Паоло Джордано - Человеческое тело Страница 19

— Док?

— Да.

— Я выйду отсюда. Пойму, что готов выйти, и выйду.

— А сейчас — нет?

— Сейчас — нет. Если вы не против.

— Я не против.

— Извините, что вас сюда притащили.

— Ничего страшного. Ты не переживай.

— Мне очень жаль.

Эджитто встает, опираясь на руки. Стряхивает пыль со штанин. Все, здесь он сделал все. Упирается головой в потолок убежища.

— Док?

— Слушаю тебя.

— Вы не посидите со мной еще чуть-чуть?

— Конечно.

Эджитто усаживается обратно, задевая локтем фонарь. Луч света падает на землю, освещая следы ботинок на песке: каждый след частично закрывает другие, словно окаменевшие следы борьбы. И тут солдат начинает плакать — сначала тихо, потом все громче.

— Черт! — говорит он сквозь зубы. Твердит: — Черт, черт, черт, черт! — словно в этом слове сосредоточен яд, который он хочет выплюнуть.

Эджитто и не пытается его остановить, но предпочитает глядеть на полоску неба, виднеющуюся между стеной бункера и габионом, — уже почти рассвело. Слушая, как плачет паренек, Эджитто разлагает плач на составляющие: диафрагма подрагивает, носовые проходы заполняются слизью, дыхание учащается до предела, затем внезапно замедляется. Митрано уже успокоился. Эджитто протягивает ему бумажный платок:

— Ну как, полегчало?

— Вроде да.

— Нам с тобой некуда торопиться.

На самом деле Эджитто еле жив. Он готов улечься на землю и уснуть. На мгновение он закрывает глаза, голова падает вперед.

— Док?

Не проходит и секунды, как Эджитто погружается в мутный сон, ему кажется, что вокруг стреляют.

— Док!

— Чего?

Женщины

Песчаная буря утихла. Утро прозрачное, кажется, что никакого нападения не было и в помине, однако все по-прежнему охвачены тревогой, на лицах стекающихся на завтрак людей видны следы бессонной ночи и невыплеснутого напряжения. Несмотря на всеобщее волнение, все идет, как обычно: ровно в восемь инструкторы прибывают на укрепленный пункт афганской полиции, чтобы научить полицейских досматривать фургоны и выводить на чистую воду находящихся в них подозрительных лиц, один из патрулей добирается до ранее не проверявшегося поселения неподалеку от Майданджабхи, остальные заняты домашними делами, которые в иных обстоятельствах сочли бы не подобающими мужчине, — стирают, подметают пол в палатках, моют туалеты, обливая их водой из ведра.

Однако теперь им кое-что известно, и это кое-что вызывает у всех едва заметную дрожь. Ветераны, которым это ощущение знакомо по прошлым командировкам, относятся к нему спокойно, отвечая ищущим утешения новичкам: а ты что думал? Что тебя в летний лагерь отправили? Но даже они, опытные, закаленные бойцы, впервые увидели воздвигнутую ими неприступную крепость такой, какой она является на самом деле: домик из песка, с которым может произойти что угодно.

В одиннадцать третий взвод собирается у западной башни на стрельбу. Ребята стоят и ждут, обступив столик, на котором разложено начищенное, готовое к употреблению оружие, остальные держатся в тени, прислонившись спиной к габионовой стенке. Все делают вид, что спокойны и даже скучают. На самом деле все вымотаны и немного подавлены, а после того как они провели остаток ночи в палатках, не гася лампочек без абажуров, говорить больше не о чем: одни тщетно пытались закрыть глаза, чтобы поспать хоть несколько часов, другие вновь и вновь обсуждали ход нападения (хотя никто ничего толком не понял), и все без исключения прислушивались, не раздастся ли новый взрыв. Сержант Рене собирался обратиться к подчиненным с ободряющей речью, но никак не мог найти нужных слов и в конце концов просто напомнил, что они на войне и что ребятам это прекрасно известно, — вышло так, будто они сами во всем виноваты.

Стволы ручных пулеметов блестят на солнце, при виде двух ящиков с патронами у многих чешутся руки зарядить оружие, выехать с базы и перебить всех афганцев, что попадутся на прицел. Рене знакомо это жгучее желание, он и сам его испытывает, им об этом рассказывали на подготовительных курсах («естественная человеческая реакция, которую надо учиться сдерживать»). Пеконе несколько неуклюже выражает всеобщее настроение: он хватает пулемет, целится то в гору, то в небо, резко поворачиваясь с настороженным видом.

— Вылезайте, мерзавцы! Я вас по одному замочу! Вам! Вам!

— Положи оружие, пока не убил кого-нибудь из нас, — говорит Рене. Это шутка, но шутка мрачная, никто не смеется.

