Дэйв Пельцер - Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство Страница 2

Я мчусь в учительскую; тяжело дышу — горло до сих пор болит после вчерашней «игры», придуманной мамой. Секретарь отводит меня в комнату, где отдыхают учителя. Она открывает дверь, и мне требуется несколько секунд, чтобы понять, кто меня ждет. За столом сидят мистер Зиглер, мой классный руководитель, мисс Мосс, учительница математики, школьная медсестра, мистер Хансен и полицейский. Я холодею от страха. Не знаю, что делать: бежать прочь или стоять тут и надеяться, что на меня обрушится крыша. Секретарь закрывает за мной дверь, а мистер Хансен делает знак, чтобы я проходил и садился. Я занимаю место во главе стола и сразу начинаю объяснять, что я ничего не крал… сегодня. Все почему-то улыбаются, хотя только что хмурились. Я еще не знаю, что они решили рискнуть своей работой ради моего спасения.

Полицейский объясняет, почему мистер Хансен вызвал его. Я съеживаюсь в кресле. Полицейский просит меня рассказать о маме. Я мотаю головой. Я и так слишком много болтал, моя мать непременно узнает об этом. Кто-то пытается меня успокоить. Кажется, это мисс Мосс. Она говорит, что все будет хорошо. Я тяжело вздыхаю, скрещиваю руки на груди и неохотно рассказываю о том, что со мной делает мама. Потом медсестра просит меня встать, чтобы полицейский мог рассмотреть шрам у меня на животе. Я пытаюсь убедить их, что это был несчастный случай (ведь мама на самом деле не собиралась бить меня ножом). Плачу и говорю, что мама наказывала меня только потому, что я плохой. Пусть они оставят меня в покое. Внутри ворочается холодный склизкий ком. Я знаю, что после стольких лет никто ничего не может сделать.

Через несколько минут меня просят выйти и подождать у секретаря. Пока я иду к двери, взрослые смотрят на меня и качают головой, словно с чем-то соглашаются. Я беспокойно верчусь в кресле, пока секретарь что-то печатает. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем мистер Хансен зовет меня назад в кабинет. Мисс Вудс и мистер Зиглер выходят мне навстречу. Они выглядят счастливыми и одновременно встревоженными. Мисс Вудс садится на колени и обнимает меня. Не думаю, что когда-либо забуду запах ее волос. Она отпускает меня и отворачивается, чтобы я не видел, как она плачет. Вот теперь мне действительно страшно. Мистер Хансен протягивает мне поднос с завтраком из школьной столовой. «Господи, неужели уже столько времени?» — молча удивляюсь я.

Я набрасываюсь на еду и заглатываю ее так быстро, что почти не ощущаю вкус. Через несколько минут от завтрака ничего не остается. Директор уходит и возвращается с коробкой печенья, но на этот раз просит меня есть помедленнее. Понятия не имею, что происходит. Может, за мной приехал отец, который давно уже не живет с мамой? Но это маловероятно. Полицейский спрашивает у меня домашний адрес и телефон. «Ну вот и все! — вздыхаю я про себя. — Я возвращаюсь в ад! Она снова меня накажет!»

Полицейский что-то записывает в блокнот, мистер Хансен и медсестра не мешают ему. Наконец он закрывает блокнот и говорит директору, что получил достаточно информации. Я оглядываюсь на мистера Хансена. Его лицо покрыто потом. Чувствую, как желудок скручивается в узел. Кажется, меня сейчас стошнит.

Директор открывает дверь; сейчас большая перемена, все учителя собрались перед его кабинетом и смотрят на меня. Мне ужасно стыдно. «Они знают, — думаю я, — они знают правду о моей матери. Всю правду». Для меня очень важно, чтобы они знали — на самом деле я не плохой. Я так хочу, чтобы меня любили, чтобы ко мне хорошо относились. Я выхожу в коридор. Мистер Зиглер поддерживает мисс Вудс. Она плачет, без конца всхлипывает и вытирает слезы. Она снова обнимает меня и быстро отворачивается. Мистер Зиглер жмет мне руку.

— Будь хорошим мальчиком, — говорит он.

— Я постараюсь, сэр. — Это все, что я могу сказать. Школьная медсестра молча стоит позади мистера Хансена. Все говорят мне до свидания. Теперь я точно знаю, что отправляюсь в тюрьму. «Ну и ладно, — думаю я, — зато там она не сможет меня достать».

Полицейский ведет меня к машине мимо столовой. Я вижу, как ребята из моего класса играют в вышибалы. Вот они заметили меня и остановились. «Дэвида арестовали! Дэвида арестовали!» — кричат они. Полисмен похлопывает меня по плечу и говорит, что все в порядке. Он сажает меня в машину, и мы отъезжаем от школы; я смотрю назад и вижу, что некоторые ребята с тревогой смотрят мне вслед. Перед тем как я ушел, мистер Зиглер предупредил меня, что расскажет остальным ребятам правду. Я бы все отдал, чтобы оказаться в классе, когда они узнают, что я не такой плохой, как они думали.

