Рассел Хобан - Кляйнцайт Страница 19

— Черт, да ведь должен я это все доставить или нет!?

— А что там у тебя? — спросил Кляйнцайт.

— А тебе‑то что?

— Не думай, что я приму все, что бы мне ни доставили.

— Так это, стало быть, ты тут дожидаешься этого?

— Смотря по тому, что у тебя там, — уклонился Кляйнцайт.

— Смертный ужас[4] — ответил водитель. Фура была, наверное, с милю длиной, сзади у нее висела табличка: «ОСТОРОЖНО, ПРИЦЕП!».

— Так, — сказал Кляйнцайт. — После моста свернешь налево, затем перед светофором второй поворот направо, затем второй светофор после левого поворота, затем третье кольцо после отводной дороги, потом первый левый поворот сразу после кабачка «Зеленый человек» на углу. — Это заведет его прямиком в Баттерси, подумал Кляйнцайт, и даст мне час форы.

— Будь любезен, повтори все сначала, — попросил водитель.

— Я‑то повторю, если ты повторишь, — ответил Кляйнцайт. — Что ты сказал в самом начале?

Водитель оценивающе посмотрел на Кляйнцайта, закурил, глубоко затянулся.

— Я спросил, как проехать на Мавританскую площадь.

— А потом ты сказал, что это доставка…

— Из «Мортон Тейлор». Ты что, инспектор?

— Извини, — сказал Кляйнцайт. — Я в последнее время слышу как‑то… — Он бросил взгляд на борт фуры. На нем красовалась надпись трехфутовыми буквами, достаточно безобидная: СМЕРТНЫЙ УЖАС.. — Мавританская площадь — это где‑то в Сити. — сказал он. — Тебе надо повернуть назад и ехать как ехал, вдоль набережной мимо Блэкфрайарс–Бридж на Виктория–cтрит, а там кого‑нибудь спросить.

— Счастливо, — бросил водитель. Фура тронулась.

— Пожалуйста, — ответил Кляйнцайт. Он продолжил свой путь мимо пунктов, которые всегда служили ему ориентирами во время пробежки, мимо моста, телефонного киоска, мимо светофора, на ту улицу, которая вела к фармацевтическому садику. Здесь он повернул обратно, думая одновременно на афинский, абзацный и ключной лад. Впереди на расстоянии, просвечивая коричневыми и желтыми листьями, удалялись от него призрачные дети, которые были больше не его. Вот так мы это и делаем, произнесла Память. Всех удаляем.

Я запамятовал, как все замирает утром в ожидании у реки, сказал Кляйнцайт. Он тут же вернулся к афинскому образу мышления, построил своих гоплитов впереди себя в тонкую красную шеренгу, вместе они промаршировали домой, здесь он позавтракал, взял свой диванную подушку, глокеншпиль, Фукидида, желтую бумагу, стихотворения и начатый абзац, положил в карман ключ и спустился в Подземку.

В поезде он прочел об осаде Платеи, о том, как пелопоннесцы насыпали возле города вал, а платейцы в это время воздвигли внутри города со стороны вала оборонительный помост. В те времена трусов не водилось, думал Кляйнцайт. А ведь то даже не афиняне.

На своем месте в переходе он приклеил к стене два стихотворения и написал два новых: стихотворение о зеленой бронзовой девушке и стихотворение про «Мортон Тейлор». Особенно ему понравились две заключительный строчки из второго стихотворения:

Опасность нависла ль, ошибся ль — идиИ знай — «Мортон Тейлор» всегда впереди.

Сплошная эзотерика, подумал Кляйнцайт. Пусть их гадают. В то время как он сидел, скрестив ноги, и писал на желтой бумаге, перед ним остановилась молодая пара. Большие оранжевые ранцы, джинсы, на шее у каждого анк[5] на ногах — армейские ботинки.

— Вы гадаете? — спросила девушка.

— Постоянно, — немедленно ответил Кляйнцайт. — 50 пенсов.

— Давай, Карен, — подстегнул ее парень.

— Погадайте нам, — решилась девушка и протянула Кляйнцайту 50 пенсов.

— Ладно, — сказал Кляйнцайт. — Напишите свои имена на желтой бумаге.

Они написали имена: Карен и Питер. Кляйнцайт разорвал бумагу, потряс кусочки в ладонях, дал им упасть на пол, перемешал их.

— Путешествие, — сказал он.

— Серьезно? — спросил Питер.

— Поиск, — сказал Кляйнцайт. — Сложная дорога, долгий поиск, много находок. Место посева и сбора. Свет свечи, хлеб домашней выпечки, братство единомышленников, гармония с собой и с природой. Мир, но и внутренний поиск.

— Вместе? — спросила Карен.

— Вместе, — ответил Кляйнцайт, — но не обязательно в одном и том же месте.

— Фантастика, — сказала Карен.

— Хренотня, — сказал Питер. Они ушли.

