Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа Страница 2

Андреа улыбается своему отражению. Грудей нет — прекрасно! Она встает на кровать. Бедер тоже нет — замечательно! Не часто бывает такое чувство. Но сейчас есть.

Андреа знает, что Каспер живет в соседней комнате. Ей неизвестно, почему он оказался здесь. Вот была бы у нее хорошая музыка, чтобы дать ему послушать… Какая-нибудь необычная музыка, чтобы он понял, до чего Андреа особенная.

Итак, добро пожаловать в Сто шестое отделение, Каспер-петрушка! Андреа позирует перед зеркалом, висящим над раковиной у кровати. Выпархивает в коридор — видеоинструкция для Каспера: здесь рядком сидят Депрессивные и смотрят вечерние передачи с перерывами на ужин, разговор с врачом, встречу с куратором, прогулку и ну-ка-затеем-уборку. Швабра шмыгает между ногами пациентов и ножками стульев, которые довольно сложно отличить друг от друга, хотя у Маниакалов ноги-пружины и кое-кто из них в ярко-розовом трико изображает инструктора по аэробике прямо перед экраном, где идет «Доктор Куин», а Депрессивные мрачнеют, но ничего не говорят и просто уходят. Большинство пациентов сидят в курилке — наверное, и ты, Каспер. Есть Финка, которая никого не режет, кроме самой себя; она бегает по коридору и бранится, клянчит еще одну сигаретку, зажигалку, доброе слово. Бояться тут нечего, Каспер, на самом-то деле. Крикунов держат здесь пару ночей, не больше, потом отправляют дальше, ну и вообще можно просто держаться от них в стороне. Господин Гитлер заглядывал недавно, но на этот раз идея у него была попроще: убить семь миллионов мух. А одна тетка, мирно сидевшая перед телевизором с блаженной улыбочкой, вдруг попыталась задушить Андреа, как только персонал скрылся из поля зрения.

Андреа здесь с сентября, а сейчас уже ноябрь, и если бы не эта чертова еда, можно было бы жить припеваючи. Тут есть Грустная Эйра, она добрая и все время спит. Анита — лучшая из всего персонала, а Морган толстый и веселый. Приходится довольно много говорить: что думаешь, как себя чувствуешь, и какие сны, и про еду, и про таблетки, но это не трудно, если задают вопросы. Анита и Морган — контактные лица Андреа. Им она должна сообщать, если ей плохо. Они и сейчас должны понять, что ей, Андреа, плохо, что ей, наверное, нужен внеочередной разговор или, скажем, прогулка в умеренном темпе. «Надеюсь, ты не бегаешь во время прогулок, Андреа?» — «Нет, что вы, ни в коем случае». И это правда. Она просто очень быстро ходит. У нее прекрасно получается быстро ходить и растягивать рот наподобие улыбки, и еще у нее хорошо выходит «мне уже намного лучше». Андреа должна отдыхать после еды — и она отдыхает, нехотя, потому что иногда, стоит ей лечь на кровать, как жир прямо-таки растекается, свешивается через край, и она чуть ли не падает на пол — тяжелющая! Так что не позвать ей никого, не пожаловаться, и вообще у них скорее всего нет на нее времени. Да и что она скажет? Однажды она написала записку работнику, который кого-то подменял, когда ни Аниты, ни Моргана не было на месте. Она долго подкрадывалась к нему с жутким сердцебиением, в штанах на подтяжках, вцепившись в своего Лукового Медвежонка, с комком в горле. «Мне ужасно плохо, мне очень нужно, чтобы меня кто-нибудь обнял». Так она написала на бумажке, которую протянула ему с замиранием сердца. В этот момент ей было около трех лет, объясняла потом Эва-Бритт, волшебница-психотерапевт. «Это называется регресс», — говорила она. А тогда тот работник прочитал, покраснел и удалился со словами: «Наверное, тебе лучше дождаться кого-нибудь из постоянных сотрудников».

Видеоинструкция для Каспера — столько всего нужно рассказать, но Андреа лежит и стекает с матраса, да никак не стечет. Тащится к выходу.

Каспер выходит на обед в обвисшей серо-коричневой кофте. Весь он какой-то обвисший. Андреа отрезала свою светло-каштановую косу, покрасила волосы в рыжий цвет и больше ни за что не наденет казенную одежду. Ее одежда — бирюзовая, зеленая, желтая, и джинсы ее, недавно еще сидевшие как влитые, теперь приятно полощутся на ветру во время прогулок. Она видит лицо Каспера. Он сидит за одним столом с ней. Сначала он спросил, можно ли присесть, и она кивнула, хотя на самом деле хотела закричать как чокнутая: «Нет! Ни за что!» Но вот он сидит, у него странные желтые волосы. Андреа звенит бусами, и ей, кроме всего прочего, тошно оттого, что теперь надо как-то по-особенному прихорашиваться — потому что он здесь.

