все последствия бунта. Фейсал предупредил, что нет силы на земле, которая защитила бы их обоих от ужасной кары — возмездие не заставит себя долго ждать, если он будет настаивать на этом браке. Его семья никогда не примет Мишель, и их дети будут страдать. Фейсал не стал спорить с матерью, поскольку это абсолютно бессмысленно. Вовсе не значит, что он не любит Мишель. Но его родичи не верят в любовь. Они верят только в законы и традиции, унаследованные от предков. Кто в силах их разубедить?

Мишель оставалась спокойной и безмолвной; она внимательно рассматривала лицо, которое внезапно сделалось для нее незнакомым. Фейсал взял ее за руки и омочил их слезами, а потом попрощался и встал, собираясь уходить.

Напоследок он сказал, что Мишель счастлива, имея такую семью. Ее жизнь проще и яснее, она сама принимает решения, а не выполняет приказы «клана». Будет лучше, если и его родня не станут впутываться, оскверняя свободный дух своими правилами, а добрые помыслы хитростями и злобными измышлениями.

Фейсал отстранился от своей возлюбленной. Он открыл Мишель жестокую правду и ушел, не затрудняя себя ожиданием ответа, — оставил ее в ресторане, одинокую и молчаливую, чтобы не видеть свое отражение в глазах любимой. Бедный Фейсал! Не гордость заставила его удалиться медленно. Невзирая на все, он хотел сохранить драгоценные воспоминание об этой любви. Исполнившись великого терпения и искренне желая побороть скорбь, Мишель с помощью Бога, который один ведал, как тяжелы были ее страдания, начала медленно оживать, воодушевляемая справедливым гневом и упрямством, она надеялась, что время залечит раны и что она вновь обретет способность радоваться простым вещам. Когда этого не произошло, Мишель решилась на необычный шаг — отправилась к психологу, которого порекомендовала ей Ум Нувайир.

У психолога не было даже кушетки; никаких чересчур «вольных» ассоциаций. Врач-египтянин показался Мишель довольно консервативным; судя по всему, он не был способен ответить на горестный вопрос, безнадежно мучивший ее долгое время: «Как я могла его удержать?»

После четырех визитов Мишель поняла, что нуждается в более основательной помощи, нежели та, какую мог оказать этот шарлатан. Обсуждая с ней обман Фейсала, добрый доктор заявил, будто все это сводится к истории волка, заманившего к себе в логово овечку, чтобы сожрать ее. Нечего сказать, самое глубокое проникновение в суть проблемы за всю историю психологии в арабских странах. Мишель решила, что она не овца, а Фейсал — не волк. Разве может мужчина-психолог понять масштабы беды, обрушившейся на женскую личность, если он сам — не араб? Саудовская Аравия — уникальная, совершенно особая страна. Невзирая на рану, нанесенную Фейсалом, Мишель была уверена, что молодой человек любил ее искренне и страстно — и любит по-прежнему. Но он слаб и безволен, легко подчиняется воле общества, которое парализует своих членов. Это структура, пронизанная лицемерием и раздираемая противоречиями; единственный выход — либо принять правила и смириться, либо эмигрировать и жить свободно.

На сей раз, когда Мишель заговорила с отцом об учебе за границей, она не встретила немедленного отказа, как в прошлом году. Может быть, на него повлияло то, что дочь заметно похудела и побледнела за последнее время. В доме царило уныние: Мишель впала в депрессию, а Мешаал уехал а лето в Швейцарию. Родители согласились отпустить девушку в Сан-Франциско, где жил ее дядя. В тот же день она разослала запросы во все сан-францисские колледжи и университеты, решив не упускать возможности и записаться с начала нового учебного года. Больше всего на свете девушке хотелось услышать, что она принята. Тогда можно будет собрать вещи и распрощаться со страной, где с людьми обращаются как с животными. Мишель повторяла это вновь и вновь. Она не позволит указывать ей, что делать и чего не делать. Иначе в чем смысл существования? Это ее жизнь, и более ничья. Она собирается жить так, как хочет, ради самой себя.

ПИСЬМО 19

Кому: [email protected]

От кого: «seerehwenfadha7et»

Дата: 18 июня 2004 г.

Тема: Средь звезд и выше облаков

Мой почтовый ящик переполнен гневными письмами. Одни говорят, что я чересчур близко подошла к запретной черте. Другие пишут, что я уже ее переступила и, несомненно, поплачусь за вмешательство в чужие дела — а главное, за то, что моему примеру могут последовать прочие, соблазнившись возможностью бросить вызов традициям нашего общества — нагло, высокомерно, самоуверенно. Эй, не казните гонца!

По пути в аэропорт Садим плакала, как будто пыталась окончательно выплакаться перед возвращением в Эр-Рияд. Ей хотелось вернуться к прежней жизни — к жизни до Валида, в которой были университет, учеба, работа, близкие подруги и вечера в доме тетушки Ум Нувайир.