Александр Покровский - Бортовой журнал Страница 19

А потом все засобирались на поезд, так что быстренько подняли еще разик бокалы и похватали закуску со столов.

Торопливая вонь вокзала встретила нас жадно, как всегда, приняла и проводила до вагона, а по дороге в Питер ветераны, разгорячившись от увиденного и услышанного, все никак не могли успокоиться и прийти в себя, и все говорили, говорили, и все пили коньяк, пили…

Романом мы назвали «Кота» в самый последний день.

Редактор Коля сказал: «Коту» надо жанр обозначить». – «Пиши: эпопея». – «Напишем «роман», не повесть же».

Так «Кот» стал романом. Он одно сплошное веселое издевательство и надувательство. Даже определение– роман – насмешка над жанром. И размещено оно прямо под наглой рожей кота. Иногда я слышал, что он рыжий. Реже говорят, что он пушистый. Хотя ни о цвете, ни о пышности оперенья нигде ничего не сказано.

Писал я его с черного гладкого кота, которого действительно зовут Бася.

В жизни он терпеть не может людей.

В книге – это философ и художник.

Его копирайт на рисунки мы поместили в книге.

Рисовать на полях придумал Коля.

Точнее, я и раньше рисовал, и Коля предложил: а не издать ли нам «Кота» с рисунками? «Видишь ли, – сказал умный Коля, – текст очень плотный, надо его еще разбавить».

Мы и раньше разбавляли.

(Это разбавление у меня еще с «Бегемота», а до того – с «Фонтанной части».

Оно состоит в том, что я строю фразу не горизонтально, а вертикально – и это лично мое открытие).

Так на полях появились рисунки. Там рисунки все по тексту. Если есть лишние гениталии, то это мой поклон Рабле.

Филологи – они же слегка не в себе, и на этом простом основании считают, что ничего такого придумать нельзя.

Слово «тиск» – имеет отношение к девушкам, только они должны быть обязательно невинны до седьмого дня от Ивана Купала.

Ожидаю от этой жизни только веселья, потому что только мне стоит начать относиться к этому миру серьезно, как он – бах! – и в лучшем случае перестает существовать.

В худшем случае перестаешь существовать ты, но до этого дело, слава Богу, пока не дошло.

И потом, никто еще мне не доказал, что все вокруг не одна только видимость, одна только кажимость и ничего более.

Так что лучше миру строить глазки – ага, противный, я-то знаю, что ты мне только мерещишься!

Да, я знаю о гибели линкора «Новороссийск» и о том, что благодаря примитивной звукоподводной связи (гидрофон спускали с борта баркаса) устанавливалось число человек в помещениях, их состояние и осуществлялось руководство.

С «Курском» такого не случилось. Видно, не нашлось ни гидрофона, ни баркаса.

Что ж тут странного?

А что К. сказал 15-го, что в случае чего «Курск» будут поднимать на бандажных ремнях с помощью понтонов, – это я слышал. Что тут сказать. Он, видимо, в школе не учился. Не успел. Сразу главкомом назначили.

Из аккуратного снежного бордюра, возведенного заботливой дворницкой рукой на краю тротуара, торчало замороженное собачье дерьмо – и все.

Я подумал, глядя на эту картину, что, в сущности, ничего другого не надо. Не надо никаких объяснений, заверений, планов, предложений, запросов, ответов – ничего не надо на этой почве.

На той самой почве, где все мы живем, все это лишне.

Достаточно увидеть только вот этот аккуратный бордюрчик, торчащее из него дерьмо, и все становится ясно.

Не знаю почему, но фамилию «Грызлов» все время тянет произнести с ударением на первом слоге.

Некоторых интересует: как я отношусь к передаче «Времена».

Я сказал: представьте себе большую-пребольшую свалку (мрак, смрад, крысы), в середине которой стоит красивый стол, а за ним сидят одетые в смокинги люди; перед ними тарелки, разложены вилки, ножи.

«Приступим, господа!» – говорит староста всей этой компании, и вносится блюдо, прикрытое крышкой.

Крышку снимают, и под ней – о Боже! – порезанные картонные ячеистые коробки из-под куриных яиц.

На каждой тарелке появляется по кусочку, и каждый из присутствующих торжественно втыкает в свой кусочек вилку и глубокомысленно отправляет в рот.

«Что скажете, господа?» – обращается к ним староста.

«Я думаю, – говорит первый, – это… м-м… ванильное мороженое!»

«Что вы! – говорит другой. – Это, скорее, бисквитный торт!»

