Маргарет Этвуд - Пенелопиада Страница 19

Кроме того, прозвучало утверждение, что самому Одиссею либо его наследнику и правопреемнику была предложена материальная компенсация за расхищенные съестные припасы, каковое предложение следовало принять и уладить спор мирным путем. Однако эту компенсацию предложили те самые молодые люди, которые до тех пор, невзирая на все увещевания, так и не пожелали умерить свои ненасытные аппетиты, не говоря уже о том, чтобы встать на защиту чести Одиссея и его семьи. В его отсутствие они, напротив, попирали его честь и притесняли его домочадцев. Так возможно ли было положиться на их честное слово? Мог ли человек здравомыслящий рассчитывать, что они отдадут хоть одного быка из всех обещанных стад?

Далее, прошу обратить внимание, насколько неравными были силы сторон. Сто двадцать — плюс-минус дюжина — к одному… пусть даже, с некоторой натяжкой, к четырем, поскольку у Одиссея были сообщники, как именует последних мой коллега. На его стороне выступали двое слуг, не обученных ратному делу, и один родственник, едва достигший совершеннолетия. Что мешало этим благородным молодым людям заключить с Одиссеем договор, а после, усыпив его бдительность, проникнуть в его покои под покровом тьмы и коварно умертвить? Воспользовавшись единственной возможностью, которую предоставила ему Судьба, наш высокочтимый клиент Одиссей действовал сугубо в рамках самообороны, на каковом основании мы просим высокий суд о прекращении дела.

Судья: Я склонен прислушаться к вашему мнению.

Адвокат: Благодарю вас, ваша честь.

Судья: Что там за беспорядки в задних рядах? Соблюдайте регламент, дамы! Довольно выставлять себя на посмешище! Приведите одежду в порядок! Снимите с шеи эти веревки! Сядьте и успокойтесь!

Служанки: Вы забыли о нас! А как же наш иск? Не дайте убийце уйти безнаказанным! Он нас повесил! Двенадцать молодых девушек! Ни за что ни про что!

Судья (адвокату): Это другое обвинение. Строго говоря, следовало бы провести отдельное разбирательство. Но, поскольку эти два дела очевидным образом тесно связаны, я готов выслушать ваши аргументы прямо сейчас. Что вы можете сказать в защиту вашего клиента?

Адвокат: Он действовал в рамках своих полномочий, ваша честь. Это были его рабыни.

Судья: Тем не менее он не мог так поступить без причины. Даже рабов нельзя убивать из одной только прихоти. Эти девицы совершили проступок, заслуживающий казни через повешение?

Адвокат: Они вступили в недозволенную интимную связь.

Судья: Гм-м-м… понимаю. С кем они вступили в связь?

Адвокат: С врагами моего подзащитного, ваша честь. С теми самыми, кто покушался на его жену, не говоря уже о его жизни.

Судья: Полагаю, это были самые молодые рабыни во дворце?

Адвокат: Да, разумеется. Самые миловидные и самые привлекательные. По большей части.

(С заднего ряда доносится саркастический смех служанок.)

Судья (перелистывая «Одиссею»): Здесь, в этой книге… Эту книгу, несмотря на ярко выраженную аморальную направленность и явный переизбыток сцен насилия и секса, мы должны принимать во внимание как основной источник по рассматриваемому делу… Итак, в этой книге написано черным по белому… так-так, вот оно. Песнь двадцать вторая. Здесь говорится, что служанки подверглись насилию. Женихи их изнасиловали. Никто этому не воспрепятствовал. Кроме того, утверждается, что женихи использовали упомянутых девиц в своих гнусных целях. Вашему клиенту все это было известно: здесь эти сведения излагаются от его лица. Напрашивается вывод, что служанок взяли силой и никто их не защитил. Так ли это?

Адвокат: Не знаю, меня при этом не было, ваша честь. Все это происходило за три-четыре тысячи лет до моего рождения.

Судья: Да, проблема налицо. Пригласите свидетельницу Пенелопу.

Пенелопа: Я спала, ваша честь. В то время я вообще часто спала. Могу только пересказать, что они сами говорили.

Судья: Кто «они»?

Пенелопа: Служанки, ваша честь.

Судья: Они говорили, что их изнасиловали?

Пенелопа: Э-э-э… да, ваша честь. По существу, да.

Судья: И вы им поверили?

Пенелопа: Да, ваша честь. То есть мне это казалось правдоподобным.

Судья: Насколько я понимаю, они нередко вели себя вызывающе?

