Паскаль Брюкнер - Дом ангелов Страница 2

Он уже проваливался в глубокий сон, когда дверь вдруг открылась, визгливо скрипнув петлями. Он вытаращил глаза и уставился в темноте на створку, которая медленно отходила от стены. Его пробрал озноб. Надо проснуться, рассеять эту галлюцинацию. Но нет! Темная фигура неспешно вошла в комнату, аккуратно задвинула щеколду и мелкими шажками направилась к кровати. Вот уже старуха склонилась над ним, обдавая кислым дыханием, словно гнилыми фруктами потянуло из погреба.

— Ich möchte mich zu ihnen legen! (Пустите меня лечь рядом с вами!)

Она шептала ему в лицо. Он сделал усилие, чтобы понять. Она повторила фразу, вцепившись одной рукой в одеяло. Ситуация выходила из-под контроля. Он ударился в панику. Нет, не посмеет же она? В ответ на его увещевания она твердила одно:

— Es ist mir kalt, das ist mein Haus, lassen sie mich herein (Мне холодно, я у себя дома, пустите меня).

— Да почему же в мою кровать?

Ткнув в него указующим перстом, она пихнула его с неожиданной для нее силой. Он подвинулся, из остатков уважения к старшим. Старуха плюхнулась рядом с ним — она оказалась тяжелее, чем он думал, кровать закачалась, как лодка на воде. По-прежнему протестуя, он попытался отгородиться от нее сложенным одеялом, но она властно шикнула на него, и он притих. Она поднялась и с трудом выпросталась из халата. На ней была простая ночная сорочка, совсем коротенькая, открывавшая тощие ноги; она снова легла, повернулась к нему, обхватила рукой, как примерная супруга, и будто бы задремала. Она громко дышала, каждый долгий вдох заканчивался всхрапом. Антонену было и страшно, и противно.

В голове роились дикие мысли. Каждая выпуклость этого живого скелета больно ранила его. Нет, сейчас он встанет, вернется в машину. Не так он понимал законы гостеприимства. Но она все равно его выследит, постучит в окно, уляжется на него ледяной владычицей, стиснет в жутком объятии. Он весь дрожал — от хозяйки не исходило ни малейшего тепла. Не желая трогать «это», он прятал руки между ног. Он был чересчур вежлив. Спустя некоторое время, решив, что старуха уснула, он хотел было высвободиться, отодвинуться к краю кровати, но страшные пальцы, похожие на когти хищной птицы, сжались, вернув его к действительности.

Он мог бы отпихнуть ее ногами, но бить человека, давшего вам приют среди ночи, нехорошо. Есть вещи, которые делать нельзя. Может быть, в горах такой обычай — спать в одной комнате, или просто ему попалась одинокая сумасшедшая, истосковавшаяся по ласке. Поднялся ветер, домик заскрипел, заколыхались и застонали обступавшие его ели. Казалось, они окружили дом, готовясь взять его штурмом и покарать их обоих за этот противоестественный союз. Старая ведьма сжимала его все крепче. Кровать словно втягивала их, ему казалось, что они погружаются в густой ил, который вот-вот засосет их с чавкающим звуком. Вскоре на дом обрушились потоки воды. Теперь он боялся, что полчища похотливых баб хлынут из подвала, из шкафов, чтобы затискать его насмерть. Крик застрял у него в горле.

В конце концов он все же уснул. А когда проснулся, было уже светло, дождь стучал по стеклам, барабанил по крыше. Профиль ведьмы, по-прежнему прижимавшейся к нему, вырисовывался в полутьме. Нос, словно согнутый палец, приоткрытый безгубый рот, сморщенные, воскового цвета щеки. Приободрившись от дневного света, он попытался высвободиться, но старуха точно закоченела. Он взял тощую, похожую на сухую деревяшку руку, попытался ее оттолкнуть.

— Fräulein, bitte, Fräulein, lassen sie mich heraus, ich habe es eilig (Мадам, пожалуйста, мадам, выпустите меня, я спешу).

В голосе не хватало напора. Его акцент ему самому резал слух. Он потряс свою соседку, слегка, потом сильнее и сказал по-французски:

— Пожалуйста, мне надо встать!

Голос вдруг сорвался на визг, им снова овладела ярость.

— Отвали, старая, я ухожу!

Выругавшись, он почувствовал себя увереннее. Подтянув колени к подбородку, резко перекатился на правый бок, вырываясь из старческих объятий. Ему удалось высвободиться, но длинные обломанные ногти хозяйки вцепились в его футболку, и та порвалась. Он дернулся так, что приземлился на пол, и тотчас вскочил, не успев почувствовать ни удара, ни боли. Освободившись, он заговорил со старухой по-французски с запальчивостью хорошо воспитанного юноши, с которого слетает лоск. Изъясняясь на чужом для нее языке, он ощущал безнаказанность. Его собеседница никак не реагировала — могла бы хоть возмутиться. Наконец он потряс ее за плечо. Она не шелохнулась, глаза ее были полузакрыты, кожа серая. Из приоткрытого рта с обломками зубов не вырывалось ни вздоха.

