Ирвин Уоллес - Чудо Страница 2

Первая комиссия такого рода была назначена в ноябре 1858 года тогдашним епископом Лурдским и Тарбским Бертраном Севером Лорансом с вполне определенной целью. Девяти ее членам предстояло изучить феномен юной Бернадетты и определить, действительно ли ей являлась Богоматерь. После четырех лет, в течение которых проводились изыскания, досточтимые члены комиссии сообщили миру: «Мы пришли к выводу, что Дева Мария, Непорочная Матерь Божья, действительно являлась Бернадетте Субиру 11 февраля 1858 года, а также в последующие дни общим числом восемнадцать раз, в гроте Массабьель, что возле города Лурда. Мы полагаем все свидетельства об этом чуде подлинными и правдивыми и посему санкционируем в нашей епархии поклонение Святой Деве из Лурдского грота».

Таков был вердикт первой Лурдской комиссии, завершившей свою работу в 1862 году.

И вот теперь, по прошествии столь долгого времени, шестнадцать членов новой комиссии собрались в зале заседаний муниципалитета, но не для того, чтобы принять собственное решение, а чтобы выслушать решение, принятое верховным понтификом Римско-католической церкви в Ватикане. После шести недель бесплодных дебатов члены комиссии так и не смогли прийти к согласию.

Отчаявшись получить большинство в том или в другом лагере спорящих, епископ Лурдский и Тарбский направил материалы работы комиссии и свидетельства подлинности находки архиепископу Тулузскому. Тот выразил мнение, что с учетом противоречивости ситуации и важности находки окончательное решение должно быть принято на высшем уровне, в Риме, Его Святейшеством Папой.

Сегодня членов комиссии предупредили, что этим утром они услышат вердикт понтифика, и они, собравшись в ратуше, дожидались этого торжественного момента. Несмотря на то что в большинстве своем они являлись служителями церкви, обстановка в зале заседаний была лишена какой-либо религиозной атрибутики. Это было сделано по предложению отца Рулана, историка Лурда, занявшего нейтральную позицию в обсуждаемом вопросе.

Дальнейшая полемика утратила всякий смысл, однако почтенные члены комиссии были по-прежнему настроены воинственно и обменивались колкими репликами. Свою позицию в очередной раз излагал отец Эмери, один из десяти городских священников:

— Я считаю, что подобное объявление несет в себе опасность для церкви, для верующих, для всего города. Если событие, о котором вы хотите сообщить, не произойдет, вера будет подорвана, а церковь подвергнется осмеянию. Будет дискредитировано то, чему мы служим. Поэтому я говорю: пусть все остается как прежде!

Ему возражал сидящий на противоположной стороне стола Жан Клод Жаме, владелец популярного у туристов ресторана:

— Мы обязаны сделать это объявление, чтобы возродить интерес к религии, привлечь в наш город новых паломников. Только таким образом мы сможем вдохнуть новую жизнь в веру, которая в последнее время неуклонно угасает в душах людей.

В этот момент в располагавшемся за стеной кабинете мэра Журдена зазвонил телефон, и этот звук положил конец дальнейшим препирательствам. Мэр вышел из зала, чтобы ответить на звонок, но почти сразу вернулся и позвал за собой епископа и отца Рулана. Оставшимся в зале показалось, что томительное ожидание длится целую вечность, но на самом деле им пришлось ждать не более двух минут.

Высокий, крепко скроенный епископ вновь занял место во главе стола. В своей строгой черной сутане он напоминал аскетическую фигуру, словно сошедшую с полотна Эль Греко. Его голос был низким и сильным, речь — сжатой и уверенной:

— Его Святейшество пожелал, чтобы мы объявили миру тайну Бернадетты. Да, объявили ее миру, причем сейчас же. Не сделать этого, подчеркнул Его Святейшество, значит продемонстрировать недостаток веры. Что касается его самого, шутливо добавил Его Святейшество, то он остается истинно верующим.

Епископ помолчал и обвел присутствующих взглядом. Окончательный вердикт прозвучал, и тем самым был положен конец любым спорам. Теперь все они вновь стали единой командой, и никто не пытался скрыть охватившее его возбуждение.

— Таким образом,— подытожил епископ,— я должен известить архиепископа в Тулузе, чтобы он немедленно начал готовиться к церемонии обнародования третьей тайны Бернадетты. Она состоится в Париже и будет проведена кардиналом Брюне.— Иерарх сделал короткую паузу и холодно улыбнулся.— Восемь дней, отсчет которым начнется через три недели, станут самыми важными в истории Лурда начиная с того полудня, когда Бернадетта ощутила порыв ветра и увидела даму в белом, появившуюся в гроте. Я также уверен в том, что обнародование третьей тайны станет важнейшим событием в жизни многих людей на планете, которые услышат эту весть и обрящут путь к любимому всеми нами Лурду.

