Грэм Грин - Комедианты Страница 2

Он поглядел на меня серьезно и пристально.

— Это в самом деле ваша каюта, сэр?

— По-моему, да.

— А мне сказали, что каюта свободна. — Он слегка повернулся и стал спиной к моему дорожному сундуку, который вызывающе красовался посреди каюты. Деньги исчезли, наверно, он их сунул в рукав, — я не видел, чтобы он клал руку в карман.

— Вам дали плохую каюту? — спросил я.

— Нет, но я предпочитаю те, что по правому борту.

— Как ни странно, я тоже, на этой трассе. Можно держать иллюминатор открытым. — И, словно подтверждая мои слова, судно, выйдя в открытое море, стало медленно раскачиваться.

— Пора выпить джину, — поспешно предложил Джонс, и мы вместе отправились наверх, в маленький бар, где чернокожий стюард воспользовался случаем шепнуть мне на ухо, доливая водой мой джин:

— Я — английский подданный, сэр!

Джонсу, как я заметил, он такого заявления не сделал.

Дверь в бар распахнулась, и вошел Кандидат в президенты — внушительная фигура, несмотря на детские наивные уши, — ему пришлось пригнуть голову, чтобы не удариться о притолоку. Он осмотрел бар, а потом отступил в сторону и вытянул руку, чтобы пропустить жену, которая свободно прошла под ней. Ему, видно, хотелось удостовериться в том, что в баре приличное общество. Глаза у него были ясные, светло-голубые, а из носа и ушей как-то по-домашнему торчали седые кустики волос. Да, уж кто-кто, а он был продукт подлинный, неподдельный, не чета мистеру Джонсу! Если бы я дал себе труд о них подумать в тот момент, я бы решил, что они несовместимы, как масло и вода.

— Входите, — сказал Джонс (я как-то не мог себя заставить называть его майором), — входите, опрокинем стаканчик!

Его жаргон, как я позже убедился, был немножко старомоден, словно он черпал его из разговорника, и притом не самого последнего издания.

— Прошу меня извинить, — сказал очень вежливо мистер Смит, — но я не потребляю алкоголя.

— Я и сам его не потребляю, — ответил Джонс. — Я его пью. — И он подтвердил свои слова действием. — Моя фамилия Джонс, — добавил он. — Майор Джонс.

— Рад с вами познакомиться, майор. Моя фамилия Смит. Уильям Эбел Смит. А это — моя жена, майор Джонс. — Он посмотрел на меня вопросительно, и я понял, что сплоховал, не представившись вовремя.

— Браун, — робко произнес я: у меня было такое чувство, словно я отпустил неудачную шутку, но мои собеседники этого не заметили.

— Позвоните-ка еще разок, — попросил меня Джонс, — будьте добры. — Меня уже зачислили в друзья, и, хотя мистер Смит стоял гораздо ближе к звонку, я пересек бар и позвонил; правда, мистер Смит в в ту минуту был занят, он укутывал ноги жены пледом, хотя в баре было вполне тепло (впрочем, может быть, это у них такой семейный обычай?). И в ответ на заявление Джонса, что ничто так не помогает от морской болезни, как розовый джин, мистер Смит обнародовал свой символ веры:

— Нет, сэр, лично я никогда не страдал от mal de mer. Я всю жизнь был вегетарианцем.

Жена вставила:

— Вся наша кампания прошла под этим лозунгом.

— Кампания? — живо переспросил Джонс, словно это слово всколыхнуло душу старого вояки.

— По президентским выборам в 1948 году.

— Вы были кандидатом в президенты?

— Увы, шансов у меня было крайне мало, — произнес мистер Смит с добродушной улыбкой. — Обе могущественные партии...

— Мы просто бросили вызов, — с жаром прервала его жена. — Подняли свой стяг.

Джонс молчал. Может быть, он онемел от почтительного изумления, а может быть, как и я, старался припомнить, кто же были тогда основные соперники. Потом он повторил, словно ему приятно было произносить эти слова:

— Кандидат в президенты 1948 года. — И добавил: — Я очень польщен этим знакомством.

— У нас не было своей организации, — сказала миссис Смит. — Нам это было не по средствам. И тем не менее мы получили больше десяти тысяч голосов.

— Я и не рассчитывал на такую поддержку избирателей, — сказал кандидат в президенты.

— Мы заняли не самое последнее место. Там был еще один кандидат... он имел какое-то отношение к сельскому хозяйству. Да, голубчик?

— Я забыл, как именно называлась его партия. По-моему, он был последователем Генри Джорджа.

— Должен признаться, я всегда думал, — сказал я, — что кандидаты бывают только от демократической и республиканской партий, хотя в тот раз, кажется, был еще и социалист, правда?

