Майя Новик - Шесть дней Всемирного потопа, или Дневник мотоциклистки Страница 2

Приехав на место в душном, тесном вагоне, упревшие и задохнувшиеся, голодные и уставшие, мы с надеждой стояли на просторной, чистой привокзальной площади. Термометр в семь утра показывал плюс двадцать девять. Что было дальше, вспоминать не хочется. Если бы не бочоночек аппетитного мате, который я выцедила в чайной, я бы, наверное, упала в обморок от жары еще до обеда. Умные все же люди, эти южноамериканские индейцы, такой волшебный напиток придумали.

Света в салоне не было. Сидеть было не на чем, купить попить или поесть — негде. Ну, а мотоцикл… Что мотоцикл? Сразу же стало ясно, что он старше на три года, что в двигатель кто—то лазил (прокладка под головкой цилиндра была вырезана из паронита), что спидометр скручен (а кто его нынче не скручивает? Только Андрей!), к тому же мотоцикл явно барахлил: норовил заглохнуть на малых оборотах. «Механикусы» из мастерской пытались исправить дело: что—то крутили, меняли свечи, но результата это не давало. Я сидела на рюкзаке и тоскливо смотрела в распахнутые двери салона — на раскаленный асфальт, на автомобили, нестерпимо сверкающие под неумолимо горящим, как ксеноновая фара, солнцем, которые неслись по шоссе. В сумраке душного мотосалона бело—красная «Ямаха», горбатящаяся огромным баком, больше похожая на слона, чем на мотоцикл, выглядела угрожающе. Когда я взглядывала на нее, то испытывала приступы робости, но понимала, что все уже решено: Андрея «несло».

Дело было в том, что он любил все мотоциклы без исключения. Его часто брали с собой друзья — посмотреть мотоцикл при покупке и оценить его техническое состояние. Зря они так делали, они не знали, бедные, что это было бесполезным: он не мог сказать про мотоцикл, что тот — «плохой». Для него все, все без исключения мотоциклы были хорошими. Он относился к ним, как, наверное, любящий свое ремесло конюх относится к породистым лошадям. Все мотоциклы «на ходу» были «хорошими» конями, а к неисправной или поломанной технике он относился, как к зауросившей или к заболевшей лошади — с сочувствием и пониманием. С зауросевшей лошадью нужно было договориться, найти общий язык, а заболевшую — вылечить. Он ходил вокруг мотоцикла совершенно шальной, и я поняла, что он ни за какие коврижки не поедет обратно на поезде. Он готов отдать все заработанные за год деньги не только за мотоцикл, но еще и за приключение: ему хотелось поехать в Ангарск на «Ямахе». Не то чтобы дорога была незнакомой — мы ездили по ней уже шесть раз, но еще ни разу он не ездил по ней на японце. Да еще на эндуро! Так что все было уже решено, и оставалось только подождать, когда молодые, бестолковые механики найдут неисправность. Механики ремонтировать мотоциклы не умели или не хотели, и покупка совершилась только к пяти часам вечера.

Ни о каком марш—броске до Красноярска не могло быть и речи, и поэтому пришлось ночевать у знакомых мототуристов. Свою покупку Андрей на ночь запихал в металлический гараж, стоявший под окнами. В первый раз мы видели, как в обычный гараж без проблем входят джип «Терано» и шесть мотоциклов: «ЗИД», «Ява», «Иж», две «Хонды» и наша «Ямаха»! Вот бы кто—то славно поживился, если бы вскрыл этот гараж. Мы спросили владельца гаража, возможно ли такое, на что он недоуменно посмотрел на нас и ответил, что хранит все свои приобретения в гараже уже много лет, и, как оказалось, за это время никому не понадобился ни джип, ни мотоциклы. И в самом деле! Да на фиг надо! В родном Ангарске такой гараж возле дома не простоял бы и ночи: его просто погрузили бы вместе со всем содержимым на платформу и увезли подальше, чтобы там, вдали от бдительных окон хозяев, наслаждаться приобретениями. Почувствовав приступ тоски — живут же люди! — мы с удивлением оставили мотоцикл в гараже и провели спокойную ночь на полу в одной из комнат просторной квартиры.

Мы встали в семь утра, а в восемь уже прощались с владельцем гаража на окраине города. Вскоре город остался далеко позади, а по обочинам замелькали знакомые названия. Андрей испытывал легкое беспокойство по поводу «Ямахи» — пропавшие было вчера перебои в двигателе с утра возобновились, и мотоцикл глох, стоило сбросить газ. Я же испытывала состояние беспечной легкости: предыдущие путешествия показывали, что безвыходных ситуаций не бывает, и что помощь на дороге приходит тогда, когда ты уже совсем впал в отчаяние, следовательно, отчаиваться вообще никогда не стоит, и, по большому счету, все проблемы надо решать по мере их поступления. А сейчас — надо ехать, пока едется, потому что каждый пройденный километр приближает нас к дому.

