Мануэла Гретковска - Метафизическое кабаре Страница 19

— У вас всегда было невероятно развито либидо. Прошу вас, не думайте о себе в категориях эмбриона, гормонов. Это нехорошо, вы нечто большее — артистка, вы родились с либидо.

— Как же мне не думать о себе плохо? — голубые слезы туши струились по ее напудренному лицу. — Как же мне забыть о себе? Ведь не думать о ком-нибудь плохо — значит вообще о нем не думать.

*

*Наиболее сохранившийся скелет девственницы можно увидеть в парижском музее Средневековья — Cluny. Девственный скелетик подвешен в круглом зале под самым потолком, напротив двух с половиной метрового рога единорога. В том, что высохшие кости принадлежат девушке, умершей в невинности, легко убедиться, заглянув скелету в хорошо сохранившееся лонное сочленение. Оно закрыто окостеневшей, слегка перфорированной девственной плевой. Этот уникальный экспонат — девственная плева — датируется второй половиной четырнадцатого века. Согласно легенде, скелет девственницы принадлежал девушке, изображенной на развешанных в том же зале ценных гобеленах под названием «Дама с единорогом»*.

*

*Единорогу в Музее Cluny посвящен один из больших залов. Откуда такая привилегия? Единорог — вымирающий вид парнокопытных, с одним рогом и глазами с поволокой, напоминающий белоснежного оленя — в средневековье ценился необыкновенно высоко. Трубадуры слагали песни о прекрасных глазах единорога, его мудрости, кротости и чистом сердце. Врачи нуждались в его роге. Стертый в порошок, он был необходимым веществом при производстве пилюль от гангрены, бешенства, эпилепсии и горячки. Одно только погружение рога в воду придавало ей чудодейственные целебные свойства. Сила единорога была столь велика, что средневековые охотники вынуждены были прибегать к коварству, чтобы поймать его. Уловка была одна и всегда удавалась: в лесу для приманки оставляли девушку с невинным сердцем и поведением, ибо единорог безбоязненно подходил лишь к девственнице. Он позволял ей себя приласкать, а потом засыпал, положив голову на девственное лоно. На усыпленного единорога нападали охотники. Их должно было быть по меньшей мере десять, так как сила зверя, даже опутанного сетью, была огромна. Опасность грозила и девушке, если она не была невинна — зверь чувствовал обман и разрывал ее рогом.

Единорог стал символом Христа, сходящего на Землю и обретающего Деву, достойную Его божественной сути. Подкарауливающие его охотники — это грешное человечество, предающее Спасителя на муки.

Гобелены размером 3,5х4,5 метра каждый, именуемые «Дама с единорогом», были вытканы по заказу лионского дворянина Жана ле Висте. Он преподнес их своей жене в качестве свадебного подарка.

Первый гобелен изображает даму, играющую на органе, и слушающего музыку единорога. Эта сцена символически представляет чувство слуха. На втором гобелене дама показывает единорогу его отражение в зеркале — это сцена, символизирующая чувство зрения. Чувство вкуса представляет гобелен, на котором дама кормит сластями сидящего на ее руке попугая. Единорог и лев держат знамя, украшенное тремя полумесяцами — гербом Жана ле Висте. На следующем гобелене дама, служанка, единорог и лев забавляются цветами — аллегория обоняния. Чувство осязания представлено очаровательной сценой: шествием влюбленного в даму единорога. Дама управляет зверем, нежно держа его за рог. Последний, шестой, гобелен также содержит символ: дама выходит из голубого шатра и достает из поднесенной служанкой шкатулки сверкающее ожерелье. Взирающий на свою госпожу единорог держит стяг, на котором вышит девиз: «По моему желанию». Эта сцена интерпретируется в духе средневековых трактатов как аллегория свободной воли, способной подчинить себе желания, возбуждаемые пятью чувствами.

Для жаждущих иных доказательств существования единорога, кроме шести этих прекрасных гобеленов, на стене вывешен рог животного, прежде хранившийся в сокровищнице королевской базилики Сен-Дени. Рог весьма впечатляет, но, к сожалению, сделан из воска. Возможно, он является восковой копией настоящего рога, из которого изготовлялись микстуры и вырезались кубки — как, например, кубок из описи, произведенной в пятнадцатом веке в сокровищнице герцога Бургундского. В описи значится: «Кубок из рога единорога, инкрустирован золотом, количество — один». И этот кубок был выдумкой? Он действительно существует, сделан из клыка дельфина. В Средиземном море, у северного побережья Африки*, и в теплых морях Азии живет дельфин, называемый Nerval monoceros. Его клык, достигающий иногда размера двух-трех метров и напоминающий рог, служил для создания драгоценных сосудов и медикаментов. Неужели единорог был плодом фантазии? Сейчас так много говорится об охране животных, защите вымирающих видов. Запрещена охота на панд, китов, белых тигров. Почему бы не охранять и вымирающие создания человеческой фантазии: грифонов, сфинксов, сирен, вурдалаков, единорогов. Для их выживания нужно так немного: наша вера в то, что они были. Так спасем же единорогов.