И тут я замечаю, что староста задумчиво рассматривает кусок коробки на своей тарелке. Видно, там у него яйцо раздавилось, когда его из углубления доставали, потому что там видны следы желтка и остатки скорлупы.

«Вы все ошибаетесь, господа! – начинает говорить староста с некоторой улыбкой на устах. – Это не торт и не мороженое! Это… (я в этот момент внутренне вздыхаю: «Слава Богу! Хоть этот нормальный! Сейчас он им скажет про картон и про яйца!»)… это… – говорит он, – восхитительное суфле!»

Интересно, не назначат ли когда-нибудь меня на должность совести при президенте с окладом в сорок тысяч долларов?

Позвонил Женя Бунимович и спросил: «Ну, как вы там?»

«Там» – это в Питере.

Я сказал, что, судя по состоянию помойки под моими окнами, у нас все отлично.

У меня окна на кухне выходят во двор, и я каждый день вижу мусорные ящики – их там два, а вокруг них – помойку.

Так вот: всегда не хватает еще одного ящика, чтоб собрать в него всю помойку.

То есть! Один только взгляд на помойку – и я в ту же секунду понимаю, что в государстве нашем, в общем-то, все стабильно. Все на своих местах, и город управляем.

Вот если внезапно уберут помойку под моими окнами, то будет повод для беспокойства.

А так – все просто отлично!

Меня спросили насчет нового патриотического канала «Звезда».

Что я по этому поводу думаю.

Я сказал: «Представьте себе: люди воруют, воруют, воруют, а потом им вдруг начинает казаться, что все остальные недостаточно патриотичны».

Надо ли спасать подводников? И вообще, надо ли кого-то спасать? Тут может быть только два решения. Первое – не надо, второе – надо. Если побеждает первое решение, то следует так и объявить подводникам: не будут вас спасать, после чего следует всем желающим полностью овладеть секретами этой профессии заранее раздать ампулы с ядом. В этом случае расходы государства – только на яд.

Будет ли от этого у нас меньше подводников?

Не думаю.

Ведь знали же мы, что все эти средства спасения полная чушь, но в море-то мы ходили.

Всегда найдутся те, кто пойдут в море при любых обстоятельствах.

На это и расчет. Тонкий и государственный.

Да! Чуть не забыл. Есть же еще и иное решение: подводников спасать надо. А почему? Ну, там, человеколюбие и прочее, и прочее, словом, надо.

Теперь остается только уточнить: спасаем с любой глубины или только с пятидесяти метров?

А может, спасаем со ста, двухсот, трехсот, километра, пяти километров? Есть ли пределы желанию спасти?

Допустим, есть, и это триста метров.

И что? А ничего. Все равно не спасут, но зато предложится множество технических решений, что позволит нашему ВПК получать деньги.

Вообще-то яд дешевле.

Видите ли, у нас все строится не так, как нужно, а так, как может наша промышленность, поэтому, когда американцы впервые увидели то, на чем мы летаем в космос, они были поражены.

Хорошо, что они не сразу увидели то, на чем мы ходили в море, – все-таки у нас была, я не знаю, какая-то фора, что ли.

И так всегда, начиная с комбайна: сначала делаем железо, а потом в него засовываем человека.

М-да! Как только все начнут делать ровно наоборот, тогда и медленно, но верно начнем выбираться из этого дерьма.

А вообще-то я слабо понимаю, почему у нас средства спасения в основном коллективные. Индивидуальные только противогазы и эти жуткие подводницкие дыхательные аппараты (ИДА-59) 1959 года рождения.

Причем если закажешь нашей промышленности что-то новое, то они создадут точно такой же аппарат и поменяют на нем бирку – он станет 1979 года рождения.

А плотики? Вы видели когда-нибудь спасательные плотики, известные под гордым именем ПСН-10?

Значит так, в воду они попадают невероятным, чаще всего чудесным образом, после чего они сами раскрываются и с этого момента только и ждут, когда же 10 человек в них заберутся.

А перед тем как забраться, подводник, как правило, падает в ледяную воду, потом гребет в ней до плотика, потом двое держат плотик, а все остальные пытаются в него залезть (а все это не так просто, уверяю вас).

А потом, когда все забрались, их переворачивает, накрывая волной.

Мне скажут, что этого не должно случаться. Конечно, не должно, но переворачивает.

А всплывающая камера (ВСК)? Тоже для коллектива. Весь коллектив в нее забирается, закрывает нижнюю крышку вручную (усилие полторы тонны при крене лодки) и на глубине километр при ударе о грунт она отделяется от корпуса субмарины и всплывает – все живы.