Эдуард Асадов - Что такое счастье. Избранное Страница 2

Прорвавшись через Перекоп, наши войска покатились на юг неудержимо, с какой-то напористой и веселой злостью.

«Товарищи! Завоюем славу освободителей Крыма», — горели лозунги на стенах домов. Русское и украинское население встречало нас бурно, радостно, с молоком, калачами и полными слез глазами. Целовали, как родных, и буквально заставляли взять калач или булку.

Бои в Крыму подходили к концу. Силами 2-й Гвардейской армии, силами 9-й Приморской, силами славных и доблестных моряков Крым озарялся пятиконечными звездочками и улыбками наших солдат. У врага оставался только один Севастополь. Но теперь уже совсем ненадолго. Ибо это же был Севастополь! Город Нахимова и Ушакова, Лазарева и Корнилова, тысяч и тысяч известных и неизвестных матросов и солдат — героев и патриотов родной земли.

Сколько же мог сидеть там еще враг, если каждый камень в этом городе обжигал ему пятки, как раскаленный металл!

Впервые в жизни возле Качи увидел море… С высокого холма оно сверкало под солнцем. Оно было ярким, синим-синим, выпуклым и громадным. Пораженный, велел шоферу затормозить. Смотрел долго, радостно и неотрывно. Затем, сдернув пилотку, дружески помахал ему из кабины.

1 мая 1944 года. Любимый наш праздник, а праздновать некогда. Готовимся к штурму позиций врага, к последним боям за Севастополь. Знаем, будет тяжело и жарко. Врагу деваться некуда. Кораблей у него не хватает. И драться он будет как обреченный.

И вот здесь, в боях за освобождение Севастополя, при подготовке к решающему залпу перед штурмом укреплений врага, утром 4 мая 1944 года я был ранен.

…Что было потом? А потом был госпиталь и двадцать шесть суток борьбы между жизнью и смертью. «Быть или не быть?» — в самом буквальном смысле этого слова. Когда сознание приходило — диктовал по два-три слова открытку маме, стараясь избежать тревожных слов. Когда уходило сознание, бредил.

Было плохо, но молодость и жизнь все-таки победили. Впрочем, госпиталь был у меня не один, а целая обойма. Из Мамашаев меня перевезли в Саки, затем в Симферополь, потом в Кисловодск в госпиталь имени Десятилетия Октября (теперь там санаторий), ну а оттуда — в Москву. Переезды, скальпели хирургов, перевязки. И вот самое трудное — приговор врачей: «Впереди будет все. Все, кроме света». Это-то мне предстояло принять, выдержать и осмыслить, уже самому решать вопрос: «Быть или не быть?» А после многих бессонных ночей, взвесив все и ответив: «Да!» — поставить перед собой самую большую и самую важную для себя цель и идти к ней, уже не сдаваясь.

Я вновь стал писать стихи. Писал и ночью и днем, и до и после операции, писал настойчиво и упорно. Понимал, что еще не то и не так, но снова искал и снова работал. Однако какой бы ни была твердой воля у человека, с каким бы упорством ни шел он к поставленной цели и сколько бы труда ни вложил в свое дело, подлинный успех ему еще не гарантирован. В поэзии, как и во всяком творчестве, нужны способности, талант, призвание. Самому же оценить достоинство своих стихов трудно, ведь пристрастнее всего относишься именно к себе.

Моих стихов не читал еще ни один профессиональный писатель. Надо не ошибиться и послать тому, в чье слово веришь. Больше всего боялся, что ответят снисходительно, как-никак автору работать трудно… А мне нужен был прямой и ясный ответ, без малейшей скидки. И вот я решил: пошлю Корнею Чуковскому. Еще до госпиталя, однажды в библиотеке, прочел его статью о переводах Шекспира Анной Радловой. Статья была настолько умной, едкой и беспощадной, что от бедной переводчицы, я думаю, остались лишь туфли да прическа.

Итак, это не только автор веселых детских книжек, но и жесткий и зубастый критик. Вот это мне и было нужно. Послал тетрадь стихов Корнею Ивановичу. Жду. Проходит несколько дней, и вдруг… Ответ!

«Дорогой Эдуард Аркадьевич! (Это я-то Эдуард Аркадьевич, в мои двадцать лет!)

…От души благодарю Вас за письмо и за доверие. Однако же сразу должен предупредить, что, оценивая стихи, не кривлю душой и не стараюсь „подсластить пилюлю“, как бы ни была она горька. Тем более с Вами. Тут я считал бы это просто кощунственным».

Ну а дальше, после такого «предупредительного грома» блеснула и молния. От посланных мною стихов остались, пожалуй, только моя фамилия и даты. Все же остальное было разбито, разгрохано и превращено в пыль и прах. И сил на это было потрачено немало, так как почти каждая строка была снабжена пространными комментариями.