*

*В африканском ресторане на севере Парижа — несколько маленьких столиков и бесконечное количество приставляемых к ним стульев. Чернокожий хозяин заведения, нервно поправляющий зеркальные очки, сползающие со вспотевшего носа, напоминает сержанта наемников, руководящего акцией десанта: ежеминутно отвечает на телефонные звонки, спокойно обозревая переполненный зальчик размером с небольшую прихожую: «У нас еще есть места, приезжайте».

Плотно закрытые двери и окна придают атмосфере типично африканский характер: жара, влажность, удушливые ароматы жира, плывущие из кухни. Хозяин, вместо того чтобы открыть окно и впустить глоток бодрящего апрельского воздуха, уставляет столики все новыми вентиляторами. На раскаленной батарее самый большой из них распыляет сухой смердящий жар. Между столиками протискивается музыкант-африканец, похлопывая по разрисованной тыкве. В помрачении музыкального транса наклоняется над тарелками клиентов, что-то мелодично бормочет. Гиги, пытаясь представить себе формы огромной африканской рыбы, выплывающей брюхом из бурого соуса, использовал ее для композиции, запечатленной в блокноте:

Музыкант наклонился над Вольфгангом:

— Бурумба банго хохо, манго бум.

Немец, прежде чем бросить в тыкву пятифранковик, попросил перевести слова меланхоличной песни.

— Кальмары, запеченные с рисом, горошек с рыбой бумба, пиво и компот из манго, — улыбнулся негр. — Господин за тем столиком ест баранину, — запел он, похлопывая тыкву.

— Поэзия конкретного, — подвел итог выступления музыканта Гиги.

Вольфганг был раздосадован.

— Я думал, он исполняет негритянские саги, или что-нибудь об африканских демонах.

— Хочешь увидеть африканское искусство, демонов и так далее — ступай в музей Пикассо. Он был последним негром XX века. Ну, ешь скорее свою бумбу, и побежали. Еще четверть часа — и меня хватит удар. Только не плюйся костями, везде тарелки, кто-нибудь может твоими костями подавиться.

Вольфганг благовоспитанно скрестил нож и вилку.

— Я не плююсь, — произнес он с достоинством.

— Плюешься-плюешься. — Гиги расплачивался с официантом в колониальном шлеме. — Я видел тебя вчера в баре напротив Кабаре, ты плевал в кофе милой девушке.

— Я не плевал, — защищался Вольфганг. — Я сдавал на анализ слюну своей сестре. Она врач, приехала вчера на несколько дней из Бонна. Считает, что у меня наследственная склонность к диабету. Велела плюнуть в несладкий кофе, а потом выпила его, органолептически проанализировав содержание там глюкозы.

— Гм… — Гиги прорывался в направлении дверей, забитых толпой входящих посетителей. — Красивая у тебя сестра, хотелось бы ее нарисовать.

Сокращенный портрет Хедвиг Занзауэр фон Сперма* на фоне фона.

*

*— Ты не внес в наш союз ничего, кроме спермы — Лейла паковала чемоданы Гиги. — Никакого чувства благодарности после стольких лет, — она выронила на пол коробку с красками. — Убирайся, — она сбросила со стены картину.

Гиги пробовал ее успокоить.

— Не прикасайся ко мне! — Она вырвалась из его объятий. — Ты всегда ко мне относился, как к собаке, теперь вот собираешься приласкать, как суку. Может, еще и любовью со мной заняться, а?! Иди, любись с другой собакой, ты, извращенец, ты, содомит! — она треснула тарелку о камин. — С этой сукой немецкой, что ты рисовал! — вторая тарелка зависла над дверью, усыпав ее цветными осколками.

Гиги, волоча за собой чемодан и папку с рисунками, понемногу отступал все ниже: третий этаж, второй, первый, улица, подвал, Метафизическое кабаре на Chabanais, 9.

Он подошел к столику Вольфганга.

— Я бреду в этом мире, как на собственных похоронах. Смотри, что она со мной сделала, — он показал обвязанный веревкой чемодан. — За твою сестру, за то, что я нарисовал ее портрет.