— Каспер играет на скрипке, — хвастается Жутко Стройная и придвигается к Касперу — или Андреа просто показалось?

— А я пишу стихи, — парирует Андреа, и Каспер переключает внимание на нее. Жутко Стройная тут же тускнеет и исчезает. Андреа не хочется звать ее обратно: Жутко Стройная — одна из тех, кто загоняет страхи в подсознание, не понимая, что может умереть. Андреа, наверное, понимает. «Твое сердце бьется так слабо, что еда для тебя — вопрос жизни и смерти», — сказала главный врач Биргитта, и тогда Андреа начала есть. «У тебя такой вид, будто ты вот-вот развалишься на части», — сказала однажды Эйра и заплакала. Каспер говорит мало. Вот теперь, например:

— Как интересно.

И нервно улыбается, и она тоже нервничает, набивает полный рот еды и не знает, как теперь ее глотать.

Андреа на цветастом диване перед телевизором, Каспер проходит мимо, руки в дырявых карманах. Волосы — желтыми прядями вокруг лица, но Эйра сказала, что Каспер добрый и не такой уж больной. Касперу просто немного грустно. Он усаживается напротив с толстым романом о войне и королях, и сердце Андреа трепещет где-то в горле, телевизор выключен. Она принимает красивую позу. У нее старый журнал пятидесятых годов, в нем стихотворение, которое ей нравится: «Акробаты». Прочитать бы его Касперу.

— Как твоя книга, хорошая?

— Да… интересно читать про всякое… что происходило раньше… А твоя?

— Это не книга, это журнал, я нашла его в буки… (только бы не споткнуться!) ни… стни… (нет!) стическом (да!) магазине.

— А… Да, букинистические — это здорово.

— Да… Ну да, здорово.

И вот ее отпускают одну в город. Такое позволяют только тем, кому персонал доверяет. Это даже немного почетно: означает улучшение, «здоровую болезнь». Страшно, но здорово сесть в автобус и ехать все дальше и дальше от бетонного здания. Поначалу чувствуешь себя немного глупо, стоя именно на этой остановке, но, может быть, ты навещал кого-нибудь, а то и просто живешь в этом районе. Хотя Андреа кажется, что по ней все видно. И стоит ей подумать об этом, как становится легко и приятно: это своего рода свобода. Можно огрызаться, ронять деньги, можно сколько угодно ПЯЛИТЬСЯ, потому что ты из психиатрического отделения. Можно реветь в голос без носового платка, а можно безо всякой причины разразиться демоническим хохотом.

Она в столовой; уедет после обеда и не вернется до ужина. Ковыряется в тарелке, Каспер сидит за одним столом с ней. Они сидят за одним столом, потому что они почти ровесники и еще потому, что не особо больны. Им не приносят горсть таблеток в красном пластмассовом стаканчике. Они не кричат и не дерутся, не прыгают перед телевизором в гостиной. Они скромные. И сидят за одним столом с Эйрой и Жутко Стройной. Жутко Стройная скоро уезжает. Ее пребывание в больнице не дает результата, сотрудники раскусили ее фокусы: еду находили то тут, то там. Она немного погрустила — было видно по глазам, — но потом перестала. Она и чувства свои умеет прятать, не только еду. Улыбается, как обычно, как будто ничего страшного не произошло. Разрезает на кусочки котлету и прячет в салфетку, роняет на пол картошку.

Каспер смотрит на Андреа. Она чувствует это и начинает нервничать. Она уже заметила и даже, наверное, призналась себе в том, что он ужасно красив. Кажется, он собирается с духом. У него подергивается веко.

— Слушай… — произносит он, явно обращаясь к ней. Слава богу, сегодня она красиво накрашена ради поездки в город, но не слишком сильно, чтобы не казаться здоровой. Однако на губах помада. Красно-коричневая. — Ты ведь едешь в город, так?

— Да-а, — признается она.

— Ты… не могла бы оказать мне одну очень важную услугу?

— Ну конечно! — Она слышит, какая идиотская готовность звучит в ее голосе. Сердце начинает биться быстрее.

— Дело в том, что мне нужна канифоль для смычка…

Каспер объясняет, как добраться до музыкального магазина, в который он обычно ходит — точнее, ходил, пока не проглотил кучу таблеток и не попал сюда. Он говорит сбивчиво, заикаясь, с трудом подбирая слова… Это смущает Андреа, она краснеет не меньше, чем он.

После обеда Андреа идет с Каспером к нему в комнату. Точнее, останавливается на пороге и заглядывает внутрь. Он протягивает ей деньги и записку со словом «канифоль» — раньше она ни разу его не слышала. Похоже на «канитель». Канитель для смычка. Нет, не то.