Джонатан Коу - Невероятная частная жизнь Максвелла Сима Страница 19

В общем, все сложилось, как я и задумывал. Я научился игнорировать ревность, которую испытывал всякий раз, когда Каролина присылала мне сообщение, — саднящее чувство, что она пишет человеку, за которым была замужем двенадцать лет и которого она реально считает чужим, — и попросту концентрировался на новостях: на том, что Люси взялась учиться игре на кларнете и увлеклась географией, и так далее. Взамен я по крохам скармливал Каролине биографию моего фиктивного «я», наполовину сожалея, что вообще ввязался в эту историю. Несколько раз мы обменивались фотографиями. Когда Каролина прислала снимок, на котором они с Люси стоят перед рождественской елкой (этот снимок я вставил в рамку и водрузил на каминную полку), я наугад выхватил из Интернета фотографию чьих-то детей и сказал, что это мои сын и дочь. И с какой стати она бы мне не поверила?

Знаю, все это звучит не очень достойно, особенно когда начинаешь вдаваться в подробности. Но — замечу справедливости ради — я притворялся Лиз Хэммонд, только когда мне было уж совсем тяжко, и сегодня был как раз такой случай. Я познакомился с Поппи и тут же потерял ее; после Сиднея очутился в Уотфорде; осознал, что мы с отцом так же далеки друг от друга, как и прежде; находился рядом с беднягой Чарли Хейвордом, когда тот умирал, — все вместе подкосило меня; приплюсуйте к этому смену часовых поясов, и вы, наверное, поймете, почему мне было так плохо, что хуже некуда. Я должен был с кем-то поговорить, и не просто с «кем-то», но с Каролиной. Позвони я ей с вопросом «как дела?», меня бы быстренько отшили.

Впрочем, я не стал писать длиннющее письмо. Извинился лишь за трехнедельное молчание, сказал, что компьютер сломался и его чинили целую вечность. Потом пару слов о пресловутом ювелирном бизнесе в Брайтоне: мол, дела идут не очень, кризис давит. Наскоро просмотрев новости на сайте «Дейли телеграф», спросил, верит ли Каролина в то, что правительство и впрямь запретит выдавать ежегодные премии банковским управляющим. Я уложился в три абзаца, а на большее меня в данный момент и не хватило бы. Подписался: «Береги себя, пиши, Лиз» — и добавил желтенький смайлик.

Каролина ответила через час. Нормальное письмо (я уже привык получать такие на имя Лиз) — теплое, дружеское, полное новостей, не без юмора, с участливыми расспросами о перспективах ювелирного бизнеса: выживет ли он и тому подобное. Когда я его распечатал, получилось две страницы. У Люси в новой школе начался второй триместр, и, похоже, она чувствует себя там хорошо. А ее новый преподаватель естественных наук «просто прелесть». Последний абзац Каролина посвятила себе: ее писательские дела наконец-то пошли на лад, она обнаружила хорошую литературную студию в Кендале и ходит туда каждый четверг, и у нее даже случился творческий прорыв, потому что Каролина теперь черпает материал из собственного опыта — в основном из событий своей семейной жизни, — но пишет от третьего лица, чтобы «отстраниться от фактов и сохранить объективность». Кстати, буквально на днях она закончила рассказ — не захочет ли Лиз его прочесть? Каролине не помешает конструктивная критика.

Признаться, мне было тошно читать ее письмо. Это все равно что рыться в личных вещах Каролины или в корзине с грязным бельем. Но и оторваться я тоже не мог. Меня злило и завораживало то обстоятельство, что она так щедра на эмоции, когда общается с воображаемым человеком (Лиз), и так скупа, когда говорит с реальным (со мной). Я вдруг вспомнил письмо дяди Поппи, ту его часть, в которой Дональд Кроухерст медленно сползает в безумие. Что там написано в его бортовом журнале? Кроухерст занялся вычислением квадратного корня из минус единицы, и это навело его на сумасшедшую мысль о людях, мутирующих во «второе поколение космических существ», которые общаются друг с другом способом абсолютно не-физическим, не-материальным. Но может, он не был таким уж безумным? Может, он предсказал наше будущее, двухтысячный год? То есть эпоху, когда все кому не лень стали пользоваться Интернетом — изобретением, позволяющим людям вроде Каролины завести тесные отношения с персоной, являющейся продуктом моего воображения.

Я отложил в строну ее письмо, потер глаза и тряхнул головой. Нет, с этими нелепыми рассуждениями надо кончать. Я не желаю угодить вслед за Дональдом Кроухерстом в черный туннель, спасибо, обойдусь. Лучше спущусь на кухню и налью себе чаю. И прекращу эту дурацкую игру в Лиз Хэммонд, пока еще не поздно. Больше я не стану писать Каролине. Хватит этих партизанских вылазок. Хватит врать и притворяться.