Обычно, когда Лиз Финч ехала на своем стареньком «ситроене» от площади Согласия по Елисейским Полям, лавируя в безумном и непредсказуемом автомобильном потоке Парижа, она то и дело посматривала на поражающую своим великолепием громаду Триумфальной арки, возвышающуюся далеко впереди. Для Лиз арка являлась воплощением всего, что только мог предложить Париж: классической красоты, удивления, восторга, обещания того, что ее жизнь в этом городе будет прекрасной.

Арка превращала ее мечты и заветные помыслы в реальность, помогала увидеть себя в качестве высокооплачиваемой и широко известной в Париже корреспондентки иностранного информационного агентства, женщины столь же замечательной, как и Джанет Фланнер. Джанет была хозяйкой изысканных апартаментов на острове Сент-Луи, женой успешного и состоятельного француза, управляющего одной из крупных компаний (он сочетал в себе блестящий ум и сексуальность и в качестве свадебного подарка преподнес невесте коллекцию произведений искусства французского примитивизма), а также матерью двух очаровательных детей, которые играли в Люксембургском саду под присмотром заботливой и хлопотливой няни-англичанки. Когда Лиз Финч видела Триумфальную арку, под ее плавным изгибом она видела такую же жизнь и для себя,— жизнь, наполненную удовольствиями й интересными друзьями.

Однако в это утро, возможно впервые за три года, проведенные ею в Париже, Лиз Финч не обратила внимания на знаменитую арку. В те секунды, когда ей удавалось отвлечься от сумасшедшего движения, она рассматривала свое отражение в зеркале заднего вида, и то, что она в нем видела, никак не способствовало повышению самооценки. Наоборот, созерцая себя в зеркале, она чувствовала, как начинают колебаться и рассеиваться, подобно миражу, надежды на то, что ей удастся и дальше оставаться в Париже.

Дело в том, что сегодня утром Лиз украдкой заглянула в служебную телеграмму, лежавшую на столе Билла Траска, ее шефа в Амальгамейтед Пресс Интернэшнл. Потом она получила от Траска задание на этот день и узнала, что поручено ее главной сопернице, Маргарет Ламарш. Все это вместе позволило Лиз понять, что она проигрывает, если уже не проиграла, в гонке за успехом. Ей показалось, что она участвует не в соревновании интеллектов и таланта, а в конкурсе красоты, а когда речь заходила о красоте, шансов у нее не оставалось.

В телеграмме из Нью-Йорка, поступившей на имя Траска, говорилось, что руководство требует в течение месяца сократить штат парижского бюро АПИ. Сотрудников из числа местных жителей — французов — должно стать вполовину меньше, штатных корреспондентов тоже. А учитывая, что корреспондентов было всего два — она и Маргарет Ламарш, несложно было подсчитать, что из них двоих останется только одна, причем оставшейся предполагалось значительно повысить зарплату и расширить круг полномочий. Проигравшая — а Лиз предполагала, что это будет именно она,— могла убираться ко всем чертям. Траск уже упомянул о грядущем сокращении, но не стал вдаваться в детали, однако Лиз знала правду и боялась ее.

Когда три года назад Лиз уволилась из газеты в Висконсине и поступила на более престижную работу в расположенное на Манхэттене агентство Амальгамейтед, а затем была направлена в престижное парижское бюро агентства, ее жизнь кардинально изменилась и наполнилась надеждой. Недавно она даже встретила молодого и привлекательного менеджера, парижанина, который находил Лиз интересной и рассыпался в комплиментах по поводу ее произношения. Эти отношения могли развиваться неторопливо — год, а то и два, но что она может успеть за тридцать дней? Если ее уволят, через месяц ей придется уехать из Франции, и тогда — прощай, Шарль! Прощайте и надежды заработать журналистскую известность. Максимум, на что сможет рассчитывать Лиз при таком развитии событий, это получить канцелярскую работу где-нибудь в Сидар-Рапидсе или Шайенне, выйти замуж за торговца страховыми полисами и родить двух детей-дебилов.

Значит, задача Лиз — не допустить, чтобы единственную должность штатного корреспондента, которая останется в парижском бюро АПИ через месяц, заняла Маргарет. Но теперь вот дело дошло до «конкурса красоты», и Лиз не нравились ее собственные перспективы. Лиз знала, что она гораздо более одаренный журналист, чем Маргарет, но с точки зрения привлекательности, бесспорно, уступает ей. Лиз была рабочей лошадкой, которая тащила на себе воз повседневных обязанностей и писала о самых прозаических вещах — от проблем французской экономики до автосалонов. Маргарет, в отличие от нее, поручали освещать самые «вкусные» задания: репортажи о показах мод, интервью со знаменитыми политиками, писателями и кинозвездами.