Сборник Сборник - Диско 2000 (сборник) Страница 2

Сегодня во Вьетнаме…

…а в Вашингтоне тысячи демонстрантов…

…избиение Родни Кинга, запечатленное на видео…

…в соответствие с принятым недавно законом, направленном против демонстраций…

…кадры, заснятые скрытой камерой с микрофоном, Ясно показывают, как посредник подстрекает жертв принять участие в махинации…

Для вашей безопасности сделка фиксируется на фотопленку…

Пригляди за моими вещами, ладно?

Очевидцев аварии произошедшей здесь в 14.45 в понедельник двадцать четвертого…

Разыскивается девушка. Последний раз ее видели в районе…

Установленные в магазине видео-камеры, запечатлели весь процесс ограбления…

…на пленке из камеры наблюдения за торговым центром отчетливо видно, как ребенка уводит…

Как и в случае с прошлой трагедией, папарацци утверждают, что пытались помочь и не вели съемку, пока на место происшествия не прибыли машины скорой помощи. Это утверждение опровергает запись, сделанная установленными на автостраде автоматическими камерами слежения, фиксирующими превышение скорости, видео-камеры транспортной полиции засняли толпу фотографов-любителей, фотоаппараты которых были направлены прямо на искореженные обломки…

Ваша — есть, эти снимки, сделанные в момент поступления моего клиента в больницу, Ясно показывают…

…убийство заснято на видеокамеру, установленную в машине офицера полиции. Она оставила камеру включенной, когда выходила из машины, чтобы проверить документы водителя…

Новости от очевидцев…

Оче-видец…

Вы — очевидец…

CU-SeeMe(tm) — Я вижу тебя, ты видишь меня(tm).

Ты еще здесь, Большой Брат? Я еще занимаю тебя, ты еще не махнул на меня рукой? Себе еще нравится, как я тебя развлекаю? Или, может быть, я хотя бы достаточно подозрительно себя веду, чтобы быть тебе интересной?

А может я одна из тех счастливчиков, которых просто любит камера? Вдруг все, кто видит мое лицо на мониторе, моментально влюбляются в этот образ?

Или я, как вампир, вообще не отражаюсь в линзах телекамер? И не важно, что я видела свои фотографии в прошлом; видел ли их кто-нибудь еще? Недавно? Вот вам еще одна фобия конца тысячелетия: страх того, что тебя видят не те люди, а те — не видят. В последние часы 1999 года, когда жителей планеты целыми пачками повторяют судьбу экипажа "Марии Селесты", а все остальные отчаянно пытаются быть на виду друг у друга, это вряд ли можно назвать неврозом.

При условии, что ты в это веришь. Чего я пока не могу сказать о себе. В конце концов, истерия у нас в крови, и это зараза почище кори. Куда там корь — от кори можно сделать прививку. Значит, заразней, чем запущенный туберкулез. Распространяется по большому зданию с полуслова, эта штука посильнее любого документа; факты об нее расшибаются. Что же дальше? Думаю, они так и валяются, пока кто-нибудь не подойдет, не подберет их и не употребит с максимальной для себя выгодой. Наточи свой боевой топор на точильном камне ближнего своего.

Ты тоже можешь стать виртуозом в приготовлении словесного салата с таким талантливым Миксмастером Метафор.

Один из «неформалов» решил посидеть со мной на лавочке и идет сюда. Его метровые патлы, черные от корней волос до самых плеч, ближе к кончикам отдают в желтизну. Одежда на нем какая-то… ну да, неформально истлевшая — от грязи и непрерывной носки; его обветренное лицо никак не может решить, злое оно, или доброе по отношению ко мне. У него в руке банка лагера. Я бы сказала «пива», не важно светлое оно или темное, лагер или портер, но в Харингей, такое дело, каждый знает, чем травится — никто не умирает в неведении. Он протягивает мне свою банку, грязь въелась в линии руки и под жалкие остатки напрочь обгрызенных ногтей. Я почти уже отказываюсь, и тут меня осеняет: а почему, собственно? Бывало и хуже.

— Пожалуй, я отопью, — говорю я, принимая банку. Он пялится на меня, но без враждебности.

Лагер тоже приятно удивляет. Не такая-нибудь кислая, разбавленная жижа, каким Я представляла себе его напиток, — нет, он игристый, пощипывающий и очень-очень холодный, даже холоднее, чем эта прощальная темная ночь.

— Можешь присоединяться к нам, — говорит волосатик, принимая у меня банку и отпивая. — Там у нас на всех хватит. Большинство наших, похоже, в центр ломанулись. Видела их по телеку и в Сети? Как думаешь, сестренка, думаешь, это поможет от… — он щелкает грязными пальцами.

