Карл Вурцбергер - Военные рассказы Страница 19

— Это еще как сказать, — заупрямился Фриц. — Сейчас можно говорить что угодно.

— А кто тебе разрешил расстегивать ремень? — спросил Роберт таким тоном, что Фриц даже вздрогнул. — Кто, я тебя спрашиваю! Вот и вышло, что овчарка оказалась умнее тебя!..

— Ну ладно, хватит! — перебил Роберта Фриц. — Во–первых, я ремень с себя не снимал, а только ослабил его, так как он больно врезался мне в живот. А когда я встал, он сам упал на землю. А во–вторых, ты не подумал о том, что если бы мы сами догнали нарушителя, то он и нам бы с тобой засыпал глаза перцем.

— Снова теория, которую ты придумал на ходу для того, чтобы оправдать свой проступок! По–твоему выходит, что нам с тобой как раз поэтому и повезло, что ты расстегнул свой ремень.

— Думай как хочешь. А сейчас оставь меня в покое! — Фриц повернулся кругом и хотел снова отойти к овчарке, но Роберт схватил его за руку и так дернул, что тот даже испугался.

— Нет уж, выслушай меня до конца! — продолжал Роберт. — Если ты совершаешь проступок, то будь любезен держать за него ответ. Два раза я тебе спускал, но третий раз нечто подобное тебе дорого обойдется!

— Почему два раза? — Фриц вырвал руку.

— Ты, я вижу, все забыл, так я тебе, так и быть, напомню. Прошлый раз ты заснул на посту! Заснул у меня на глазах. Тогда тоже за тебя службу несла Альфа? Какой же ты пограничник! И что из тебя будет, я не знаю!

Гейман молчал, стараясь не смотреть на Роберта.

— Так ты это тогда заметил? — спросил он после долгого молчания.

Роберт промолчал.

— Хорошо еще, что та история прояснилась. Да, я действительно на минутку задремал, но это не имеет никакого отношения к нарушению границы. И вообще, почему ты меня тогда не разбудил?

«Да, почему я его не разбудил? — подумал Роберт. — И почему я тогда об этом не доложил по команде? Сон на посту — одно из серьезных нарушений устава и воинской дисциплины. Почему он спал рядом со мной, когда я был назначен старшим дозора? И почему сегодня я не заметил вовремя, что он расстегнул ремень? Почему я не доложил об этом командиру отделения?»

— Давай забудем об этом, — Фриц подошел к Роберту. — Нет никакого смысла вспоминать сейчас об этом. Случай с нарушителем границы, слава богу, выяснился. И сегодня мы задержали нарушителя, хотя у меня и был расстегнут ремень. Все это мелочи!

— Мелочи? — Роберт чувствовал, как кровь прилила к лицу. Оп хотел оборвать Фрица, но решил выслушать его до конца.

— Давай будем откровенными, — тихо сказал Гейман. — Я думал, что ты тогда вовсе и не заметил, что я уснул на посту. Заснул я совершенно случайно, да и с ремнем тоже как–то так необдуманно получилось. Такое с каждым может случиться. Но если об этом узнают во взводе, то мне несдобровать. Тебе хорошо, ты скоро домой уедешь, а мне еще служить целый год!

Оба замолчали.

«Через полгода Фрица самого будут назначать старшим дозора и ему самому придется нести ответственность за себя и за подчиненного».

— А кто это «во взводе»?

— Как кто? Лейтенант, Йонас… ребята…

— А как поживает твоя овчарка?

— Выздоровела почти. Разрешите идти?

Когда Роберт пришел в свою комнату, Шустер протянул ему два письма:

— Это тебе, оба.

Роберт схватил письма: одно было от Гит, другое — от Круга.

Он надорвал оба конверта и, немного помедлив, принялся читать письмо жены.

Известия оказались приятными: Бернд чувствовал себя хорошо. Гит разрешили навещать его. Мальчик уже смеется. Врачи обещали выписать его через недельку домой.

Роберт с облегчением вздохнул и не спеша перечитал письмо еще раз.

Он посмотрел на Шустера, но его уже не было за столом, он лежал на кровати и читал. Роберту хотелось поделиться с ним своей радостью, но он не стал мешать ему, тем более что он еще не прочел письмо от Круга.

Он прочел письмо Круга тоже два раза, а потом, обращаясь к Шустеру, сказал:

— Не хочешь меня послушать?

— Хочу, а что случилось?

— Я прочту тебе несколько строчек из письма человека, который сбил моего сынишку.

Брови у Шустера удивленно полезли вверх.

— Прочти, я слушаю…

— «…Экспертиза дала заключение о моей полной невиновности. Но это согласно параграфам, однако ведь у человека есть еще совесть. Позавчера у нас было партсобрание, на котором мне дали поручение заниматься с молодежью правилами уличного движения. Это после этого–то случая? Ты понимаешь, Роберт?..»

— Да, любопытно… — пробормотал Шустер.

