Лола Елистратова - Физиологическая фантазия Страница 2

– Ты Фаусту Петровну не трогай, – вступилась техничка. – Она за свой счет весь подъезд отремонтировала.

– А может, у них там дом свиданий?

– Какие свидания! К нам только женщины ходят…

– А может, они лесбиянки?

– Так, – сказала Таня. – Фауста Петровна – врач-косметолог, самый лучший в Москве. Женщины за несколько месяцев к ней на прием записываются. Любые деньги готовы платить.

– Вот я и говорю, спекулянтки.

Таня сочла бессмысленным продолжать дискуссию и повернулась в сторону словоохотливого мойщика окон:

– Расскажите, пожалуйста, что здесь произошло.

– Да труп около озера нашли, – отвечал тот. – Молодой парень. Весь изувеченный. Полголовы снесено, в груди – дырка и тут тоже, – уборщик стыдливо ткнул пальцем на ширинку штанов, – все вырвано напрочь. Страшное дело. Как будто зверь разодрал…

У Тани прошел неприятный холодок по спине.

– Голова, говорите? – спросила она. – А какая часть головы?

– Сверху, где мозги, – убежденно сказал мужик.

– Значит, голова, сердце и половые органы?

– Ну вроде того, – сплюнул он. – Милиция приезжала…

– А собаки-то выли, – со значением произнесла бабулька с третьего этажа. – Собаки милицейские.

– Прямо по чакрам, – сказала Таня, не слушая их, словно рассуждала сама с собой. – Дух, душа и тело.

Перед глазами всплыла схема энергетического строения организма из книг по нетрадиционной медицине: холодно-фиолетовая головная чакра – вместилище духа и связь с космосом, теплая зеленая – содержащая энергию сердца, и ярко пульсирующая оранжевая, проходящая по низу живота, – половая, сексуальная. Из семи существующих чакр целенаправленно уничтожены три, напрямую отвечающие за энергетическую целостность тела, души и духа.

– Какой дух? – отмахнулась бабулька. – Оборотень, говорю тебе. Оборотень и есть.

Внезапно Тане стало так страшно, как будто она увидела то темное и бесформенное, появления которого из кущи прибрежных деревьев всегда так боялась.

– И где это произошло? – спросила она.

– Да там, внизу, на берегу озера. Под большими деревьями.

Таня с трудом сглотнула и вдруг подумала: «Господи, зачем я здесь? Что делаю в этом чужом дворе, во враждебном месте, названном по имени черта?»

Но эта мысль задержалась всего лишь на несколько секунд.

«Да ты с ума сошла, – одернула себя Таня. Она была девушкой энергичной, организованной и не позволяла себе распускаться из-за каких-то мистических страхов. – Такой удачей было приехать в Москву, поступить в институт, снять квартиру. А уж место ассистентки у Фаусты Петровны просто подарок. Любой будущий дерматолог был бы счастлив хоть раз в жизни поприсутствовать у нее на приеме. Чтобы посмотреть, как она делает массаж лица, косметологи платят тройную цену массажа. Просто за то, чтобы постоять рядом. Только стой не стой, толку все равно не будет. А чтобы он был, руки должны быть особые. Как у Фаусты Петровны. Как у…»

– Протокол составили, – обстоятельно докладывал мойщик окон. – Сказали, скоро опять приедут. Экспертов привезут.

Погруженная в свои мысли Таня не ответила, только рассеянно отвела белокурые пряди со щеки.

«А вот я каждый день могу смотреть, как она работает, – думала девушка. – Смотреть, учиться. Я составляю кремы и лосьоны по ее рецептам».

Фауста Петровна не разрешала говорить «рецепты». Следовало говорить «прописи».

«По ее прописям, – поправила себя Таня. – Я уже знаю их наизусть. Я столькому научилась, что потом сама смогу практиковать. Буду зарабатывать большие деньги. Подумаешь, какой-то берег озера… деревья…»

Но неприятный голосок все жужжал из глубины подсознания: как хорошо было раньше, Таня, как хорошо было в Крыму: море, и черешня, и мама, зачем тебе этот негостеприимный город, по многу месяцев в году заваленный снегом, дома было солнце и корабли в порту, а тут вечный ветер над водой, мост и дом Фаусты, высящийся темной громадой на том берегу. И еще убийство это кошмарное… Впрочем, нет, уж убийство-то к ней вообще никакого отношения не имеет. Да и сказать ли, в Крыму тоже радости мало: ни денег, ни горячей воды, электричество вечно отключают. Нет, она не жалеет, что приехала, она просто счастлива, что она здесь, она добьется своего и станет такой же, как Фауста Петровна. А эти досужие россказни – глупость полная, даже непонятно, чего ради она стоит здесь и слушает такую ерунду вместе с полуграмотными бабками.