Через несколько минут мы подъезжаем к полицейскому участку Дэли-Сити. Я боюсь, что мама уже там, и не хочу вылезать из машины. Полицейский открывает дверь и аккуратно вытаскивает меня наружу. Он отводит меня в большой кабинет, где никого больше нет. Садится на стул в углу, чтобы напечатать какие-то документы. Я искоса поглядываю на него и медленно доедаю печенье. Я растягиваю удовольствие, наслаждаясь каждым кусочком. Неизвестно, когда мне удастся поесть в следующий раз.

Полицейский заканчивает с бумагами, когда время приближается к двум часам. Он снова спрашивает у меня домашний телефон.

— Зачем он вам? — хнычу я.

— Я должен позвонить ей, Дэвид, — мягко говорит он.

— Нет! — твердо заявляю я. — Отвезите меня назад в школу. Вы что, не понимаете? Она не должна узнать, что я вам все рассказал!

Он пытается успокоить меня при помощи очередного печенья и медленно набирает 7-5-6-2-4-6-0. Я смотрю, как вращается диск телефона, потом подхожу к полицейскому. Вытянувшись вверх, я пытаюсь расслышать, что происходит на том конце провода. Мама берет трубку. Ее голос пугает меня. Полицейский машет мне, чтоб я отошел, после чего делает глубокий вдох и начинает:

— Миссис Пельцер, это офицер Смит из полицейского управления Дэли-Сити. Ваш сын Дэвид сегодня не вернется домой. Теперь о нем позаботится Департамент по делам молодежи Сан Матео. Если у вас есть какие-то вопросы, звоните им.

Он вешает трубку и улыбается.

— Ну вот, все не так страшно! — замечает он. Но судя по выражению его лица, он скорее пытается убедить в этом себя, чем меня.

Через несколько миль мы оказываемся на шоссе 280, которое выведет нас из Дэли-Сити. Я смотрю в окно и вижу справа от дороги знак «САМОЕ КРАСИВОЕ ШОССЕ В МИРЕ». Когда мы выезжаем из города, полицейский облегченно улыбается.

— Дэвид Пельцер, ты свободен, — говорит он.

— Что? — Я изо всех сил сжимаю в руках коробку с печеньем. — Не понимаю. Разве вы не отправите меня в тюрьму?

Он снова улыбается и слегка сжимает мое плечо.

— Нет, Дэвид. Честное слово, тебе не о чем беспокоиться. Твоя мать больше никогда тебя не обидит.

Я откидываюсь назад. На секунду меня ослепляет отражение солнца в зеркале заднего вида. Я отворачиваюсь и чувствую, как по щеке бежит слеза.

— Я свободен?

Глава 2

Счастливые времена

За несколько лет до того, как моя жизнь превратилась в кошмар, у нас была обычная американская семья. Родители окружали меня и двух моих братьев любовью и заботой. Мы жили в скромном доме с двумя спальнями, расположенном в благополучном районе Дэли-Сити. Помню, в солнечные дни я любил смотреть из окна гостиной на ярко-оранжевые башни моста Золотые ворота и силуэт Сан-Франциско вдалеке.

Мой папа, Стивен Джозеф, работал пожарным на станции в центре города. Он был высоким и широкоплечим, а его мускулам любой бы позавидовал. А еще у него были густые кустистые брови, и мне очень нравилось, когда он подмигивал мне и называл Тигром.

Моя мама, Кэтрин Роэрва, была женщиной среднего роста, внешне ничем не примечательной. Я даже не могу вспомнить, какого цвета были ее волосы и глаза. Но одно я помню точно: она буквально светилась любовью к своим детям. Главным маминым качеством была решительность, а еще она отличалась богатым воображением и изобретательностью.

Она старалась самостоятельно решать все семейные проблемы. Однажды, когда мне было четыре года (или пять), мама сказала, что заболела, и вдруг начала странно себя вести. В тот вечер папа работал на станции. После того как мы пообедали, мама внезапно сорвалась с места и начала красить в красный цвет лестницу, ведущую в гараж. Она кашляла от запаха, но продолжала методично возить кисточкой по каждой ступеньке. Краска еще даже не успела высохнуть, когда мама принялась возвращать на место резиновые коврики. Все — и коврики, и мама — покрылось красными пятнами. Наконец она закончила, вернулась в дом и упала на диван. Помню, я спросил маму, почему она положила коврики, не дождавшись, пока краска высохнет. А она улыбнулась и ответила: «Я просто хотела удивить твоего папу».