— А ты знаешь, что произошло в нашей группе?

— Нет.

— Садись поближе, расскажу.

И Роберт откровенно рассказал о случае со сном на посту, о расстегнутом ремие Фрица, рассказал честно, не щадя ни себя, ни его.

— Что мне теперь делать? — спросил он Шустера. — Я больше не могу молчать. А если обо всем рассказать, то это может отразиться на соцсоревновании.

— Сейчас ты говоришь, как Йонас. Разве самое важное заключается в том, какое место мы займем? Что же ты сделаешь?

Роберт пожал плечами.

— Думаю, что ты мне все это рассказал не только для того, чтобы найти во мне сочувствующего…

— Так что же мне делать?

— Решай сам.

Однажды в начале сентября после обеда унтер–офицер Йонас ознакомил солдат отделения с результатами соревнования. Он был доволен и с воодушевлением говорил о том, что коллектив у них сплоченный и сильный, не забыта ни критика, ни самокритика.

— А сейчас, товарищи, я расскажу вам о случае, который произошел сегодня утром. Западногерманские пограничники организовали очередную провокацию на нашем участке, однако благодаря высокой бдительности, правильному поведению и мужеству товарищей Шустера и Геймана все обошлось благополучно. Шустер рассмеялся, а Йонас все говорил и говорил. «Боже мой, зачем только он произносит такие слова: «высокая бдительность, правильное поведение и мужество».

На самом деле все было иначе.

* * *

Шустер был назначен на дежурство в паре с Гейманом, Они обходили свой участок, осматривая местность в бинокль.

— Ну как, ты привык на новом месте? — поинтересовался Шустер.

— Не совсем, времени мало прошло, да кое–что я себе иначе представлял.

— Например?

В этот момент с той стороны границы раздался рев мотоцикла.

— Внимание! — бросил Шустер.

Через несколько секунд на дороге показался мотоциклист, который ехал прямо к проходу в заграждении.

— Что он хочет? — удивился Гейман.

— Подождем — увидим.

Мотоциклист подкатил к шлагбауму, который стоял на той стороне границы, и что–то прокричал.

Однако шлагбаум не поднялся, а мотоциклист все ехал и ехал, пока не натолкнулся на него. Мотоцикл опрокинулся, подмяв мотоциклиста под себя. Раздался дикий крик.

— Что нам делать? — Гейман схватил Шустера за руку.

— Продолжай наблюдение, а я доложу на заставу.

Когда Шустер вернулся в окопчик, Фриц сказал:

— Мотоциклист ранен. Что сказал дежурный?

— Спокойно и тихо, — заметил Шустер.

— Эй, камраден, у меня, кажется, переломаны ноги, я не могу подняться, помогите мне! Я хочу перейти к вам! Если меня увидят наши пограничники, я пропал…

— Ты слышал? — Гейман побледнел. — Мы должны помочь ему.

— Дай мне бинокль! И лежи тихо!

Фриц встал и направился к заграждению.

— Фриц, назад! Назад, говорю я! — приказал Шустер. Фриц неохотно вернулся на место.

— Чего мы ждем? Каждая минута дорога: ведь у него ноги переломаны…

— Ты в своем уме? Человек находится на западногерманской территории. Понятно? Между нами и ним проходит государственная граница!

— При чем тут граница, когда такая ситуация! Человек ранен! Ведь мы же люди… Если мы ему не поможем, он может остаться без ног…

— Друзья! Ну, где же вы?! Помогите! — кричал мотоциклист.

— Не делай глупостей, Фриц! Это западногерманский гражданин. Для нас с тобой граница — это закон. Если бы он перешел на нашу сторону, тогда бы мы оказали ему помощь. И он прекрасно это знает.

— Ребята! Помогите же мне! Я хочу перейти к вам! — кричал, корчась от боли, мотоциклист, приподнимаясь немного на локтях.

— Ты что, оглох?! — Гейман вскочил на ноги. — Можешь оставаться на месте, а я пойду и помогу ему!

Шустер успел схватить Геймана за ремень:

— Лечь на место! Это приказ!

Фриц неохотно повиновался, но он никак не мог понять, где же у них человечность, если они не могут помочь раненому человеку.

— Крикни ему, чтобы он полз к нам. Или этого тоже нельзя делать? — с издевкой спросил Фриц.

— Если он этого сам захочет, сам и поползет.

— Но он же не может!

— А мы не имеем права тащить его на нашу сторону. На заставу мы доложили, все. Мы пограничники, а не солдаты армии спасения. И прекратить разговоры, мы не на собрании!

— Не люди вы, что ли?! — крикнул мотоциклист.

Я больше не могу!..

Шустер приложил бинокль к глазам и долго наблюдал за мотоциклистом, а затем перевел взгляд на опушку леса. Опустив бинокль, он повернулся к Гейману и приказал:

— Ползи к лесу и не оглядывайся! Я поползу за тобой.