Шон О'Фаолейн - Избранное Страница 2

На принадлежность, духом и словом, своих первых рассказов двадцатым годам — своим и века — О’Фаолейн обращал внимание и в автобиографии «Vive Moi» (1964), и в предисловии к своим избранным рассказам. Они действительно рождены молодостью — писателя и века, но молодостью, уже пережившей войны — мировую, национально-освободительную, гражданскую. Они возвещали и рождение новой послереволюционной литературы Ирландии, решительно отвергшей романтическую символику и весь героико-романтический пафос предшествующего десятилетия. Новая литература жила уже не духом ожидания, грядущего очищения, а намерением рассказать, как все было на самом деле. Хотя это и не означает, что ей удалось создать эпос национально-освободительной войны. «Тихого Дона» в ирландской литературе нет до сих пор. Спустя десятилетия, вспоминая о начале своего творческого пути, О’Фаолейн писал, что он сам и его современники не смогли воспроизвести цельную картину действительности, «мы лишь откалывали от нее куски в виде рассказов».

Рассказом «Фуга» (1927) О’Фаолейн впервые привлек к себе внимание. Известный английский критик и издатель Эдвард Гарнетт — его прозвали повивальной бабкой писателей — высоко оценил талант начинающего новеллиста и посоветовал ему написать еще несколько рассказов, которые составили бы сборник о национально-освободительной войне в Ирландии. Рассказ «Фуга» вместе с заглавным рассказом сборника «Безумие в летнюю ночь» остался лучшим и наиболее характерным для раннего О’Фаолейна.

В «Фуге» воссоздана атмосфера партизанской войны, «ирландской герильи», когда маленькие «летучие колонны» республиканской армии, теснимые хорошо оснащенными отрядами черно-рыжих (так называли по цвету формы английские карательные отряды), от наступательных действий перешли к обороне. В другом рассказе того же сборника («Патриот») о тяготах скитальческой жизни республиканца говорится прямо: вынужденный вечно бежать, вечно скрываться, он «месяцами даже не вспоминает о доме и друзьях», «как потерявшаяся овца… бродит по серым горам», «каждую ночь спит в другой кровати и никогда дважды подряд не ест за одним столом». В «Фуге» все это автор дает возможность читателю слышать, чувствовать и видеть.

О’Фаолейн дал рассказу название музыкального произведения. Как в фуге, он ведет одну тему, отступая и вновь возвращаясь к ней, заставляя героя пережить радость мимолетной встречи с девушкой как нежданный подарок в скитальческой жизни. Образ девушки оживает в его памяти во время долгого и опасного пути. Новый ночлег и неожиданная встреча с той же девушкой. Но по сигналу тревоги надо опять бежать, скрываясь от погони. Повторяющаяся, как в музыкальной пьесе, тема облекается в мелодическую прозу, непривычную для английской речи, идущую от ирландской традиции напевной прозы, особенно выразительной в монологах драматургических героев Джона Синга.

Красота окружающей природы и манящий образ девушки противопоставлены в рассказе жизни, полной опасности. Противопоставление это ведет к мысли о противоестественности войны, несовместимой с жизнью, ее даром любви.

В своих ранних рассказах О’Фаолейн полемизирует с представителями героико-романтического стиля 10-х годов. Но его «жестокий реализм» выступает в сочетании с романтической экспрессией, выраженной в лексике, авторской интонации. Сочетании не таком уж неожиданном, если вспомнить рассказы Бабеля, очень популярные в ирландской литературе того времени. О войне О’Фаолейн говорит горькую правду, но он романтизирует само чувство разочарования в ней. Таких романтических пейзажей, такого обилия метафор (например: «туман белым облаком висел под луной»), как в ранних рассказах, у О’Фаолейна больше не встретить. Он сознательно освобождался от них, снижал иронией. В 60-е годы те же окрестности Корка, теперь из окна вагона, увидены совсем иначе: «Все выглядело так нежно, свежо, так зелено и молодо, и я так хорошо позавтракал» («Дивиденды»).

О’Фаолейн выделяет рассказ из других литературных жанров как наиболее личностный, располагающий к самовыражению. Говоря об этом в своей литературно-критической работе («Рассказ», 1948), он опирался на мировую литературу и на собственный опыт новеллиста. Опыт этот во многом основывался на ирландской литературной традиции.