Так что я беззаботно глядела по сторонам, читала таблички с названием городков и поселков, и в который уже раз мечтала о том, что когда—нибудь я все же напишу о том, какие несуразные, забавные, а порой и откровенно смешные встречаются названия. При этом я прекрасно сознавала, что как только мы приедем в Ангарск, я не буду помнить и десятой доли того, что прочитала — для подобных записок хорошо иметь с собой в дороге ноутбук или хотя бы записывать все на остановках в блокнотик, но первое для меня слишком дорого, а второе — лениво, а значит, все это так и останется в мечтах.

Не смотря на то, что мы еще в Ангарске договорились, что поведем мотоцикл по очереди, я не испытывала ни малейшего желания сесть за руль этой длинноногой лошади, о чем и сообщила Андрею. О каком вождении можно говорить, если я ногами еле достаю до земли? А если я его уроню? — конец баку и поворотникам! Правда, я дипломатично умалчиваю, что у Андрея такая же проблема — рост у нас одинаковый. Но он, в отличие от меня, никогда ничего не боится — иногда мне кажется, что воображение, в том качестве, в котором оно присутствует у меня — то есть воображение, рисующие всяческие беды и несчастья, у него отсутствует. Тем лучше для нас обоих, по крайней мере, один из нас всегда остается бесстрашным, а второй — осторожным. Он выслушал меня и пожал плечами. Он был в азарте: мотоцикл легко выдавал сотню, в лицо били лучи солнца, назад убегали поросшие яркой зеленью обочины. И потом — ведь это был его мотоцикл! Его! Так что я решила отстраниться. Он и так практически отдал мне свой «Соло» после того, как утонул мой «Урал». Кто из мужчин может отдать свою любимую машину жене? А любимый мотоцикл? Вот, то—то и оно!

Перед Кемерово нас остановила полосатая палочка гаишника.

Мотоцикл послушно свернул на обочину и остановился возле веснушчатого инспектора в мокрой от пота голубенькой форме. Мы стали стаскивать с себя шлемы. Инспектор отправился к нам, но вдруг нерешительно остановился и сдвинул жезлом фуражку на затылок.

— Я что—то не понял… — вдруг протянул он. — Да вы хоть русские?

Радостно екнуло сердце: раз нас приняли за каких—нибудь «дойчей» или «америкосов», значит, наша «лошадь» была хоть и стара, но все же породиста! И хоть и велик был соблазн сказать что—нибудь вроде: «Yes of course. But do you speak english?» (Да, конечно, но все же — вы говорите по—английски?) просто, чтобы увидеть, как глаза гаишника округляться еще больше, и он совсем растеряется, потому что все английские слова разом вылетят у него из головы — я знаю, со мной самой такое происходило неоднократно, я вдруг сжалилась над парнем. Несмотря на ранний час, над дорогой уже стояло жаркое марево, мозги у него вытекали из под фуражки обильными каплями пота, да к тому же — кто знает? — вдруг не поймет моей шутки или — что еще хуже! — окажется полиглотом? — неприятностей тогда не оберешься. Или — невиданное дело? — вдруг в самом деле примет нас за иностранцев и потребует с нас документы! Ни разу, ни разу за все шесть лет я не видела, чтобы у иностранцев наши гайцы[5] проверяли документы, но случай, говорят, бывает всякий…

Поэтому, быстренько стащив с лица бандану, я почему—то басом сказала:

— Да русские мы, русские!

И это чистосердечное признание обошлось нам в сто рублей. Андрей даже обрадовался, узнав, за что с нас требуют деньги — оказывается, мы превысили скорость! Ни разу за десять лет водительского стажа его не штрафовали за превышение скорости. Ну, во—первых, потому что он всегда ездил на «Урале» или на «Урале» с коляской, а во—вторых, потому что он, собственно говоря, отличался неторопливой ездой. Это я с самого начала носилась, как угорелая, распугивая автомобилистов. У Андрея всегда было другое отношение к езде — ездить он любил. То есть ему важно было не просто доехать из пункта А в пункт В, ему важен был сам процесс, который приносил ему колоссальное удовольствие: ему нравилось ехать неторопливо, так чтобы можно было рассмотреть все на обочинах дороги, ему нравились и остановки — он получал массу наслаждения даже от обычного кофе, сваренного у обочины на примусе. Но тут, видно, уже сказалось влияние «Ямахи» — он был рад тому, что мы вместо положенных шестидесяти шли девяносто. И поэтому даже поторговался с гаишником, выиграв для семейного бюджета нелишний полтинник.