Он попятился, снова позвал ее, побежал к умывальнику и, набрав в пригоршню воды, брызнул ей в лицо. Капли сползали по сморщенным щекам, затекали за ворот ночной сорочки. Золотая цепочка с образком Пречистой Девы, соскользнув по шее, лежала во впадинке у левого плеча. Он взял образок, приложился к нему губами, надеясь на бог весть какое чудо. Старуха лежала неподвижно. Он снова потормошил ее, ударил по щеке.

— Нет, только не это, не сейчас!

Он стучал зубами, не в силах унять дрожь. Быстро собрал вещи, закрыл несессер, посмотрел, чтобы ничего не осталось в комнате, забрал банкноту в 50 евро, которую собирался дать ей в уплату. Потом расправил вокруг старухи постель, подоткнул одеяло, отряхнул на всякий случай подушку, чтобы, не дай бог, не оставить ни волоска.

— Auf Wiedersehen, Fräulen (До свидания, мадам)!

Он на цыпочках спустился по лестнице, несколько раз чуть не упав, — ноги подкашивались. Ему с трудом верилось, что чокнутая старуха дождалась именно этого дня, чтобы испустить дух в его объятиях. Он отпер замок, бесшумно отворил входную дверь.

Было шесть часов утра, и, к счастью, ледяной дождь окутал все вокруг серовато-белым туманом. Он проскочит незамеченным. Ветви деревьев отряхивали капли, блестя от влаги, их верхушки тонули в облаках. В горах приятно пахло мхом и гнилым деревом, его ноги глубоко погружались в мягкую землю. Где-то журчали ручьи, он слышал их, но не видел. Примятая ливнем трава почти скрывала дорогу, по которой, должно быть, ходили редко. Антонен побежал, пригнувшись, боясь, что полуголая хозяйка вот-вот выскочит из-за куста и силой затащит его обратно в царство мертвых. Ему чудились притаившиеся за елями скелеты, они звали его, ухмыляясь. В этом лесу густой сумрак царил даже днем, и это страшило его. Он испугался, что заблудился, не узнав дощатой лачуги, крытой дранкой, на краю откоса. Вчера вечером ее здесь не было. У двери, словно поджидая кого-то, стоял стул. Вдалеке слышалось урчание мотора, видно, где-то в поле увяз в грязи трактор. Запыхавшийся Антонен жадно глотал ледяной воздух, стараясь не поскользнуться. Он открыл машину, в салоне было сыро, по окнам стекали струйки. Частый дождь стучал в ветровое стекло, слепил его, казалось, этот ливень не кончится никогда.

Машинально он включил зажигание. О чудо: мотор завелся. Должно быть вчера, нервничая, он сам залил его. Он запустил дворники, включил на полную мощность отопление, чтобы отпотели окна, резко дал задний ход, развернулся, не глядя на пустую в этот час дорогу, забыв о всякой осторожности. Включил первую скорость, взревела коробка передач, шины взвизгнули. Автомобиль вильнул, зацепил обочину, заюзил, рассыпая из-под колес ветки и комья земли, чуть не врезался в поросшую кустиками скалу. Антонен все жал на педаль, ему хотелось уехать подальше от окаянного дома. Руки свело, так он вцепился в руль. Он чувствовал себя виноватым, хоть и не сделал ничего плохого — всего лишь попросился на ночлег. Только через час езды сердце застучало ровнее. Он проехал еще километров двадцать, не встретив ни одной живой души, и остановился у бензоколонки на автобане А2, не доезжая Клагенфурта, чтобы заправиться. Несколько раз проверил машину, чтобы убедиться, что старуха не прячется в багажнике или за водительским сиденьем. Потом, отыскав телефонную кабину, набрал местный номер.

— Ромен, это Антонен, я буду через час. Машина забарахлила, пришлось в ней ночевать. Еду.

Он выпил двойной шоколад с подсохшим штруделем, корочка которого крошилась на зубах. Окружающие — дальнобойщики, семьи на отдыхе — косились на него с подозрением. Может быть, они уже всё знали, вести разносятся быстро. Не в силах сдержаться, он заперся в туалете, и его вывернуло всеми его страхами. Он несколько раз вымыл руки и залепил себе перед зеркалом пару пощечин.

Ничего не произошло, он все выдумал.

Ему было двадцать лет.

Часть первая

Незримый скандал

Глава 1

Аккуратный юноша

Еще долго после своего австрийского злоключения Антонен Дампьер шарахался на улицах от встречных старух: все они казались ему реинкарнацией хозяйки, преследующей его, чтобы вновь умереть у него в постели. Если порой, в порядке искупления, он помогал пожилой особе нести покупки, то исподволь выспрашивал, не бывала ли она в Австрии. Во сне ему снова виделись старушечьи объятия, руки, сжимающие его, точно путы, приоткрытый рот. Всякий раз, заводя интрижку с молодой девицей, он попадал в тенета старого кошмара, просыпался среди ночи с криком, уверенный, что лежащая рядом женщина умерла и держит его в плену, и безжалостно ее будил. Большинство убегали наутро как ошпаренные. О случившемся с ним он никогда никому не рассказывал.