В силу исторических причин устная традиция, бытовавшая в Ирландии вплоть до начала XX века, вступала в творческое взаимодействие с литературной традицией. В условиях колониального гнета, когда ирландское книгопечатание находилось под запретом, народная память стала самым надежным хранилищем ирландской литературы, а устный рассказ, наряду с поэзией, — и формой, и способом распространения. Выпестованное таким образом искусство рассказывания достигло высокого мастерства и чрезвычайно ценилось в широких крестьянских массах. Сама обстановка требовала, чтобы слово, обращенное к слушателям, было рассчитано на мгновенное взаимопонимание. Здесь во многом и лежат истоки повествовательной интонации О’Фаолейна, как, впрочем, и многих других ирландских новеллистов, — ее живость, непринужденность, доверительность, демократичность и обязательно острота (от остроумия до острословия).

Вынужденная консервативность литературы долго сдерживала ее развитие. От традиций устного рассказа можно было оторваться, как это сделали Джордж Мур и Джеймс Джойс. Но можно было и вернуться к ней. Наследник богатейшей англоязычной повествовательной традиции, прекрасный знаток мировой литературы, ценитель русской классики, О’Фаолейн не пренебрег искусством устного рассказа, претворив в своих произведениях его художественные возможности.

Ирландцы наделены природным красноречием и чувством слова. Недаром среди достопримечательностей Ирландии внимание туристов обязательно обращают на знаменитый камень в замке Бларни, якобы обладающий магическим действием: поцеловав его, и косноязычный обретет дар красноречия. Легенда эта родилась на юго-востоке острова. Здесь, вблизи Корка, второго по величине города Ирландии, и находится Бларни. В окрестностях Корка дольше, чем в других районах, жила традиция устного рассказа. Жители же города славились острым глазом и не менее острым языком. О’Фаолейн вырос в Корке, здесь, как уже говорилось, окончил университет. Его и еще одного знаменитого уроженца этого города, Фрэнка О’Коннора, — их первые сборники рассказов появились почти одновременно — критики назвали «коркскими реалистами».

Тональность «малой» прозы О’Фаолейна определяется голосом рассказчика. Совмещение повествователя и главного персонажа в ранних рассказах создает иллюзию непосредственности переживания, подлинности эмоциональной атмосферы. Пример тому не только «Фуга», но и заглавный рассказ сборника «Человек, который изобрел грех» (1949). Естественное для О’Фаолейна повествование от первого лица сохраняется и в его последующих сборниках («Я помню! Помню!», 1961; «Солнца жар», 1966). Но рассказчик уже не сливается с персонажем, хотя и остается причастным к происходящему. Он вспоминает, совмещая в своей памяти, пропуская через нее разные временные пласты. И, казалось бы, самая непритязательная история приобретает глубину, объемность. «Невинность» — рассказ о сыне, для него только начинается пора религиозного воспитания, ему еще предстоят все муки смятенного сознания растущего, мужающего подростка. Но это и собственное ожившее детство, воспоминание о себе самом.

Мотив памяти проходит через многие рассказы О’Фаолейна. Размышляя о ее законах и причудах, он создает блестящие психологические этюды, такие, как «Письмо» или «Плетеное кресло». Осень, старое кресло, запах яблок — цепочка, пробуждающая у рассказчика память детства. Но это только первый слой. Потому что в отражении его памяти оживает память родителей об их юности, их деревенских корнях.

Даже когда образ рассказчика и не вычленяется из структуры рассказа, он ощутим в подтексте, как и образ слушателя-читателя, к которому он обращается («Единственный верный друг», «Неверная жена», «Зарубежные дела»). В любом случае подразумевается общение, и оно определяет тон повествования.

В своих литературно-критических оценках О’Фаолейн первейшее значение придает характеру. И себя называет писателем-портретистом. Действительно, характерология — существенная сторона его таланта. Об этом говорят его рассказы, создающие галерею ирландского национального портрета. В ней представлены упрямые, своенравные и простодушные старухи, переменчивые, как ирландская погода, женщины, слабые в своей самоуверенности мужчины. Каждый образ дан в движении, в непоследовательности поступков, но, сотканный из противоречий, убеждает в достоверности, жизненности характера. Однако портреты типичных ирландцев, выставленные в портретной галерее О’Фаолейна, — не музейная экзотика. И для читателей иной страны, с иными национальными традициями они узнаваемы своими общечеловеческими особенностями и слабостями.