Анатолий Ким - Рассказы Страница 2

– Что надо с ним делать? – продолжал я спрашивать. – Неужели арестовать… арестуют его?

Я знал, что, несмотря на все мои старания, свободно говорить по-русски мне никак не удавалось. В особенности когда я волновался. И мне было не очень приятно, когда кто-нибудь замечал это. Но на лейтенанта Борю я не обижался, когда тот начинал откровенно поддразнивать меня. Он это делал с юмором, добродушно улыбаясь. При этом широко разъезжались оттопыренные щеки с двумя ямочками, обозначавшимися за пределами его висячих усов.

– Кого? Этого бандита, что ли? – как бы удивленно произнес он. – Да вы что?

Нет, мы с детьми не воюем. Не воюем с детьми и женщинами, правда ведь? – обратился он к моложавому лейтенанту.

– Ты дело делай, не болтай, – резко оборвал его тот, пристально разглядывая мальчишку.

– Вот ты и делай, я свое уже сделал, – сразу же переходя на другой тон, отвечал лейтенант Боря: и он демонстративно приподнял зажатые в руках бутылки с зажигательной смесью…

Мне было ясно, что эти два офицера не ладят друг с другом. И что-то неизвестное таилось за тем, какими напряженными взглядами они обменялись.

Майор приподнялся в переднем люке и, в нетерпении постукивая прикладом автомата по броне, разразился ругательствами.

– Долго мы будем тут торчать как мишени? – крикнул он. – Лейтенант Киселев!

Дождешься у меня внезапной ракетной атаки. А ну, поскорее сматываемся отсюда! Киселев!

– Я не при табельном оружии, – ответил худенький лейтенант, отводя глаза в сторону.

– Кончай трепаться, змееныш! – набросился на него майор. – Тактик нашелся!

Идет на задание, личное оружие забывает! Командир еще! Где уж тут другим!

Совесть, Киселев! Бери бутылки у Данилова и лезь в машину. А ты кончай комедию крутить, Данилов! Война здесь вам или детсад?

Тут произошло нечто, чего я не понял вначале. Лейтенант Киселев забрал у лейтенанта Данилова бутылки и полез в бронемашину. Нервное, с нежной розоватостью лицо его разгорелось, губы дергались. На несколько секунд он заслонил от меня тех, что оставались снаружи. А когда я, пропустив офицера на его место, снова приподнялся в машине, то увидел, что лейтенант Данилов тащит мальчишку, обхватив его сзади под мышками. Тот извивается в его руках, слабо вскрикивает сиплым мальчишеским голосом, обвисает всем телом, как бы пытаясь присесть… Но сильный офицер тащил его волоком, быстро и решительно, дотащил до конца дома и скрылся вместе с ним за углом.

Мне показалось, что я услышал два последовавших друг за другом выстрела.

Затем я увидел, как лейтенант в вязаном колпаке с петушиным гребнем торопливо выбежал из-за угла дома, на ходу засовывая в кобуру свое табельное оружие, пистолет Макарова. Которым, кстати, он мне предлагал временно одолжиться, когда мы собирались ехать в рейд.

Далее, когда мы возвращались из рейда, я спросил у него, возможно ли такое, чтобы русский офицер застрелил малолетнего мальчишку. Мне показалось, он уверенно ответил: нет, это никак невозможно. И что он, мол, отвел за угол и отпустил этого чечененка на все четыре стороны. Громко смеясь, лейтенант обнимал меня за плечи, хлопал по спине.

Все это я еще смог понять. Но потом, когда мы вернулись на командный пункт, вдруг обнаружилось, что я перестал понимать по-русски. Со мною что-то произошло – я ни единого слова не понимал из того, что говорил сопровождавший меня штабной офицер. А двадцать минут спустя было совершено нападение боевиков на наш командный пункт. Они прошли через канализационные люки и атаковали непосредственно внутри территории автобазы. Казалось, они выскакивают, строча из автоматов, прямо из-под земли. Майор и старший лейтенант Киселев, и штабная охрана были убиты в первые же минуты схватки.

Когда во дворе началась стрельба и загремели взрывы, командиры не успели даже выбежать из полуподвала, где располагался КП, – на лестнице их встретил и отбросил назад, на бетонный пол, жесткий шквал пулеметного огня. И командиры легли вповалку, все головами в одну сторону – к выходу. В темноте, когда погас свет, об их тела спотыкались и с глухой руганью обрушивались наземь те, что атаковали подвал.

Затем принесли и поставили керосиновые фонари. И при их желтеньком трезвом свете я увидел все бесславие того, чем гордились и мои предки, и предки выигравших сегодня бой чеченцев. Я увидел их победу. Ничего раньше плохого не сделавшие друг другу, совершенно не знакомые друг с другом молодые люди сошлись во тьме, в грязи, чтобы навалить в кучу эти неподвижные трупы.