Однако мне было очень любопытно, что она там написала в своем рассказе.

9

— Знаю, о чем ты думаешь, — сказал Тревор. — Ты думаешь, что мы находимся в преддверии экономической катастрофы. Прямо на краю пропасти.

На самом деле я думал совсем о другом. О том, как я рад снова увидеться с Тревором. О том, что его энергия и энтузиазм, как всегда, заразительны. И как приятно сидеть рядом с Линдси Ашворт, оказавшейся, неожиданно для меня, третьей в нашей компании; Тревор отрекомендовал ее как «коллегу». А еще, думал я, прежде мне бы и в голову не пришло, что кто-нибудь — даже Тревор — способен так долго, с таким воодушевлением и настойчивостью распространяться о зубных щетках. В течение получаса, с тех пор как мы сели за столик в гостиничном баре, он не отступил от этой темы ни на секунду.

— Разумеется, нас всех волнует экономическая ситуация, — продолжил Тревор. — Малый бизнес разваливается на куски, только успевай прорехи латать. Но «Зубные щетки Геста» в полном порядке. Капитализация замечательная. Ликвидность превосходная. Мы уверены, что рецессия нам не помеха. Нет, я не говорю, что мы и в ус не дуем. Нет, конечно. Но мы в себе уверены… такая у нас спокойная уверенность. Я прав, Линдси?

— На все сто, — подхватила Линдси. У нее был мягкий, протяжный шотландский выговор. — Знаешь, Макс, сегодня на совещании по стратегическому развитию компании Тревор сделал очень интересное замечание. Можно я расскажу, Тревор?

— Да пожалуйста.

— Смысл замечания Тревора состоит вот в чем. Собственно, оно звучит как вопрос. Точнее, три вопроса. Итак, мы движемся к серьезной глобальной рецессии. Позволь спросить, Макс, ты собираешься поменять машину в этом году?

— Вряд ли. Я же ею сейчас почти не пользуюсь.

— Разумно. А планируешь ли ты свозить семью за границу этим летом, Макс?

— Ну, вторая половина моей семьи… как бы со мной больше не живет. Видимо, они поедут в отпуск сами по себе.

— Ясно. Но свозил бы ты их за границу, если бы они по-прежнему жили с тобой?

— Нет, вряд ли.

— Именно. Выходит, с учетом текущих экономических проблем, в этом году ты не собираешься ни менять машину, ни проводить отпуск в других странах. А теперь скажи, Макс, — она подалась вперед, словно затем, чтобы нанести финальный удар, который должен свалить меня с ног, — намерен ли ты реже чистить зубы?

Я был вынужден признать, что у меня нет намерений реже чистить зубы. Линдси торжествовала победу:

— То-то и оно! Люди всегда будут чистить зубы, и им всегда будут нужны зубные щетки. Тем и прекрасна скромная зубная щетка. Это продукт, защищенный от экономического спада.

— Однако, — Тревор поднял палец, — это еще не повод, чтобы сидеть и плевать в потолок. Конкуренция на рынке гигиены полости рта весьма интенсивна.

— Верно, интенсивна, — подтвердила Линдси.

— Невероятно интенсивна. На рынке полно крупных игроков. Взять хотя бы «Орал-Би», или «Колгейт», или «ГлаксоСмитКлайн».

— Звучные бренды, и тут есть над чем поломать голову, — сказала Линдси.

— Гигантские бренды, — продолжил Тревор. — Этакие Голиафы в производстве и продаже зубных щеток.

— Отличная метафора, Тревор! — похвалила Линдси.

— Вообще-то, ее Алан придумал.

— Кто такой Алан? — поинтересовался я.

— Алан Гест, — ответил Тревор, — основатель, владелец и управляющий директор «Зубных щеток Геста». Этот бизнес — его детище. Когда-то он работал в большой компании, а потом решил: «Все, баста. Я должен найти альтернативу». Ему надоели гиганты с их бизнес-стратегиями. Он захотел стать Давидом.

— Давидом? А как дальше? — спросила Линдси.

— Давидом, маленьким парнишкой, который бился с Голиафом. — Тревор был слегка раздражен тем, что его перебивают. — Как его фамилия, я не знаю. История о ней умалчивает.

— А, ну так бы и говорил.

— Алан понимал, — пустился в объяснения Тревор, — что биться с большим бизнесом на их собственном поле бессмысленно. На их поле правила легко меняются — в зависимости от того, кто играет. И поэтому он решил передвинуть ворота, сдвинуть цель. Ему было видение, он узрел будущее. Как Лазарь на пути в Дамаск.

— Он воскрес из мертвых, — задумчиво сказала Линдси.