– Вот милиция вернется и будет проводить экспертизу, – сказал в это время старичок с орденом. – Сказали, будут ходить по квартирам, расспрашивать, не видел ли кто чего.

– Этого еще не хватало! – возмутилась Таня.

– Уж к вам-то точно придут, – немедленно встряла зловредная вахтерша. – Придут и проверят заодно, чем вы там занимаетесь.

– У нас все в порядке, – только и повторила Таня, решив, что переругиваться с этой старой дурой ниже ее достоинства. – У Фаусты Петровны есть лицензия. Все по закону.

– И документики ваши проверят. У самой-то небось далее прописки нет.

Проглотив тезис про прописку, которой и вправду не было, Таня выдвинула другой аргумент:

– А с какой стати они к нам придут? Мы-то тут при чем?

– Так ведь из ваших-то хором лучше всего это место видно, – сказал мойщик окон, прекрасно знавший расположение квартиры Фаусты. – Из трех комнат окна выходят прямо на вершины деревьев.

– Вы что, считаете, что это наши клиентки туда из окон прыгают с топорами?

– Не знаю я, – сказал насупившийся уборщик, в котором, видимо, проснулась классовая ненависть: Фауста Петровна одна занимала огромный шестикомнатный пентхаус под самой крышей, в котором он еженедельно драил застекленные от пола до потолка стены, выходившие на озеро. – Вот придут и разберутся.

– Да что ваш топор! Там не топор был. Оборотень это был, говорю вам, оборотень, – опять завела свое старушка.

«Все, – сказала себе Таня, – надо идти, а то они меня с ума сведут», – и, не произнеся больше ни слова, развернулась и пошла к двери подъезда.

Большой холл на первом этаже подъезда был полностью застекленным, как и наружные стены в квартире Фаусты Петровны. Знаменитая доктор вообще любила стекло: отражения, блики, прозрачность. Все шесть комнат, две ванные, прихожая, гардеробная и кухня были одеты в стекло, хрусталь и зеркала; пентхаус звенел, искрился и переливался, как антикварная люстра. Чистота в квартире была словно в операционной; Фауста Петровна не выносила ни малейшей пылинки. За наведение порядка отвечали две домработницы и уже знакомый нам мойщик окон, терзаемый чувством классовой несправедливости.

Идеальную чистоту не нарушало даже присутствие в доме кота, которого доктор обожала. Кот был томный, толстый, с неяркими полосками по шерсти – мягкий, словно плюшевый – и обнаглевший до предела. Когда ему хотелось есть, он не давал себе труда встать и пойти к миске, а просто посылал в пространство ленивые мяукающие стоны, услышав которые, Фауста Петровна мгновенно впадала в панику.

– Зверечек хочет кушать, – восклицала она.

Бросала наполовину намазанную маской клиентку и бежала с едой к нахальному животному, вальяжно развалившемуся на ее белоснежной кровати, среди пуха и зеркал. Имени у кота не было: просто «зверечек» или «живоглотик» – в минуты особой нежности.

Таня живоглотика недолюбливала.

Во-первых, за наглость.

Во-вторых, за полную никчемность. Более бесполезного существа Таня еще не видывала: целыми днями он дрых, а если вдруг ему случалось смилостивиться и слезть с шикарного ложа Фаусты, то доползал до окна и валялся там, как мешок с тухлой рыбой, подставляя солнечным лучам бессовестную заспанную морду. Армия домработников в это время с проклятиями выцарапывала из ковров клоки его шерсти.

Впрочем, в данный момент Тане было не до живоглотика. Она шла через стеклянный ХОЛЛ К лифту, обдумывая, как лучше рассказать об услышанном Фаусте Петровне. Состояние у девушки было нервно-приподнятое, хотя к возбуждению подмешивалась изрядная доля страха.

Как ни глупо, но ей было приятно, что именно она расскажет доктору эту ужасную утреннюю историю, – Фауста Петровна волей-неволей обратит на нее внимание, будет слушать, задавать вопросы. Таня боготворила доктора, такую взрослую, невозмутимую и уверенную в себе; как же не обрадоваться возможности хоть чем-то ее удивить? Интересно, как она отреагирует? И сознательно, и бессознательно Таня копировала все реакции, жесты и слова доктора, словно хотела спрятать остатки подростковой неуклюжести под этим новым – блестящим и пугающим – образом.

С другой стороны, Таня опасалась вызвать раздражение Фаусты Петровны сообщением об ожидающемся приходе милиции. Вряд ли ей захочется принимать их в своем хрустальном дворце. Доктор может рассердиться, и тогда хорошего не жди. Не будет искать ни правого, ни виноватого. Под руку лучше не попадаться.