Победу я увидел, да… Но не видел я, и Бог тому свидетель, никакой причины, чтобы подобное произошло. Вся причина была, казалось, дьявольским дымом в ночной мгле, которым заполнило подвал сквозь распахнутые двери и выбитые окна.

Раненного в руку лейтенанта Данилова и с десяток изнемогающих солдат, покрытых грязью, плюющих кровью, заволокли со двора, когда там все затихло.

Позже их, всех вместе, увели бородатые люди в повязках, с автоматами и окровавленными ножами в руках. В смутном сознании я определил, что среди пленных было несколько солдат, принимавших участие в последнем рейде со мною. А меня никуда не повели. Очевидно, потому, что я оказался иностранным корреспондентом. Об этом мог заявить боевикам сопровождавший меня офицер главного штаба, который тоже попал в плен. Сам же я по-прежнему ничего, ни слова не мог сказать по-русски.

Осмотрев мои документы, чеченцы поступили со мною очень странно, непонятным образом. Они отделили меня от остальных пленных – и выдали пистолет, по всей видимости, заряженный. Затем я был выведен в ночную мглу, на край какой-то улицы. Сопровождавший меня чеченец близко склонился ко мне, что-то говорил, мерцая светящимися в темноте глазами. Он оказался таким же высоким, как и я.

Потом он исчез куда-то, и я долго шел один в темноте, сжимая в правой руке пистолет, не понимая, зачем он нужен мне. Потом высокий чеченец снова появился рядом – забрал назад пистолет, махнул рукою в направлении, куда мне следовало идти, даже слегка подтолкнул меня в спину. И я послушно зашагал в ночи.

3. Рассказ мальчика

Я был убит двумя выстрелами, точнее – первым же выстрелом, тем самым, вспышку которого я еще успел заметить. Должно быть, этот выстрел оставил след ожога на моем лице, а пуля прошила дыру где-то во лбу или на перено- сице – офицер стрелял, почти уткнув дуло пистолета мне в голову. Второй выстрел был контрольным, но совершенно ненужным.

Я остался навеки двенадцатилетним, но мой дядя из Гудермеса однажды говорил мне, что новорожденный младенец старше своего отца и внук старше деда, потому что младенец родится намного позже своего отца, и деда, и прадеда. И в нем, в этом младенце, родовая жизнь насчитывает большее число лет, чем в его предках, если он, конечно, переживет их. И он обязан жить дальше, потому что в нем продолжится жизнь его рода. Мне дядя Ибрагим сказал, что теперь, когда погибли и отец мой, и старший брат Валид, а скоро, может быть, и сам дядя погибнет, я самый старший в роду, и я должен уйти в деревню и сделать все, чтобы остаться в живых.

Я собирался это сделать, потому что дядя Ибрагим так велел, я не мог его ослушаться. Но оставалось еще две бутылки зажигательной смеси, и я решил их использовать напоследок. Когда увидел, что бэтээр выехал из ворот автобазы и поехал по левой улице, я побежал напрямик по узким переулкам. Я решил подкараулить бэтээр за углом пятиэтажного дома, на узком месте, где он будет заворачивать и замедлит ход. В этот момент ничего не стоило забросать его бутылками, а потом убежать в развалины, которые начинались сразу же позади пятиэтажки.

Другой обратной дороги для выехавшего бронетранспортера не было – возвращаться можно только по той улице. Я подкараулил бы и сжег его, а потом удалился бы в деревню. Но я не успел добраться до этой улицы раньше, чем бэтээр. Потому что кроссовки моего брата Валида, которые он купил в

Санкт-Петербурге, куда ездил в прошлом году, когда еще был жив, – его

«адидасы» были слишком велики для меня, я никак не мог в них бежать быстро.

Меня поймали уже недалеко от перекрестка, около пятиэтажного дома, там и пристрелили за углом. А через несколько минут подоспели наши с дядей

Ибрагимом, который догадался, куда я пошел. Но со мной было уже покончено, и тогда гудермесская группа с ходу атаковала командный пункт, который находился в кирпичных подвалах автобазы. Все русские там были перебиты или взяты в плен, никто не ушел, и только отпустили одного иностранного корреспондента. Это дядя Ибрагим попросил, чтобы иностранца отпустили. Но и тот не дошел до своих – по дороге его настигла шальная пуля.

Я запомнил, как днем раньше этот корреспондент разъезжал по самому центру

Грозного, стоя в бэтээре, словно какой-нибудь отчаянный малый из американского кино. А когда меня поймали с бутылками и прижали спиною к стене, он словно столб торчал в машине и смотрел, как надо мной издеваются.