На другой стороне плаца появляется капитан Мазьеро, расслабившиеся солдаты встают по стойке «смирно». По приказу полковника на базе полигоном ведает капитан, хотя обычно все решается на уровне взвода. Ясно, что Рене вовсе не рад нововведению, ему кажется, что у него отняли часть полномочий. К Мазьеро он испытывает интуитивную антипатию, считает, что тот полный дурак и умеет только лизать задницу начальству. Насколько ему известно, капитан тоже терпеть его не может.

Когда Мазьеро подходит к башне, ребята уже выстроились в ряд.

— Оружие готово? — спрашивает Мазьеро.

— Да, синьор.

— Тогда вперед, поехали!

Солдаты по очереди вскарабкиваются по деревянной лесенке. Рене протягивает им отливающие золотом браслеты с патронами. Мазьеро поочередно встает у каждого за спиной и на ухо повторяет приказ:

— Видишь вон тот холмик? На нем три бочки. Целься в красную бочку — ту, что в центре. Короткими очередями, подавая вперед. Помни: MG — это шлюха, которой нравится задирать ноги. А ты тяни ее вниз, ясно? Вниз. Будешь готов — заряжай и стреляй. И вставь в уши затычки, не то барабанные перепонки лопнут.

Первым стреляет Рене — стреляет идеально. Он попадает в бочку, та подпрыгивает, а потом встает на место. При промахе среди скал и низкого кустарника поднимаются столбики дыма. Мазьеро все равно не может сдержаться и не уколоть Рене:

— Совсем неплохо, сержант. Только попробуйте расслабиться, когда стреляете. Вот увидите, так вам самому больше понравится.

Рене представляет, как засовывает в ноздри Мазьеро указательный и средний пальцы и выдавливает ему глаза изнутри.

Рене надеется, что ребята не подведут. Неприятно в этом признаваться, но для него важно, чтобы перед капитаном ребята показали себя молодцами.

Начинают они неплохо. Большинство хотя бы раз попадает в цель. Кампорези, Бьяско, Аллаис и Ровере показывают очень неплохие результаты, Чедерна удостаивается похвалы за скорость, с которой он заряжает и наводит оружие.

Первым расстраивает его старший капрал Йетри. Как всегда, из-за высокого роста он упирается головой в потолок сторожевой будки, и ему приходится почти лечь на пулемет. Наверное, из-за этого или из-за того, что стоящий сзади и дышащий ему в ухо капитан его раздражает, он слишком долго жмет на спуск.

— Не надо тратить зря боеприпасы! — замечает Мазьеро.

Когда Йетри с рассерженным видом проходит мимо, Рене похлопывает его по плечу. Молодой еще, заводится из-за всякой мелочи.

Дзампьери стреляет последней. Рене невольно разглядывает ее грудь, пока Дзампьери карабкается по лестнице, но не испытывает к ней никакого влечения. Никогда не испытывал — может, потому что она для него просто товарищ или потому что он видел, как она громко рыгала, опрокинув в себя банку пива, а подобные вещи никак не сочетаются с его представлением о женственности. Он обращается с ней, как с остальными, как с мужчиной. Дзампьери — ценный кадр, водит «Линче» уверенно и с необходимой раскованностью, человек она решительный и не тушуется, даже когда Торсу заводит в казарме порнофильмы. Дзампьери стоит и смотрит кино до конца, скрестив руки на груди. По взглядам, которые он перехватывал, Рене готов поклясться, что она давно сохнет по Чедерне, но никто ничего не подозревает. Все уверены, что она лесбиянка.

Дзампьери, кивая, выслушивает указания капитана. Вставляет затычки в уши и поводит шеей. Возится со ствольной коробкой, чтобы зарядить пулемет, но никак не может дотянуться. Всякий раз, когда она вставляет ленту, крышка захлопывается и бьет ее по пальцам. Приклад соскальзывает с плеча.

— Мне не достать, — говорит она и предпринимает еще одну попытку.

Мазьеро приказывает принести деревянную ступеньку. Ди Сальво находит ступеньку в сарае, где хранятся инструменты, двое ребят затаскивают ее наверх. Рене ставит ступеньку на пол, Дзампьери встает на нее.

— Так лучше? — заботливо спрашивает ее Рене, чтобы успокоить.

— Да.

— Дело пойдет еще лучше, если вы вставите ленту с нужной стороны, — ехидно замечает Мазьеро.

— Конечно. Извините, синьор.

Дзампьери снова принимается возиться с крышкой, но пулемет, как и прежде, выскальзывает у нее из рук и наклоняется вперед, словно брыкающееся животное. Рене начинает терять терпение. Стоящие внизу ребята то глядят со смесью жалости и любопытства на Дзампьери, то на Рене, словно прося его вмешаться. Капитан стоит, наклонившись и опираясь о перила, и ехидно улыбается. В конце концов Дзампьери удается локтем зажать пулемет и закрыть коробку.