— Черт его знает, — говорю. — Я не уполномочена говорить ex cathedra ничего такого, что может иметь хотя бы отдаленное значение.

— Ex cathedra, — смеется. — Я думал, ты как раз уполномочена — мы, католики, своего видим издалека.

— Может, вы здесь и видите, — говорю, — а я что-то не очень.

— Я тебя научу, — говорит, — Если увидишь человека, который ведет себя так, будто за ним все время следят, знай — это католик. Все католики с детства верят, что Бог своим всевидящим оком постоянно наблюдает за ними. Не можешь жопу подтереть, чтобы Он не подглядел, — смеется. — Мы с самого рождения под надзором, что нам до ваших телекамер на деревьях и фонарных столбах, что нам до спутников-шпионов — мы-то знаем, без Него, и воробей не пролетит.

— Если собираешься мне проповедь читать, дай хотя бы еще пива отпить.

Он любезно протягивает мне банку.

— А ты американка — я так и думал.

— Да уж немудрено, акцент ни с чем не спутаешь.

— Почему, ты могла бы быть из Канады, но когда ты попросила отпить, Я сразу понял — американка. Ты сказала «пиво», а не «лагер», и не сказала «пожалуйста», — он снова хохочет и забирает у меня банку.

— Как только они обходятся без тебя в дипкорпусе?

— Сам не знаю. Я там не был, — он находит это очень забавным. Затем его взгляд привлекает что-то, находящееся у меня за спиной, и улыбка медленно сползает с его лица. Я оборачиваюсь.

В парк входит группа из трех человек, как две капли воды похожая на те, что я постоянно встречаю на Ковент-Гарден: женщина, задающая вопросы, человек с камерой и третий, звуковых дел мастер, — это обычно подразумевает затянутый мехом микрофон размером с целый батон болонской колбасы. Я никогда не понимала, что все они делают на Ковент-Гарден, берут интервью у туристов, проводят опрос или готовят курсовую по телевещанию.

Они, не задумываясь, идут прямо на нас. Мой волосатый друг приосанился и банку с пивом поближе к телу прижал, как бы защищая. Неужели думает, попросят глотнуть? Я в шоке — в центре гораздо больше народу для интервью. Вот, значит, до чего дошло. Что они надеются здесь найти? Я смотрю на волосатика и думаю, может еще раз проявит проницательность, но он пожирает глазами съемочную группу, а те устраиваются перед нами — ноль внимания на потенциальную агрессию, таящуюся в его лице.

— Здравствуйте, — приятным голосом говорит женщина. Она одета как телеведущая или думает, что одета как телеведущая, — стильное шерстяное пальто, приличная голубая блузка и грациозно закрученный вокруг шеи платок, темно-синяя юбка с разрезом. — У вас есть свободная минутка?

Звукооператор, тоже женщина, делает кислую физиономию:

— Нет, Молли, черт тебя подери, они сидят здесь, потому что очень спешат — ровно в полночь им надо быть на Лондонском мосту.

Молли невозмутима.

— Кит не умеет говорить о погоде. Светская беседа для нее непостижима. Она не смогла бы развлечь собственных гостей даже под угрозой смерти. Вы не ответите на несколько вопросов для новогодней программы новостей на первом канале Би-Би-Си?

— Думаете, кто-нибудь ее увидит?

Молли делает несколько отработанных жестов и мохнатая «колбаса» на штанге опускается прямо перед нами, а оператор — такой молоденький, похоже, только начал бриться — наводит на нас свой объектив, как будто это базука, а он учится из нее стрелять.

— Вы можете придвинуться поближе друг к другу?

Мы с волосатиком переглядываемся, и каждый остается на своем месте.

— Мы не будем ничего изображать, — заявляет он.

— Я и не прошу изображать, Я только хочу, чтобы вы оба попали в кадр.

— А-а, — волосатик подвигается ко мне вплотную. — Так бы сразу и сказали.

— Я так и сказала, — Молли поправляет свою гладкую лоснящуюся шапку крашеных хной волос — осторожно-осторожно, чтобы не потревожить ни пряди — и ныряет в камеру.

— В эти последние часы 1999 года, когда весь Лондон собрался на Трафальгарской площади, Стренде и обеих набережных Темзы, некоторые отчаянные смельчаки вознамерились испытать судьбу, рассмеяться в лицо смертельной опасности…

— Разве говорится не "искушать судьбу"? — ни с того, ни с сего говорит звукооператорша.

— Да ладно, потом продублируем, — говорит Молли, откашливаясь. — Рассмеяться в лицо смертельной опасности, бросить вызов, гм, тому, чего другие так боятся — а именно, остаться в стороне от людских глаз, которые помогут им не исчезнуть. Скажите, сэр, вы не боитесь исчезнуть или, может быть, как раз надеетесь на это? И если да, то почему?