Лаура Эллиот - Теперь я твоя мама Страница 2

Я спала, просыпалась и снова засыпала. Я не помню снов. Звезды начали меркнуть на востоке. Я пошла в душ, чтобы смыть с себя грязь. Сожгла одежду, полотенца и коврик в ванной. Помыла пол и стены. Выбросила желтые розы. Какая-то птица за окном кухни начала пронзительно чирикать, другие подхватили ее песню. Так прошло утро.

Я позвонила Мириам и сказала, что несколько дней поработаю дома. В офисе я не могу сосредоточиться, а мне надо подготовить таблицы и сделать несколько звонков.

Потом с буровой позвонил Дэвид. Я сказала ему, что наш ребенок зашевелился. Словно бабочка, чьи крылышки трепетали под моим сердцем.

Слова превратились в пепел у меня во рту, но я их произнесла. В ответ я услышала вздох, словно он положил ладони на мой живот и почувствовал движение ребенка.

Повсюду, в трещинах и расщелинах этих стен, в уголках и закоулках старого дома, после всего, что произошло с тех пор, как я переехала сюда, голоса шептали: «Больше никогда… больше никогда… больше никогда…»

Глава вторая

Сентябрь 1993 года

Карла Келли повсюду. Она лицо линии модной одежды для будущих мам «Ожидание». Я вижу ее на рекламных щитах и навесах на автобусных остановках, в глянцевых журналах. Белые зубы, пухлые розовые губы, длинные светлые волосы и это выражение карих глаз, полное янтарного удовлетворения. Просто настоящая матушка-земля с присущей ей манерой поведения и очарованием.

Сейчас, если разговор заходит о беременности, первым делом берут интервью именно у нее. Она ведет колонку в газете «Уикли Флэр», которая называется «Дневник моей беременности»: как оставаться сексуальной и не потерять чувство вкуса на протяжении этих длинных девяти месяцев. Постоянно делает рекламу «Ожидания». Следует заметить, что она подходит к работе профессионально.

Когда сегодня днем я позвонила в бутик «Клуб аиста», Ди Амброуз рассказал мне, что «Ожидание» – это самая популярная коллекция из всех, что она когда-либо носила. Лоррейн Гарднер превосходный модельер и вложила много труда в эту коллекцию. На меня это произвело такое впечатление, что я купила пару тонких шерстяных брюк и шелковую майку.

– Прекрасно подходит для последнего семестра, – заметил Ди, завернул покупки в папиросную бумагу и положил их в пакет. На боку пакета красовалась надпись «Ожидание», выполненная золотыми буквами на черном фоне. Изящный пакет для изящной коллекции. На выходе из бутика я чуть не врезалась в фигуру Карлы Келли, сделанную в натуральную величину. Ди рассмеялся, заметив, как я, открыв рот, чтобы извиниться, поняла, что это всего лишь часть рекламного оформления.

Только солидные компании могут сейчас позволить себе ее услуги. Ее карьера быстро пошла в гору после той рекламы нижнего белья. Так она получила скандальную известность, а что еще надо, чтобы показывать с рекламных щитов аппетитные формы и красные кружева? Водители жалуются, что в часы пик ее рекламные щиты, хотя и приятные на вид, могут вызвать аварию на дороге. У Лоррейн Гарднер не было бы ни единого шанса преуспеть в этой кампании, если бы Карла Келли не была ее родственницей.

Я несла пакет, словно знамя. Мы договорились со свекровью встретиться в кафе «Мускатный орех». Я пересекла Маркет-сквер под дождем, аккуратно ступая по влажным булыжникам мостовой. Неудачный день для торговли на рынке – ветер сносит навесы, а покупатели пробегают мимо прилавков в поисках ближайшего укрытия.

В кафе было людно. Запах влажной шерстяной пряжи напомнил мне о набитых битком автобусах, в которых я ездила в школу. Женщины останавливались возле моего столика, чтобы сказать, что я выгляжу просто шикарно. Даже кассирша, болезненная, сутулая женщина, улыбнулась, как будто мы знакомы всю жизнь, и заметила, что моя фигура стала намного лучше с тех пор, как она видела меня в последний раз. Я не помню, чтобы мы когда-нибудь встречались, но она знает, что Дэвид вернулся на буровую и что я планирую сезонные скидки в магазине Мириам. Я выросла в большом городе, но здесь, где живет не так уж много людей, кажется, что все всё друг о друге знают. Мириам появилась в «Мускатном орехе» спустя несколько минут и извинилась за опоздание. Сказала, что ее задержали знакомые, на которых она натыкалась на каждом углу. Она обняла меня. Я этого не ожидала. Я не успела отстраниться, как она уже прижала меня к груди. У моей свекрови есть привычка обнимать и похлопывать меня, когда я меньше всего этого ожидаю. Я так и не смогла привыкнуть к ее экспансивности. Думаю, вся загвоздка в моем воспитании. Мои родители не любили таких телячьих нежностей. Я ей рассказывала о своем детстве. Тишина и разъединение двух людей, живущих по разные стороны стеклянной стены безразличия, зацикленных на собственных проблемах настолько, что на меня не обращали ни малейшего внимания.