Пенелопа: Да, ваша честь, но…

Судья: Но вы их не наказывали, и они продолжали прислуживать вам как ни в чем не бывало?

Пенелопа: Я хорошо знала их, ваша честь. Они мне нравились. Некоторых из них я, можно сказать, сама вырастила и воспитала. Они стали мне как дочери… своих-то дочерей у меня не было… (Пускает слезу.) Я так им сочувствовала! Но всех служанок рано или поздно кто-нибудь насилует — как ни прискорбно, во дворцах такое случается на каждом шагу. С точки зрения Одиссея, плохо было не то, что их изнасиловали. Плохо было то, что их изнасиловали без разрешения.

Судья (с трудом сдерживая смех): Прошу прощения, мадам, но что, по-вашему, значит «изнасиловать»? О каком разрешении тут может быть речь?

Адвокат: Без разрешения их господина, ваша честь.

Судья: А! Понятно. Но их господин в то время отсутствовал. Таким образом, служанкам пришлось спать с женихами по той причине, что иначе их бы все равно изнасиловали, и притом куда менее приятным способом?

Адвокат: Не понимаю, какое это имеет отношение к делу, ваша честь.

Судья (с усмешкой): Очевидно, ваш клиент тоже не понимает. Однако ваш клиент жил совсем в другую эпоху. В те времена были приняты иные нормы поведения. Будет досадно, если этот прискорбный, но несущественный инцидент ляжет пятном на его репутацию, в других отношениях совершенно безупречную. И не хотелось бы, чтобы меня обвинили в анахронизме. Так что я объявляю о прекращении дела.

Служанки: Мы требуем справедливости! Мы требуем возмездия! Кровь вопиет к отмщению! Мы призываем Гневных богинь!

Появляются двенадцать эриний. У них змеи вместо волос, песьи головы и крылья, как у летучих мышей. Эринии принюхиваются.

Служанки: О Гневные, о Фурии, вы — последняя наша надежда! Накажите преступника, отомстите за нас! Встаньте на защиту тех, кто при жизни был беззащитен! Летите за Одиссеем повсюду, куда бы он ни пошел! От селенья к селенью, из жизни в жизнь, какой бы личиной он ни прикрылся, какое бы обличье ни принял, — травите его! Гоните его! Идите за ним по пятам на земле, и в Аиде, и где бы он ни пытался укрыться — в песнях и драмах, в фолиантах и диссертациях, в примечаниях и приложениях! Являйтесь ему в нашем обличье, в обличье наших истерзанных трупов! И пусть он нигде не найдет покоя!

Эринии поворачиваются к Одиссею. Глаза их вспыхивают красным огнем.

Адвокат: Взываю к сероокой Афине Палладе, бессмертной дочери Зевса! О богиня, защити права собственности и право человека быть хозяином в собственном доме! Окутай облаком моего подзащитного и унеси его прочь!

Судья: Что происходит? Регламент! Регламент! Это судебное заседание двадцать первого века! Эй, вы там, слезьте с потолка! Прекратите шипеть и гавкать! Мадам, прикройте грудь и опустите копье! Откуда взялось это облако? Полиция! Где полиция? Где обвиняемый? Да куда же все подевались?!

XXVII. Семейная жизнь в Аиде

На днях я заглядывала в ваш мир через глаза контактерши, вошедшей в транс. Ее клиентка хотела посоветоваться со своим покойным бойфрендом, стоит ли продавать квартиру, но вместо бойфренда им досталась я. Не вижу ничего плохого в том, чтобы воспользоваться случаем. Не так уж часто мне удается проникнуть в мир живых.

Да простят меня те, чьими телами я пользуюсь, но все же никак не пойму: почему живые постоянно докучают мертвым? Постоянно, из века в век, — меняются только методы. Не то чтобы я особенно скучала по сивиллам с их золотыми ветвями, подначивающим всяких выскочек спускаться сюда и тревожить тени расспросами о будущем, — но сивиллы хотя бы соблюдали приличия. У сменивших их магов и заклинателей с манерами было похуже, но и они, по крайней мере, относились к делу с должной серьезностью.

А весь этот современный сброд настолько банален, что вообще не заслуживает внимания. Интересуются ценами на бирже, мировой политикой, собственным здоровьем и тому подобной ерундой. Кроме того, они жаждут общаться с какими-то покойниками, о которых мы и понятия не имеем. Кто такая эта Мэрилин, о которой они все толкуют? Кто такой этот Адольф? Жалко тратить время и силы на подобных людишек: проку от них никакого, одно раздражение.