Савако Ариёси - Кинокава Страница 19

Но по какой-то неведомой причине Фумио относилась к матери крайне враждебно и постоянно критиковала ее. Вмешательство Ханы после увольнения господина Тамуры привело девушку в бешенство. «Ну зачем вы полезли в мои дела, мама? Я собиралась бороться до самого конца, даже если бы меня выгнали из школы. Я бы приняла все, что меня ожидало, и посвятила бы жизнь борьбе за справедливость!» Если кто-то не выдерживал и осмеливался прервать ее дерзкие выступления, Фумио тут же заливалась слезами: «Что было не так с господином Тамурой? Школьная администрация должна ответить за его увольнение!» Затем она произносила пылкую обличительную речь, непременно заканчивая ее словами: «В самом деле, мама, вы безнадежно старомодны! Вот увидите, вы станете врагом всех японских женщин, если будете и дальше держать меня в кандалах. Как представительница одного с вами пола, я скажу: это непростительно! Если бы вы не были моей матерью…» И так изо дня в день. Эмоции хлестали через край, и в итоге Фумио переходила на вой. Если бы в этот момент ее услышал кто-то из посторонних, шансы найти ей приличного мужа сравнялись бы с нулем.

Хане ничего не оставалось, как руководить обучением дочери из-за кулис. Особенно взыскательно она относилась к урокам традиционных японских искусств – чайной церемонии, икэбаны и игры на кото, – поскольку считала, что они воспитывают в девушках скромность и утонченность. Фумио же в свою очередь демонстрировала неприкрытое презрение к подобным занятиям. Однако, если уж Хана что решила, она гнула свою линию, не обращая ни малейшего внимания на яростное сопротивление дочери, и той ничего не оставалось, как только смириться.

Когда Фумио выразила желание продолжить образование, Хана заявила:

– Я позволю это, если ты по-прежнему будешь брать уроки искусств.

В тот момент Хана не собиралась взвешивать все «за» и «против» поступления дочки в училище. Просто она хотела, чтобы Фумио успешно окончила Школу для девочек.

Кадзуми и Утаэ уродились совсем другими: обеих с самого детства наставляли быть тихими и скромными, обе усердно учились безо всякого принуждения со стороны матери. У четырнадцатилетней Утаэ проявились музыкальные способности, и она по своей инициативе взялась осваивать не только кото, но и сямисэн.[57]

«Если ваше кото не нужно ни Фумио, ни Кадзуми, можно мне его взять, матушка?» – спросила однажды Утаэ.

Утаэ и Фумио являли собой две противоположности. Материальные блага совершенно не интересовали Фумио; она ни разу не попросила новое кимоно или туфли, не говоря уже о кото. Если бы никто к ней не приставал, она могла бы годами носить старую, расползающуюся по швам одежду. Большинство девочек в школе взбивали волосы, чтобы выглядеть привлекательно, но Фумио все четыре года проходила с одной прической – посередине пробор, на затылке волосы перехвачены лентой. После занятий она принимала участие в марафонских забегах. Она также общалась с девочками, которые зачитывались романами, и обсуждала с ними новые веяния в художественной литературе. К концу дня Фумио окончательно выбивалась из сил.

«Я выпускаю ее из дому в аккуратном кимоно, но она постоянно возвращается обратно в таком виде, как будто побывала на поле брани», – вздыхала Хана. Сколько раз ее материнское сердце разрывалось от боли при взгляде на растрепанную дочь.

А потом вдруг все переменилось. Фумио, как и прежде, прибегала домой с перекошенным воротником, но с начала осени – вскоре после того, как и учителя, и родители решили позволить ей продолжить учебу, – не могла думать ни о чем другом, как только о Токийском женском училище, высшем образовательном заведении, которое открылось в 7-м году Тайсё.[58] Теперь она постоянно витала в облаках.

– Все будет в порядке. Сэйитиро в Токио. Дать им обоим высшее образование – идея неплохая. В конце концов, я тоже скоро буду постоянно наведываться в столицу, – сказал Кэйсаку.

Он сразу согласился отпустить Фумио, но Хана очень переживала по этому поводу – боялась, что без присмотра дочь окончательно отобьется от рук.

– Как насчет Кансая? Там есть два весьма приличных заведения – Женское педагогическое училище в Киото и Женское педагогическое училище в Хигасияме. Оба славятся своими факультетами домашнего хозяйства.

– Но Фумио и слушать не станет о таком факультете.

– Да, знаю. Она уже сама мне это сказала. Раз уж она все равно едет в Токио, тогда только в Мэдзиро. В тамошнем училище отличное отделение домашнего хозяйства.