Легкие 50 пенсов, подумал Кляйнцайт и написал на желтой бумаге объявление:

Следующими были две женщины, обе в черных брючных костюмах. Старшая была выше ростом, широкая в кости, с короткими седыми волосами, во рту ее дымилась сигарета, в целом она здорово смахивала на капитана клипера.

— Пойдем же, Эмили, — потянула она свою подругу, когда та остановилась. — Я хочу успеть в Америкэн Экспресс, пока он не закрылся.

— Но ты вечно торопишься куда‑то, стоит мне на минутку остановиться, — ответила Эмили, улыбнувшись Кляйнцайту. Она была юная и стройная и запросто могла сойти за общую любимицу на том судне, где женщина постарше была капитаном. — Стихи, — произнесла она. — И гадание. Как вы думаете, что нас ждет?

— Ты узнаешь это скорее, чем он, — сказала ей та, что старше.

Эмили тем временем заплатила за стихотворение и за гадание. Кляйнцайт предсказал ей перемены и исполнение желаний. Капитанша закурила другую сигарету от предыдущей. Эмили совсем замечталась, когда они уходили.

Любопытно, подумал Кляйнцайт. Будущее тех людей, которые хотят его узнать, очень легко угадывается по их виду.

Следующей была пожилая американская пара. Два стихотворения и предсказание. Кляйнцайт бросил взгляд на их сандалии ручной работы, вязанные носки, кожаный, ремешком, галстук на мужчине, внушительный фотоаппарат с трехфутовым объективом. Новый подъем в сфере персонального развития, предсказал Кляйнцайт. Возможно, гуманитарные науки. Керамика там. Графика. Тут же, на месте, он решил, что это будут кустарные ремесла и фотографическая графика. Они были изумлены таким глубоким проникновением в суть вещей.

Потом наступило затишье, и у Кляйнцайта первый раз за все утро появилась возможность поиграть на глокеншпиле и подумать насчет ключа. Это должно случиться сегодня, решил он. Человек, бросивший мне ключ, сегодня заговорит со мной. Он удержался от мысли поразмышлять о следующем абзаце, который он собирался написать. Пусть это случится само собой. Какой‑то голос ухнул: «Хо–хо, пусть это случится, пусть это произойдет!»

Потом дело снова двинулось. 3 фунта 53 пенса к обеду. Кляйнцайту платили за музыку, стихи, гадание. Вся штука в широких замыслах, подумал он и собрался было поднять цену за стихотворения до 15 пенсов. Но потом решил, что не станет. Люди не скупятся выкладывать денежки за то, чтобы им погадали, но вряд ли раскошелятся на стихи. Пускай стихи достаются дешево.

Ближе к вечеру возле него появилась какая‑то увядшая женщина. Кляйнцайт тут же предположил, что дома у нее пятьдесят кошек и жухлая герань на подоконнике. Ест два раза в день, ведет дневник розовыми чернилами. На гадание у нее денег не хватит, да и за 10 пенсов лучше купить еду кошке, чем стихотворение. Пусть хотя бы послушает задаром, подумал он, и тут же сочинил для нее вариации «Dies Irae» на тему о морской черепахе.

— Вчера, — сказала женщина, — я проходила мимо и дала вам денег.

Возможно, одна из тех, кто бросил 2 пенса, подумал Кляйнцайт и поблагодарил:

— Спасибо.

— Мне кажется, я бросила вместе с деньгами ключ, — сказала женщина.

Очень хорошо, с горечью подумал Кляйнцайт. Просто замечательно. Так оно и бывает. Ну, ничего. Всего только рана в самое сердце. Той гигантской волны, которая росла в нем целый день, уже не было, видимо, потому что она разбилась, схлынула, бросив его вниз, к мертвецам на дне морском. Одни кости и прочая мерзость, и никаких сокровищ. Сплошная чернота. Кляйнцайт улыбнулся, вытащил ключ из кармана и отдал его женщине.

— Да, — сказала она, — это он. Спасибо вам большое.

— Пожалуйста, — ответил Кляйнцайт. Она не знала, то ли идти ей, то ли оставаться. От него пахло вялой геранью, кошками.

— Знавала я когда‑то одного молодого человека, он играл на глокеншпиле в полковом оркестре, — произнесла она. — Никогда не видала, чтобы на таком играли в метро. — Она раскрыла свою сумочку, порылась там не гнувшимися словно от холода пальцами и бросила ему украдкой вытащенную монетку. — Большое вам спасибо, — повторила она и повернулась, чтобы уходить.

— Подождите, — сказал Кляйнцайт. Он быстро написал стихотворение о глокеншпиле и вручил ей.

— Большое вам спасибо, — произнесла она и медленно удалилась.

Вот и нет ключа, сказал Кляйнцайт желтой бумаге. Только я да «Мортон Тейлор».

И я, сказала желтая бумага. Мы. Ведь я беременна. Я ношу под сердцем твой роман. Твой большой длинный толстый роман. Он ведь будет прекрасен, дорогой?