Борис Рыжий - В кварталах дальних и печальных Страница 19

Яблоня

…Еще зимой я думал, ты жива…И осмысляя смерть твою, весноюлюбуюсь, как другие дереванежнейшей горьковатою листвоюпокрылись. Скоро белые цветыпоявятся и удивят прохожих.И странно мне, и скучно мне, что тыодна меня в мою весну тревожишь.

…Зимой еще я приходил сюда…Не замечая маленькой утраты,я полагал, сей сон не навсегда,придет весна, а с нею день, когда тыопередишь в цветении сестер.Они проснулись и тебя забыли.Ты умерла, и жив один укор,пока тебя безумцы не спилили.

…Еще зимой я ничего не знал…Я помню осень, как ты не хотеларонять листву. Я это упускализ виду, не склонялся неумелоперед тобой. Как ровен был мой шаг.Что мне мешало вдруг остановиться?Когда бы я в ту осень ведал, какдолжна та осень в сердце преломиться.

Все спят давно, я так боюсь уснуть.Без всяких дел слоняюсь по квартире.И сам себе я говорю: побудь,побудь еще немного в этом мире.Уходом горьким не тревожь сердца,пускай уход твой будет не замеченхотя бы до счастливого концапростой зимы, чей холод, нет, не вечен.

Свидание Гектора с Андромахой

1.

Был воздух так чист: до молекул, до розовых пчел,до синих жучков, до зеленых стрекоз водорода…Обычное время обычного теплого года.Так долго тебя я искал, и так скоро нашелу Скейских ворот, чтоб за Скейские выйти ворота.

2.

При встрече с тобой смерть-уродка стыдится себя:— Младенца возьму, — и мои безоружны ладонина фоне заката, восхода, на солнечном фоне.…Но миг, и помчишься, любезного друга стыдя, —где все перемешано: боги, и люди, и кони.

3.

Стучит твое сердце, и это единственный звук,что с морем поспорит, шумящим покорно и властно.И жизнь хороша, и, по-моему, смерть не напрасна.…Здесь, в Греции, все, даже то, что ужасно, мой друг,пропитано древней любовью, а значит — прекрасно.

Орфей

1.

…и сизый голубь в воздух окунулся,и белый парус в небе растворился…Ты плакала, и вот, я оглянулся.В слезах твоих мой мир отобразилсяи жемчугом рассыпался, распался.…и я с тобою навсегда остался,и с морем черным я навек простился…

2.

…махни крылом, серебряная чайка,смахни с небес последних звезд осколки…Прости за всех, кого до боли жалко,кого любил всем сердцем да и только.Жестоко то, что в данный миг жестоко.Ум холоден, для сердца нет урока.…мы ничего не помнить будем долго…

3.

…я помню эти волосы и плечи…Я знаю все, отныне все иначе.Я тенью стал, а сумрачные речиотныне стихнут, тишина их спрячет.…я вывел бы тебя на свет из ночи —был краток путь, но жизнь еще корочеи не ценнее греческого плача…

К Овидию

Овидий, я как ты, но чуточку сложнейсудьба моя. Твоя и горше и страшней.Волнения твои мне с детских лет знакомы.Мой горловой Урал едва ль похож на Томы[27],но местность такова, что чувства таковы:я в Риме не бывал и город свой, увы,не видел. Только смерть покажет мне дорогу.Я мальчиком больным шептал на ухо Богу:«Не знаю где, и как, и кем покинут я,кто плачет обо мне, волнуясь и скорбя…»А нынче что скажу? И звери привыкают.Жаль только, ласточки до нас не долетают.

Робинзон

Что воля для быка, Юпитеру — тюрьма.В провинции моей зима, зима, зима.И хлопья снежные как мотыльки летают,покуда братья их лежат и умирают —коль жизни их сложить, получатся века.Но разве смерть сия достойна мотылька?В провинции моей они огня искали…Но тщетно, не нашли. И я найду едва липоследней степени безумья и тепла,чтоб черным пеплом стать душа моя могла.

Итак, глядим в окно. Горят огни на зоне.Я мальчиком читал рассказ о робинзоне:на острове одном, друзья, он жил один.Свидетель бурь морских, бежавший их глубин,он жил, он строил дом, налаживал хозяйство,тем самым побеждал судьбы своей коварство.Но все же, думал я, ведь робинзон умрет,и обветшает дом, и разбредется скот —как, право, жутко жить без друга и без бога.И страшно было мне, что мысль моя жестока,но все-таки, друзья, всем сердцем я желал,чтоб судно новое у тех погибло скал.

Иванов

Весеннее солнце расплавило снег.Шагает по черной земле человек.Зовут человека Иван Иванов —идет и мурлыкает песню без слов.…Когда бы я был Ивановым, дружок,я был бы силен и бессмертен, как Бог,и, песню без слов напевая, ходилпо пеплу, по праху, по грядкам могил…

Золотые сапожки

Я умру в старом паркена холодном ветру.Милый друг, я умруу разрушенной арки.

Чтобы ангелу былочерез что прилететь.Листьев рваную медьоборвать белокрыло.

Говорю, улыбаясь:«На холодном ветру…»Чтоб услышать к утру,как стучат, удаляясь

по осенней дорожке,где лежат облачка,два родных каблучка,золотые сапожки.

Вот черное

Мне город этот до безумья мил —я в нем себя простил и полюбилтебя. Всю ночь гуляли, а под утронастал туман. Я так хотел обнятьтебя, но словно рук не мог поднять.И право же, их не было как будто.

Как будто эти улицы, мостывдруг растворились. Город, я, и тыперемешались, стали паром, паром.Вот вместо слов взлетают облакаиз уст моих. И речь моя легка,наполнена то счастьем, то кошмаром.

…Вот розовое — я тебя хочу,вот голубое — видишь, я лечу.Вот синее — летим со мною вместескорей, туда, где нету никого.Ну, разве кроме счастья самого,рассчитанного, скажем, лет на двести.

…Вот розовое — я тебя люблю,вот голубое — я тебя молю,люби меня, пусть это мука, мука…Вот черное и черное опять —нет, я не знаю, что хотел сказать.Но все ж не оставляй меня, подруга.

«Нет, главное, пожалуй, не воспеть…»

Нет, главное, пожалуй, не воспеть,но главное, ни словом не обидеть —и ласточку над городом увидеть,и бабочку в руках своих согреть.

О, сколь лет я жил — не замечални веточек, ни листьев, ни травинок.Я, сам с собой вступивший в поединок,сам пред собою был и слаб и мал.

И на исходе сумрачного дняя говорю вам, реки, травы, птицы:я в мир пришел, чтоб навсегда проститься.И мнится, вы прощаете меня.

«…в эти руки бы надежный автомат…»

…в эти руки бы надежный автомат,в эту глотку бы спиртяги с матюком.Боже правый, почему я не солдат,с желтой пчелкой, легкой пулей не знаком?

Представляю, как жужжала бы она,как летела бы навылет через грудь.Как бы плакала великая страна, —провожала сквозь себя в последний путь.

Ну какую должен песню я сложить,чтобы ты меня однажды отпустилпросто гибнуть до последнего и жить —от стихов твоих, от звезд твоих, могил?

Вдоль канала