– Хана, не слишком ли ты настойчива в отношении своего домашнего хозяйства? Вспомни, сама ты получила образование, достойное любого ученого.

– Но Фумио совершенно не интересуется домашними делами. Меня это очень тревожит.

Хана дала старшей дочери то же домашнее образование, которое получила сама, и результат вышел весьма неожиданный. Фумио без труда читала вслух трудные китайские тексты – при этом развивались умственные способности, которыми в свое время Тоёно поражала Хану, – однако достижения культуры совершенно ее не интересовали. И когда Хана время от времени просила Фумио помочь ей перенести некоторые вещи из хранилища в гостиную, девушка не понимала, что имеет дело с антиквариатом, и не испытывала ни малейшего сожаления, если по неосторожности портила или разбивала бесценные вещи. Но больше всего она ненавидела шитье – обязательный предмет, начиная со второго курса. На вступительном экзамене она сделала набросок совершенно не того кимоно, какое просили. В школьные годы все задания по рукоделию за нее выполняли служанки, а Фумио просто относила преподавателю готовые изделия. Но при этом она была не из тех, кто любит обманывать учителей, а потому, бывало, говорила служанке:

– Печальное зрелище.

– Вам не нравится, госпожа? – огорчалась та.

– Ужасно. Это кимоно слишком хорошо пошито. – И Фумио принималась распарывать шов.

Было все-таки в ней нечто очаровательное, несмотря на вызывающее поведение.

«Она никогда не доберется до выпускных экзаменов, если заставить ее изучать домашнее хозяйство, – смеялся Кэйсаку. – Она прямо-таки создана для Токийского женского училища».

Пять девочек из Вакаямы собирались туда поступать. Если бы Фумио решила присоединиться к этой группе, Хана смогла бы с легким сердцем отпустить ее в Токио. Но дочь упорно настаивала на том, что поедет в столицу одна. Хана написала Сэйитиро и попросила у него совета. Ответ, нацарапанный на обратной стороне ее собственного письма, состоял из одного-единственного столбца: «Вы должны учитывать желания Фумио».

Как член кансайского отделения Сэйюкай, Кэйсаку лично заботился об избирателях Юскэ Тасаки, поэтому Хана осмелилась попросить госпожу Тасаки приглядеть за Фумио. В итоге она дала дочери разрешение отправиться в Токио, не забыв заручиться ее обещанием посещать уроки традиционных искусств. Все это было решено осенью.

С тех пор Фумио летала словно на крыльях. В те дни сложных вступительных экзаменов не существовало, и девушка могла позволить себе без умолку болтать о своей будущей жизни в Токио, лишь бы слушатель нашелся.

После того как Фумио получила родительское согласие, даже звук ее шагов по мосту Мусота изменился. Школьницы, которые заботились о своей внешности, предпочитали носить туфли, но Фумио больше нравились деревянные гэта. Она ходила в них все время, за исключением праздников. Однако теперь, когда ей предстояло ехать в Токио, девушка переборола себя и влезла в туфли. Улицы Вакаямы были чисты и опрятны, но дорога до My соты – а это примерно час пешего хода от моста – вдруг стала для нее настоящим испытанием. Климат в префектуре Вакаяма мягкий, зимой земля иногда покрывается инеем, но снега почти не бывает. По утрам начинает припекать солнышко, и школьникам с рабочими приходится месить грязь. К обеду проселочная дорога покрывается ровным слоем слякоти. Фумио решительно печатала шаг, грязь от каблуков туфель летела прямо на подол хакама. Будучи девушкой высокой и упитанной, она даже в обычных условиях являла собой впечатляющее зрелище, а уж когда шагала по дороге, размахивая руками, словно солдат на параде, не узнать ее даже издалека было просто невозможно.

– Добрый день, дядюшка Сигэ! – крикнула она проходившему мимо крестьянину.

– О, ты сегодня пораньше вернулась?

– Да. Пока!

И Фумио пошла дальше.

– Милая она барышня, но хлопот от нее матери наверняка хватает. Не слишком ли она энергична для девушки?

– Она во всех мальчишеских затеях участие принимает: и по деревьям лазает, и на рыбалку ходит, и в войну играет. Я все думал, что будет, когда девчонка подрастет. Она нисколько не меняется!

– Я слышал, что однажды кто-то прибыл из Ямато с брачным предложением. Когда ему сказали, что старшая дочь Матани ловит рыбу у канала, сват очень удивился, решил, что она еще маленькая, и уехал обратно.