Рут Джабвала - Жара и пыль Страница 2

Я думаю, мой домовладелец Индер Лал недоволен тем, как я устроилась у себя в комнате. Он все смотрит по сторонам в поисках мебели, но ее у меня нет. Сижу я на полу, а ночью расстилаю спальный мешок. Единственный предмет мебели, который я пока приобрела, — это крошечный письменный столик высотой с табурет, на котором я разложила свои бумаги, этот дневник, учебник хинди, словарь и письма Оливии. За такими же письменными столиками владельцы магазинов занимаются бухгалтерией. Индер Лал смотрит на мои голые стены. Наверное, он надеялся, что я повешу картинки и фотографии, но мне ничего такого не нужно — достаточно просто глянуть из окна на базар внизу. От этого вида мне уж точно не хотелось бы отвлекаться. Поэтому и занавесок у меня нет.

Индер Лал слишком вежлив, чтобы выразить вслух свое разочарование. Сказал только: «Вам здесь не очень-то удобно», — и быстро опустил глаза, словно испугался, что мне станет неловко. То же самое произошло, когда я впервые приехала со своим багажом. Я не нанимала носильщика, а взвалила свой сундучок и постель на плечи и втащила все наверх. И тогда тоже, невольно издав потрясенный возглас, он опустил глаза, не желая меня смущать.

Ему было бы легче, будь я как Оливия. Она была совсем другая, не такая, как я. Первое, что она сделала по приезде в свой дом (дом заместителя инспектора по налогам), — завалила его ковриками, картинами, цветами. Она писала Марсии: «Мы начинаем приобретать цивилизованный вид». И еще позже: «Миссис Кроуфорд (жена налогового инспектора — сама мемсаиб) сегодня пришла проверить мое гнездышко. Не думаю, что у нее сложилось благоприятное впечатление обо мне и этом самом гнездышке, но она чрезвычайно тактична! Ей известно, как труден обычно первый год; и, если она хоть чем-нибудь может помочь и облегчить мое существование, мне следует помнить, что она всегда рядом. Я ее сдержанно поблагодарила. Честно говоря, присутствие миссис Кроуфорд — единственная моя здешняя трудность, все остальное даже слишком хорошо! Если бы я только могла ей это сказать».

Я уже видела дом, в котором жили Дуглас и Оливия. По счастливому совпадению, оказалось, что контора, где работает Индер Лал, находится прямо в бывшем британском жилом квартале, известном под названием Гражданские линии. Отдел сбыта и снабжения Индера Лала располагается в бывшем доме налогового инспектора (в 1923 году принадлежавшем мистеру Кроуфорду). В бунгало Дугласа и Оливии теперь приютились отделы водоснабжения и здравоохранения, а также почта. Оба эти дома разделены и разбиты на несколько частей, выполняющих самые разные функции. Только дом главного врача остался в неприкосновенности и, по идее, служит местом отдыха для путешествующих.

20 февраля. Сегодня утром я заглянула к двум женщинам семейства Индера Лала: к его жене Риту и его матери. Не знаю, застала ли я их врасплох или они всегда живут так, но дом их был совершенно не прибран. Конечно, комнатки тесные, и дети в том возрасте, когда от них сплошной беспорядок. Риту торопливо убрала со скамьи разбросанную одежду и игрушки. Я бы предпочла сесть на пол, как и хозяева, но поняла, что теперь должна придерживаться правил, которые, по их мнению, соответствуют моему статусу. Свекровь со знанием дела шикнула на невестку, что, как мне показалось, было приказанием принести мне прохладительный напиток. Риту метнулась из комнаты, словно обрадовалась разрешению уйти, оставив свекровь и меня вдвоем, чтобы мы — насколько возможно — составили впечатление друг о друге. Мы заулыбались, я попыталась прибегнуть к своему хинди, но без особого успеха (нужно больше заниматься!), затем обменялись многообещающими жестами и застряли. Все это время она вглядывалась в меня пронзительным, оценивающим взглядом, и я представила себе, как она, когда искала жену для сына, разглядывала девушек перед тем, как остановиться на Риту. Инстинктивно она подсчитывала и мои баллы, но, увы, нетрудно догадаться, каков был итог.

Я уже привыкла к тому, что в Индии тебя постоянно оценивают. Этим занимаются все и везде: на улице, в автобусах и в поездах, причем совершенно открыто — и женщины и мужчины, никто и не думает скрывать свое удивление, если вы его вызвали. Я полагаю, мы им кажемся странными: живем среди них, едим их пищу и часто носим индийскую одежду, потому как в ней прохладнее и стоит она дешевле.

Покупка индийской одежды была первым, что я сделала, после того как устроилась в Сатипуре. Я пошла в магазин тканей на первом этаже, а затем к маленькому портному по соседству, который сидел на мешковине со своей машинкой. Он снял с меня мерку прямо тут же, на виду у всей улицы, но так старался держать дистанцию, что его измерения оказались слишком далеки от реальности. В результате одежда моя висит на мне, но назначению своему соответствует, и я ей очень рада. Теперь я ношу пару мешковатых штанов, завязанных шнурком у талии, как женщины в Пенджабе, и такую же рубаху до колен. Еще у меня есть индийские сандалии, которые я скидываю и оставляю у порога, как все. (Сандалии мужские, так как женские размеры мне не подошли.) Хотя одета я, как индийская женщина, дети все равно бегают за мной, но мне безразлично, я уверена, что скоро они ко мне привыкнут.

Есть одно слово, которым меня все время называют: «хиджра». К сожалению, я знаю, что оно означает. И знала еще до приезда в Индию из письма Оливии. Она сама узнала его от принца Наваба, который сказал, что миссис Кроуфорд похожа на хиджру (тетушка Бет была, как и я, плоская спереди). Оливия, конечно, не знала, что это слово означает, и, когда спросила Наваба, тот громко расхохотался. Я вам покажу, сказал он вместо объяснения и, хлопнув в ладоши, отдал какое-то распоряжение. Через некоторое время привели труппу хиджр, и Наваб заставил их исполнить традиционную песню и пляску для Оливии.

Я тоже видела, как они поют и танцуют. Это случилось, когда Индер Лал и я шли вместе, после того как он показывал мне место своей службы. Мы были недалеко от дома, когда я услышала грохот барабанов, доносящийся из боковой улочки. Индер Лал сказал, что это «так, ничего особенного», но мне стало любопытно, и он неохотно пошел со мной. Мы шли через лабиринт ветвящихся переулков, затем вошли под арку и в проход, который вел во внутренний двор. Здесь выступала труппа хиджр — евнухов. Один из них бил в барабан, остальные пели, хлопали в ладоши и выполняли какие-то танцевальные движения. Кучка зрителей с удовольствием смотрела представление. Хиджры были сложены по-мужски, с большими руками, плоской грудью и крупной челюстью, но одеты они были, как женщины, в сари, украшенные мишурой. Танцевали они, пародируя женские движения, и, полагаю, именно это так веселило публику. Но мне показалось, что лица их были печальны, и, даже когда они ухмылялись и производили двусмысленные жесты в ответ на двусмысленные слова (все смеялись, а Индер Лал захотел, чтобы я ушла), с их лиц все это время не сходило выражение скуки и обеспокоенности, словно они только и делали, что думали, сколько им заплатят за работу.

24 февраля. Так как сегодня воскресенье, Индер Лал великодушно предложил отвезти меня в Хатм, показать дворец Навабов. Мне было неудобно увозить его от семьи в выходной день, но никто не возражал. Не знаю, как его жене не надоедает сидеть целыми днями взаперти в двух маленьких, комнатках со свекровью и тремя детьми. Я ни разу не видела, чтобы она куда-нибудь ходила, кроме как изредка на базар за овощами в сопровождении свекрови.

Никогда еще я не ездила в Индии на автобусе, который не был бы набит до отказа людьми, с багажом сверху. Автобусы обычно старые и на ухабах встряхивают каждую косточку в вашем теле и каждый винтик — в своем. И автобус, и пейзаж, мимо которого он следует, всегда один и тот же. Когда город остается позади, то до следующего ничего нет, кроме плоской земли, выжженного неба, большого расстояния и пыли. Особенно пыли: автобус открытый, с перекладинами по бокам, и жаркие ветры свободно продувают его насквозь, принося с собой песок пустыни, который забивает уши и ноздри и хрустит на зубах.

Хатм оказался довольно жалким городком. Сатипур, конечно, тоже не блещет, но чувствуется, что ему дана свобода — он может расти, как ему вздумается. А Хатм просто забился в тень дворца правителя. Казалось, его построили исключительно для нужд принца и его приближенных, и теперь, когда во дворце никого не осталось, городок не знал, чем заняться. Улицы запружены народом, запущены и грязны. Везде полным-полно нищих.

Защищенный жемчужно-серыми стенами, дворец располагается на просторном участке, где много высоких деревьев. Есть там и фонтаны, и каналы, и садовые павильоны, и маленькая частная мечеть с позолоченным куполом. Мы с Индером Лалом уселись под деревом, пока смотритель ушел искать ключи. Я спрашивала Индера Лала о семье Наваба, но он знает не больше моего. После смерти принца в 1953-м году его племянник Карим еще младенцем унаследовал дворец. Но там никогда не жил. На самом деле он живет в Лондоне, где я познакомилась с ним перед приездом сюда (о чем напишу позже). Родственники все еще ведут переговоры с индийскими чиновниками о продаже дворца, но до сих пор цена так и не установлена. Других покупателей нет, кому сейчас нужно такое место, причем в Хатме?