Руслан Белов - Кот в сапогах, модифицированный Страница 19

— Вижу, маркиз, ты ничего не понял.

Я покивал:

— Что-то с головой в последнее время… Наверное, это нервы.

— Тогда слушай по буквам. Глаз, который ты мне выбил, был искусственным. Производственная травма, понимаешь? Кость в молодости рубил без соблюдения правил техники безопасности, вот и допрыгался.

Я понял, что Эдичка остался неотомщенным. Людоед, сделавшись горестным, продолжал говорить:

— Знаешь, все так здорово складывается — теща переварена, жена ушла, жить стало лучше, жить стало веселее. Одна только Надежда меня тревожит. Возьми ее ты — и я линяю отсюда в Монтевидео полностью счастливым человеком…

— Ну, возьми, возьми меня! — услышал я жаркий шепот и проснулся.

Шептала Надежда, дочь людоеда. Она лежала на мне, связанном, алые ее губки, губки бантиком, трепеща, тянулись к моим губам.

25. Стреляли…

Я обрадовался, что Эдгар-Эдичка и людоед окривели не наяву, а во сне, в моем сне, и Надежда получила свое. Я вообще не терплю безвкусицы, а тут такие маловысокохудожественные, как говорил Зощенко, картинки. Кровавый родник в глазнице кота, потом брызги глазной жидкости фон Блада, это банальное шило… Фу!

В общем, если я скажу, что девушка была довольна, то совру — она искренне блаженствовала, как, наверное, блаженствовала Екатерина Вторая под графом Разумовским. Искренне блаженствовала в итоге, ибо в нашей схватке, в целом ожесточенно-бездумной, была пара раундов, в течение которых я подозревал, что она мастерски скрывает либо фригидность, либо некое отклонение сексуальной ориентации.

Когда Надеждина головка, выразив благодарность словами, поцелуями и прочими благодарственными прикосновениями, упокоилась на моем плече, я поведал о том, что пережил во сне. Девушка расстроилась, поняв, что обладал я ею не вполне искренне, но в состоянии сильного душевного волнения, связанного с неожиданно счастливым разрешением ситуации.

— Видно не судьба нам с тобой посуду бить, — всхлипнула она, и тут же отерев слезки, рассказала, что ночью действительно кругом стреляли, бегали скопом по железной крыше, били стекла, орали благим матом соло и хором, а на рассвете с третьего этажа в самом деле сбросили рояль — отцу показалось (со слухом у него туговато), что внутри него прячется кот, вооруженный увесистым кирпичом.

Она звонко засмеялась, видимо, вспомнив, как старинный инструмент ручной работы музыкально грохнулся о брусчатку. Посмеявшись, продолжила:

— Подсчитав ущерб от ночной охоты на твою кисулю, папенька чуть с копыт не свалился, но, слава богу, ему в это время сообщили, что мама сбежала со столовым серебром и управляющим Мурадели…

— Послушай! — поднял я голову удивленно. — Я все это во сне видел! Может и остальное все правда?

— Что остальное?

— Ну, лишил твой отец моего кота глаза?

— Да вроде нет.

— А сам не окривел?

— Нет. Синяк, правда, огромный под глазом…

— Слава богу! — заулыбался я довольно.

Наденька решила воспользоваться моментом и сделать дубль.

Я решительно пресек ее сексуальные поползновения, хотя, скажу честно, не был до конца уверен, что два половых сношения в течение одного часа с одной партнершей можно рассматривать как две измены. Тем более, измена в связанном состоянии, это уже не измена, это изнасилование, садизм, можно сказать (как я страдал, как мне было плохо, из-за того, что руки мои были связаны, и я не мог употребить их в дело, то есть погладить ей доверчивые полные грудки, спелую попу, сладкие стройные бедра, погладить, чтобы соитие наше завершилось быстрее, чтобы я быстрее мог вернуться мыслями к своей любимой!).

Дочь людоеда, попыталась переубедить меня ласками, но я презрел их, и когда она захныкала, постарался перевести разговор на другую тему:

— Послушай, Надюша, во сне твой отец говорил мне, что ты того, мужей изводишь на раз-два-три. Это правда?

— Не совсем…

— Ну, расскажи…

— Не хочу… Понимаешь, я отца люблю, а он…

Недоговорив, она посмотрела на часы. — Пора тебе плавки натягивать: папуля сейчас придет. Увидит тебя голым — от венца не отвертишься.

Бросив на мой срам плавки, дочь людоеда упорхнула, в чем была.

26. Яйца Леды.

Побыв у меня с минуту, Фон Блад (глаз у него к моему удовольствию был настоящим) убежал ввиду того, что из коридора и окна потянуло дымком входящего во вкус пожара. Через четверть часа он вернулся совершенно растерянным; походив по комнате взад-вперед, опустился на испуганно ойкнувшую кровать. Лик его глодала улыбка — улыбка человека, по совершенно сумасшедшему стечению обстоятельств попавшего в невероятно дикую, фантасмагорическую историю, и на каком то ее отрезке ясно понявшего, что конца ей не будет.

