Людмила Бояджиева - Сборник рассказов [искусственный сборник] Страница 19

А вот я такой–разэтакий дотаций и кредитов от государства не прошу, в чужие карманы, блин, не заглядываю. И пользу всем приношу, ну прямо как пчелка. Думаете, колбаса, соки, овощи к Новому году — из госказны произрастают? А ваши креслица, в которых так уютно глядятся отечественные сериалы — сами собой слепились? Нет, не сами, а благодаря вложению частных инвестиций в захиревший мебельный комбинат. Уж будьте уверены — и сериал, что вас так захватил, и чаек, который от волнения прихлебываете, и даже торт «Причуда» — явились из одного «флакона». И только не воображайте, что переоборудование допотопной фабрики или мясокомбината и выпуск достойной продукции требует меньших усилий, чем всенародные авралы освоения целины или строительства БАМа. И уж не мечтайте, идеальные вы мои, принципиальные — капиталец с неба не валится. Труд, риск и еще раз- труд. И еще раз — риск. И еще раз труд… Горячая голова и мозолистые, само собой, не чистоплюйские этакие руки. А где, спрашивается, монумент героическому российскому предпринимателю, которого и отстреливали, и мочили, и кидали, и в нравственные его ценности с особым смаком плевали, над совестью человеческой надругивались? Нету. И вот что иногда так прямо до слез обидно — народное признание, сострадание к нам, кормильцам — отсутствует. Отсутствует, меня не обманешь. Сострадать–то надо убогим и сирым — так вы считаете. А тут — мешок! Нет, я не горячусь. Я даже иногда думаю, может, прав народ: зачем жалеть, сострадать если у него — мешка этого — денег полно? Если сам выкарабкается? Допустим, сунули прошлой зимой бомбу в мой автомобиль. Шофера — дядю Сережу — разметало в куски. Мне оторвало ногу по самые… Ладно, ладно… Над чем рыдать? Я же богатенький: оперировали дважды — у нас и в Германии. Жизнь спасли, приладили протез отличный, от натуральной ноги не отличишь. В теннис играю. Это есть такая компьютерная игра. Можно не вставать с кровати.

Потом партнеры мои по пустякам разнервничались — подкараулили Татку у подъезда и плеснули в лицо кислотой. Не ослепла она, в лучшей клинике Швейцарии зрение на двадцать процентов восстановили. Ну, красота внешности, допустим, не та, так ведь я ее не за экстерьер люблю. На фортепианах она и без глаз играть может. И вообще, думаю я, в конце концов — здесь же радоваться надо! Случись такое с обычным гражданином, с вами, допустим, тьфу–тьфу, вы бы уже на кладбище отдыхали, а супруга подслеповатая у шереметьевской трассы стояла. А у нас все путем — денег–то чертова прорва… Только мозги выламывай, что с ними, проклятыми, делать… Детский дом, что ли, в Крыму отгрохать. Для голубоглазых девочек–сироток. Или дворец спорта «Инвалид — трудовые резервы». Поймите же, соотечественники, не олигарх я по крови своей, чтобы назло из принципа индивидуально жиреть. О вас всех иногда прямо со слезой думаю. Вот, думаю, какой народ опустили лень и халява. Пуще СПИДа измором берут.

— Что еще там?! Никуда я не пойду! Видите, с человеком из газеты беседую. Сказал же — занят. Бумаги горят — черт с ними. Люди ждут — не опухнут. Ну и что, что химикаты?.. С милицией без базара встречусь. Да погодите хватать! Дайте же договорить! Тише, тише, Шопена не заслоняйте! Эх, как это у него это выходит — прямо в душу лезет…ти–ра–ра–ри, ти–ра–ра–рара… Трепетно так прохладную длань свою на мои жаркие раны прострет и рыдает… Надо мной братан Фредерик убивается… Оставьте, не надо банку цапать! Сбережения у меня в банке… Пу–сти — те! Вытряхнусь, вытряхнусь сам. Не можете вы вместе с крысами живого человека морить!

— Это кто тут человек?! — высокая, нарядная в тухлом пару сырого подвала подбоченилась, словно Кармен. — Расплодились, как тараканы, одна зараза от вас, господа–товарищи бомжи.

Инженер–смотритель ДЕЗА сорвала со стенки журнальную страничку, на которой среди зелени старого парка, в лучах закатного солнца поднимались башенки замкового строения.

— Твои, что ль, фамильные владения, Мешок? Вот и мотай на юга, культяпку прогрей.

— Почему ж это всегда так выходит, Ираида Эдмундовна, как приличный человек попадется — травите. — Одноногий со знаменитой физиономией Блондина в черном ботинке связал в узел нехитрый скарб. Кивнул собеседнику:

— Пошли, Журналист, в мусоросборнике покемарим — тепло, сытно. Добра — немеряно. Эх, психология несчастная — совковая! Не любят у нас богатых.