Самым же неожиданным был вывод: «…Однако, несмотря на все сказанное выше, с полной ответственностью могу сказать, что Вы — истинный поэт. Ибо у Вас есть то подлинное поэтическое дыхание, которое присуще только поэту! Желаю успехов. К. Чуковский».

Думаю, что слова эти сделали для меня больше, чем многие лекарства и витамины. Я и сейчас благодарен веселому и колючему старику за эти искренние и светлые слова.

Никогда не забуду этого 1 мая 1948 года. И того, каким счастливым я был, когда держал купленный возле Дома ученых номер «Огонька», в котором были напечатаны мои стихи. Вот именно, мои стихи, а не чьи-то другие! Мимо меня с песнями шли праздничные демонстранты, а я был, наверное, праздничнее всех в Москве!

Сколько потом было в моей жизни всевозможных публикаций как в нашей стране, так и за рубежом, но первая публикация, как и первая любовь, не забывается никогда!

Годы учебы в Литературном институте были бурными, напряженными и яркими. Случались взлеты и неудачи, победы и огорчения. Но сдаваться — не сдавался никогда ни в творчестве, ни в учебе…

А затем — работа, стихи. Встречи с читателями Москвы, Ленинграда, Киева, Баку, Тбилиси, Еревана, Ташкента, Минска, Новосибирска, Свердловска, Омска, Одессы и десятков других городов, больших и малых… Все назвать тут попросту невозможно.

Выступаю я вот уже много лет таким образом не ради афиш и оваций, а ради встречи с людьми и ради, если так можно сказать, аккумулирования высокой энергии человеческих сердец, ради сопричастности чему-то общему, важному для нас для всех. Потому и продолжаю жить, писать стихи…

Эдуард Асадов

Асадов Эдуард Аркадьевичу поэт, прозаик. Родился 7 сентября 1923 года в г. Мары (Туркмения). Учился в школах Свердловска и Москвы. Ушел на фронт со школьной скамьи, добровольцем, в 1944 г. был тяжело ранен под Севастополем. В 1951 г. окончил с отличием Литературный институт. Почетный гражданин города-героя Севастополя. Герой Советского Союза. Живет и работает в Москве. К настоящему времени является автором 47 книг.

НОВЫЕ СТРОКИ

Высокий свет

Мы привыкли всегда вспоминать о Боге,Не тогда, когда в сердце веселый свет,А когда мы в беде, а когда мы в тревогеИ надежд впереди ощутимых нет.

Когда боль нас грызет и обида гложет,И невзгоды теснят нас со всех сторон,Кто придет к нам? Поддержит, простит,  поможет?Вопрошать бесполезно: конечно, Он…

Так давайте ж подумаем вновь и вновьНо всерьез, а не как-нибудь там поспешно:Почему в нас всех крепче живет любовьНе к другим, а к себе так светло и неясно?

А секретов-то нету здесь никаких.Тут напротив: прямая как свет дорога:Потому, что любить горячо другихЭто значит любить всей душой Бога!

Что скрывать: жизнь, конечно же, не проста,Тут важнее всего не посты-молитвы,А к другим, словно мир посредине битвы,То есть к людям высокая доброта.

И, коль станет Любовь этой вечной базой, —Светлым ветром надуются паруса…И тогда за дела, а отнюдь не фразы,Улыбнутся душе твоей небеса…

13 июня 2001 г.

Красновидово

Бермудская погода

Она его безжалостно бранитЗа то, что от забот она устала,Что все не так, всего на свете мало…А он — ни слова. Каменно молчит.

Молчит, как позабытый богом остров,Встречая вьюги и сварливый гром.Как терпит он характер этот чертов?И по столу не стукнет кулаком?!

Да, он молчит и бурь не затевает,Хоть не приемлет этот дикий стиль.Так кто ж молчанье это разгадает?Не в том ли суть, что он отлично знает,Что после бури наступает штиль.

Штиль, полный ярко-радужного света,Где соловьи поют до хрипоты,Где всё горячей нежностью согретоИ, хохоча, сбываются мечты…

Он снова и обласкан, и любим,Она смахнет и хмарь, и непогоду,А будь невзгода — кинется за нимБез колебаний и в огонь, и в воду!

Казалось бы: настали чудеса,И больше нет ни холода, ни хмури,Но минет золотая полоса —И грянут снова жалобы и бури…

Так как же можно мучить и любить?Увы, вразрез и смыслу, и природе,Почти решая: «быть или не быть?»Ну почему не могут люди житьВсегда-всегда при солнечной погоде?

12 августа 2001 г.