– Это многое объясняет, – сказала Мириам.

И пожалела меня.

Я не против терпеть ее жалость, но не прикосновения.

– Не испытывай судьбу, – предостерегла я ее, когда она спросила, шевелился ли малыш. Она уже больше не просит разрешения положить руки мне на живот, но сегодня в «Мускатном орехе» обняла меня так крепко, что я думала, у меня сердце остановится.

Вошла Филлис Лайонс и направилась прямиком к нашему столику. Как школьная подруга Мириам и моя соседка она никогда не дожидается приглашения присоединиться к нашему разговору. Она подхватила мой пакет и поставила его на стол.

– Давай-ка, девочка, – начала она, – покажи нам.

Я вынула свои покупки. Мириам сказала, что у майки прекрасный цвет.

– Сапфировый. Прекрасно подходит к твоим глазам, – сказала она и провела рукой по шелковистой материи. – Такая модная, – добавила она, – но выглядит очень удобной.

Филлис посмотрела на ценник.

– Матерь Божья! – воскликнула она. – У тебя денег куры не клюют, что ли? Какой смысл модничать, если выглядишь, как корова? На твоем месте я бы покупала что-нибудь с более широкой талией.

Откуда ей знать? Она обычная старая дева и уже давно такими вещами не интересуется.

Мириам сконфуженно посмотрела на меня и засунула вещи назад в пакет. Филлис ее тоже раздражает, но, когда я переехала в Маолтран, она предупредила меня, что у соседей хорошая память. Лучше с ними ладить.

– Мне ее жаль, – сказала Мириам, когда Филлис наконец ушла в аптеку за лекарством для матери. – Присматривать за больным человеком – это вам не шутки. А ее мать болеет столько, сколько я себя помню.

Она поинтересовалась, когда я собираюсь встретиться с профессором Ленгли. Я ответила, что на следующей неделе.

– Если ты не против, я днем сбегу с работы.

– Конечно, без проблем, – с готовностью согласилась она. Ее волнение мне приятно. Чем больше она пытается его скрыть, тем яснее я вижу, насколько она обеспокоена тем, что мне приходится так много ездить на машине. Но я ведь ее менеджер по маркетингу. В мои обязанности входят встречи с клиентами. Она все пытается уговорить меня уйти в декретный отпуск. Но чем, черт побери, мне заниматься все это время? Сидеть одной в пустом доме? Я здорова и полна сил и собираюсь работать, пока могу.

– Дэвид предупредил меня, чтобы я приглядывала за тобой и не позволяла чересчур много работать, – сказала она. – Меня тревожит, – добавила она, – что он сидит на этой буровой. А если что-то случится…

Она замолкает.

Ей неприятно напоминать мне, что у меня бывают проблемы, когда дело доходит до того, чтобы рожать ей внуков. Я стараюсь не давать ей поводов для беспокойства. Я пью воду, пока мой живот не разбухает и не становится похож на барабан. От переедания меня тошнит, но веса я не теряю. Надеюсь, что профессор Ленгли забыл о моем существовании. Его секретарша восприняла мое решение сменить гинеколога с холодной вежливостью и выслала мне счет за последний прием и отсканированные документы.

В начале месяца Дэвид приехал домой в отпуск. От свирепых штормов на Северном море его кожа загорела и обветрилась. Он переделал пустующую спальню в детскую комнату, выкрасил стены в светло-зеленый цвет и повесил одну из фигурок в виде морского конька, которую дала Мириам. Мы поехали в Дублин, где остановились на выходные у моего отца и Тессы. Мы купили коляску, кроватку, стульчик, столик и приспособление для смены подгузников.

Каждый раз, когда мы с Дэвидом принимали очередное решение, шепот нарастал. Каждый раз, когда я колебалась, я слышала: «Помни нас… помни нас… назад дороги нет». Когда я хотела выбежать из тени этого дома и покончить со сном, голоса шептали: «Оставайся… оставайся». «Молчи…» слышала я, когда мне так хотелось сказать правду, что в глазах темнело. «Будь смелой…» – когда Дэвид прижал ухо к моему животу и сказал, что ничего не чувствует. Я ответила, что непросто что-то там расслышать.