— Вокруг съездов этих партий всегда поднимают такую шумиху, — сказала миссис Смит, — хотя все это, в общем, вульгарный балаган. Вы можете себе представить мистера Смита в окружении девиц с барабанами?

— В президенты может баллотироваться любой, — мягко, смиренно объяснил кандидат. — В этом величие нашей демократии. Для меня, поверьте, это было очень важным испытанием. Очень важным. Я этого никогда не забуду.

Пароход наш был очень маленький. На нем помещалось всего четырнадцать пассажиров, но далеко не все каюты на «Медее» были заняты. Сезон был неподходящий, да и остров, на который мы ехали, перестал привлекать туристов.

Среди пассажиров был очень щеголеватый негр в высоком белом воротничке, крахмальных манжетах и очках в золотой оправе, который ехал в Санто-Доминго; он ни с кем не общался, а за табльдотом отвечал вежливо, но уклончиво и односложно. Например, я спросил, какой груз, по его мнению, возьмет капитан в Трухильо, и тут же поправился:

— Простите, я хотел сказать — в Санто-Доминго.

Он, серьезно кивнув, сказал:

— Да.

Сам он никого ни о чем не спрашивал, и его сдержанность была прямым укором нашему пустому любопытству.

Ехал с нами и коммивояжер какой-то фармацевтической фирмы; я уже не помню, как он объяснял, почему не полетел самолетом. Но я был уверен, что это не настоящая причина, — у него было больное сердце, и он это скрывал. Лицо его было туго обтянуто сухой, как пергамент, кожей, а тело казалось непропорционально большим; к тому же он слишком много времени лежал у себя в каюте.

Сам я отправился морем из осторожности — иногда мне казалось, что по той же причине попал на пароход и Джонс. Прибыв в аэропорт, ты сразу разлучаешься с командой самолета и остаешься один на бетонной дорожке, а в порту на иностранном судне ты под защитой другой державы — ведь пока я на «Медее», я был на положении голландского подданного. Я заплатил за проезд до Санто-Доминго и утешал себя, что не сойду с парохода, пока не получу определенных гарантий от британского консула... или от Марты. Моя гостиница на холмах, над городом, обходилась без хозяина вот уже три месяца; в ней наверняка нет постояльцев, а я дорожил своей жизнью больше, чем пустым баром, коридором с пустыми номерами и столь же пустым, беспросветным будущим. Что же касается Смитов, то на пароход их, по-моему, привела любовь к морю, а вот почему они решили посетить республику Гаити, я узнал только позднее.

Капитаном у нас был тощий неприступный голландец, такой же до блеска надраенный, как медные части у него на судне; он только раз вышел к столу. В противоположность ему судовой казначей был весельчак, неряшливо одетый, обожавший голландский джин и гаитянский ром. На второй день плавания он пригласил нас выпить к себе в каюту. Мы набились в нее как сельди в бочку, не пришел только фармацевт, который заявил, что никогда не ложится позже девяти. Даже джентльмен из Санто-Доминго присоединился к нашей компании и, когда казначей спросил его, нравится ли ему погода, ответил: «Нет».

У казначея была шутливая манера все преувеличивать, его природная веселость не слишком пострадала даже от того, что Смиты попросили лимонного сока без сахара, а когда его не оказалось — кока-колы.

— Да это же отрава! — воскликнул казначей и стал излагать свою теорию изготовления этого напитка.

Но Смитов это ничуть не смутило, и они пили кока-колу с явным удовольствием.

— Там, куда вы едете, вам порой захочется выпить чего-нибудь покрепче, — сказам им казначей.

— Мы с мужем никогда не брали в рот крепких напитков, — заявила миссис Смит.

— Вода там сомнительная, а теперь, когда американцы ушли, кока-колы не достанешь. Вот услышите ночью на улице стрельбу и, наверно, подумаете: стаканчик бы крепкого рому...

— Никакого рома, — отрезала миссис Смит.

— Стрельбу? — осведомился мистер Смит. — А там стреляют? — Он с легкой тревогой взглянул на жену, которая съежилась под пледом (она зябла даже в этой душной каюте). — Почему там стреляют?

— Спросите мистера Брауна. Он там живет.

— Стрельбу я слышал не так часто, — сказал я. — Обычно они обделывают свои дела втихую.

— Кто это «они»? — спросил мистер Смит.

— Тонтон-макуты, — злорадно вставил казначей. — Президентские упыри. Ходят в темных очках и являются к своим жертвам только по ночам.

Мистер Смит положил руку на колено жены.

— Этот джентльмен хочет нас напугать, детка, — сказал он. — В туристском бюро нам об этом ничего не говорили.