— Что с вами? На вас лица нет! — лицемерно поинтересовался я, уже столько дней бытовавший в аналогичной по типу истории.

— Что со мной?.. Вы спрашиваете, что со мной?! Вы спрашиваете?!! — улыбка слетела с его лица. Оно стало натурально полоумным, и я, не желая подвергнуться побоям, пусть заслуженным, сказал как можно искреннее:

— Ну да, с вами.

— Со мной все в порядке, — неожиданно успокоился людоед, — а вот замок горит с трех сторон.

— Вы хотите сказать, что мой кот научился пользоваться газовой зажигалкой или даже спичками? — подивился я непритворно.

— Пока нет. Но короткие замыкания у него получаются просто замечательно.

— Понятно, — вздохнул я. — Что ж, пожар высокой категории в нашей ситуации выглядит вполне логичным продолжением событий.

Фон Блад горестно покивал:

— Иногда мне кажется, что он у вас учился терроризму, и педагогом у него был сам Бен Ладен.

— Бог его знает, он недавно ко мне явился. Хотя, если рассудить, Эдгар идеальный боевик. Умен, решителен, понятлив, и главное, имеет вкус к рельефному действию. Есть, конечно, у него минусы, но если он действительно учился у Ладена или даже в «Альфе», то его педагогами они, скорее всего, рассматривались, как большие плюсы.

— Какие это минусы? — фон Блад потрогал глаз, начинавший обзаводится жизнерадостным синяком.

— Какие минусы? Вон, у вас висит на стене прекрасная копия Бенвенуто Челинни. Вы знаете, скольких человек этот художник зарезал, пока работал над этим шедевром? Зарезал в драках, в нападениях, просто так, от тоски к полнокровной жизни? По разным сведениям от четырех до дюжины. Так этот кот такой же по натуре. Если бы вы знали, как я до него жил. Замечательная любовница, пунктуальная, не капризная, да еще импортная, денег ровно столько, чтобы не зажраться до равнодушия, ежедневно бутылочка хорошего портвейна, прогулки в березовом Подмосковье, стихи на ночь, короче, размеренная умственная жизнь в уютном эстетическом пространстве без конца и края… И тут он является.

— Еще один очаг возгорания… — пригнувшись, посмотрел фон Блад в окно. — На третьем этаже, в кунсткамере. Пропал теперь второй муж моей тещи с двумя головами… Дракошей мы его звали, пока она его в формалине не замочила. Если бы знали, какой это был человек, единственный, можно сказать в своем роде, Вы знаете, в «Британской энциклопедии» о нем пространная статья с пятью фотографиями, схемами и рисунками…

— Послушайте, — перебил я, вспомнив прогулку с фон Бладом по его подземельям, — а та горилла с головой на правом плече тоже ваш родственник?

— Не мой, тещин, — пристально посмотрел фон Блад. — Точнее, он младший брат Дракоши…

— А почему она его в формалине замочила? — Я понял, что затронул запретную тему и вернулся к той, за которую людоед малодушно уцепился, как за возможность хоть на какое-то время покинуть действительность. Вновь усевшись рядом со мной по-свойски, он чуть ли не взахлеб принялся повествовать о втором тещином муже:

— Да огнедышащий он был. Заливался с утра спиртом под завязку, луком-чесноком закусывал, и ходил кругом, ходил, духом всех встречных с ног сшибая. А если еще зажигалкой в кураже перед пастями своими чиркал — то вообще чистейшей воды дракон, плюс пожар высокой категории. Вы не знаете, какие он фокусы показывал! Брал два стакана фиолетового денатурата — старик любил все фиолетовое — шло оно к его носу, ну, к носам, — в общем, брал два стакана денатурата и одновременно их выпивал, предварительно, конечно чокнувшись сам с собой. А это не очень легко было пить два стакана, хоть голов и две — они ведь не совсем симметрично располагались — одна, как полагается, анфас, а другая набок свернута, то есть почти в профиль. Но у Дракоши все равно классно получалось, даже с локтей, как офицеры, пил. А потом закусывал луковицами, естественно, фиолетовыми. Хрум-хрум-хрум — и готова луковица. Но особо чесночок высокоэфирный уважал. Любил по-деревенски посыпать горбушку солью, натереть погуще — пара головок на ломоть уходила, потом маслицем растительным оросить… Да-с… А курил как! Одним ртом затягивался, другим колечки пускал. А что женщины его о нем рассказывали! О комплексном его куннилунгуссе. Да с такими глазами рассказывали, что у него отбою от любительниц острых ощущений не было. А как пел! В два голоса — один высокий, певучий бас, другой низкий, глубокий. И пел все по системе Станиславского, с общением, взаимодействием и внутренней связью голов между собой. Бывало, как споет: