Евгений Гришковец - ОдноврЕмЕнно Страница 2

И мой мозг – это не Я. Потому что… Вот, например, я смотрю кино, вижу там знакомую актрису,…ну, не знакомую, в смысле мою знакомую,…а просто, я недавно видел ее в каком-то другом фильме и говорю: «Я эту актрису совсем недавно видел в одном фильме,…такой фильм хороший, как же этот фильм называется? Черт…, как же он называется…, совсем недавно видел…» И все,…кино уже не смотришь, а пытаешься вспомнить, где же эта актриса играла, и весь вечер пытаешься вспомнить, и еще половину следующего дня. А когда тебе совсем не надо, оно само вспомнится. И ты просто плюнешь, в смысле, тьфу ты, черт, какая ерунда! А это значит, что ты же не забыл название этого фильма. Просто ты его не нашел в своем мозгу. Копался, копался и не мог найти. А потом раз, случайно наткнулся… Или ты кому-то говоришь,…хочешь сказать что-то важное, а тебя кто-то сбил и ты: «Ой, я тебе хотел одну вещь сказать, что-то…, щас, щас… Сбили! Черт! Сбили. Очень важно… И как только хотел тебе сказать…, вот черт, вылетело… Ладно. Вспомню – позвоню». А никуда не вылетело, просто в мозг куда-то залетело,…туда, в глубь мозга. И ты листаешь, листаешь свой мозг…

Потому что мозг тоже не Я, а только – мой мозг. А где Я?

Где Я? Вот… Я?… Хотя в зеркале себя узнаю… В разном виде узнаю… Расчесываю волосы на голове, смотрюсь в зеркало, брею себя бритвой, …подбираю галстук к рубашке, понимаю, что мне идет, а что не идет, потому что у меня волосы определенного цвета и глаза… А бывает же, вот так утром побреешься, умоешься, оденешься – заглянешь в зеркало – останешься довольным… В смысле, прическа и одежда – все удачно. Пойдешь на вечеринку на какую-нибудь или к кому-нибудь на свадьбу, а там кто-нибудь заснимет все на видео, а еще потом при случае будешь смотреть эту запись и удивляться… Боже, кто это такой? Кто это? Что он делает? Он – это, в смысле, я. Просто Он не такой, как в зеркале, не такой, какого знаю, к какому привык,…а такой, ужасный… Боже, какая ужасная прическа, одежда дурацкая, а жесты, …какие-то мелкие, пошлые… И выражение лица, и гримаса, которую Он все время повторяет… А смеется… А кто-нибудь еще скажет, из тех, кто с тобой вместе смотрит эту запись: «О, смотри-ка, смотри-ка, ты хорошо получился! А вот я… Ну надо же, какой идиот! А ты классно вышел…»

А голос, которым Он, в смысле я…говорит, – это же вообще кошмар, этого же не может быть. Я же слышу, как я говорю, ну, слышу же… А тут какой-то гнусавый, картавый… И, как бы просто так, скажешь: «Что-то звук как-то записался странно, да? Как-то голос звучит плохо». А тебе отвечают: «Да нет, твой голос… нормальный, как всегда… Это мой…»

А голос-то ужасный. Незнакомый голос. Незнакомый… И этого не исправить. С этим вообще ничего не поделаешь. Ничего не поделаешь. То есть, конечно, можно чего-то поправить. Но ведь я же не буду этого делать, я же себя знаю, свой характер. Вот еще характер мой… То есть мои руки, ноги, мозг…, еще характер…

Я ведь к чему это все говорю… Точнее, я к чему подвожу… Я недавно понял… Ну, так же недавно, как узнал про железнодорожников, но не в связи с железнодорожниками, а просто, одновременно, я понял, почему у нас… Вот тут я не знаю, как лучше сказать – «у нас в стране» или «русские люди». В общем, почему они любят грузинскую музыку. Точнее, не саму музыку, а как грузины поют хором. Я и сам люблю, или, точнее, говорю: «Как я люблю, когда грузины поют хором!» А как можно любить то, чего не знаешь? Потому что те, кто считают, что они любят грузинскую музыку, они и слышали-то всего две-три песни, где-нибудь в какой-нибудь передаче или в кино. И могут вспомнить только «Долго я могилку искал» и «Где же ты, моя Сулико». То есть помнят только про Сулико. По-русски!

Грузины, и правда, – прекрасно поют! Но тут дело не в этом, просто…, ну, как сказать…, на самом деле – очень хочется в Грузию… Хочется в Грузию, к этим людям,… которые так поют… Которые так поют – как нам нравится. Не к этим, которые на рынке, или к тем, которые на вокзале или в аэропорту, и не тем, которые…, не к конкретным,… к которым… к которым…, о которых мы знаем, что они рады гостю. То есть любому гостю, любому человеку, который к ним приехал в гости… Тебе то есть. Просто так рады. Без причины…, не за заслуги, не за достоинства, а вот… рады гостю, то есть – тебе. Вот такому (показывает на себя и на анатомическую схему). И они тебя любят и уважают… Ни за что… Просто за то, что ты человек, за то, что ты гость… И в честь тебя так споют… И самое интересное, что они уже поют. И уже в честь тебя. Просто чтобы это почувствовать и чтобы еще получить от этого удовольствие, надо к ним приехать…

Очень хочется в Грузию. Все время… Просто часто не понимаешь, что хочешь именно туда…Хочешь, чтобы тебя уважали и любили… Вот ты этого хочешь, а на самом деле – хочешь в Грузию… В ту, где так поют… в честь тебя. (Одевается.)

А с другой стороны, понятно же… Какую Грузию?… А то можно было бы купить билет на самолет… Я там не был никогда, но понятно же… прилетишь в Грузию, а там аэропорт, автобусы, такси,…поедешь в город, а там ведь, в Грузии, города – улицы, магазины, люди ходят… Я там никого не знаю… Так что, наверное, не споют, чего там… А если ехать к друзьям, то споют друзья…, за то, что ты их друг, а это уже не то. Понимаете, совсем не то.

Вот тут я подвожу к очень важной мысли. Не вообще – важной, а в данный момент важной. И мне будет очень сложно сказать то, что я хочу сказать. Потому что про то, что я хочу сказать…, я, как надо, сказать не могу. Потому что нужно сказать… одновременно… об очень многом. И сказать не быстро, а сразу. Понимаете,…СРАЗУ. То есть как, сразу?…Вот солнце выходит из-за туч… или мы отдергиваем плотные шторы, и становится светло – СРАЗУ, то есть очень быстро. Так быстро, как мы не понимаем. Как мы не видим. А мы только и можем сказать про это: стало светло – сразу, мы даже про это быстро сказать не можем.

Вот так вот про это нужно сказать.

Самое быстрое движение, которое я могу сделать, – это вот так. (Быстро-быстро машет руками.) Вот… Быстрее не могу. Правда, веки у меня моргают быстрее, но это все равно недостаточно быстро.

И вот смотрите: я узнал про этих железнодорожников, что они ездят туда и сюда. И теперь знаю, то есть ЗНАЮ – это процесс, как хожу, живу; так же знаю. Все время знаю. И то, что я узнал про железнодорожников, – мне не нравится. И мне это не нравится тоже все время. А еще, одновременно с этим, я хочу в Грузию, и еще знаю про все вот это. (Показывает на анатомическую схему.) Еще одновременно с этим я много чего знаю, чего не знаю, чего хочу, чего не хочу… И все это во мне – вот так вот (быстро, максимально быстро машет руками) – быстро, быстро во мне вот это все, только в тыщщу раз быстрее.

Но я одновременно ведь об этом не думаю, обо всем этом…, это же невозможно, бессмысленно. Все это во мне как-то уживается. Как-то странно, как-то где-то сидит во мне. Но что-то обязательно всегда вылезает и торчит… Всегда каким-то острым углом. То железнодорожники торчат, то «хочу в Грузию» торчит, то руки, то ноги, то мозг… или какая-нибудь печень.

И все на все влияет.

А надо успеть сказать, ну, например, про то, что вот здесь, то есть в том пространстве, где мы находимся. Сейчас… И не просто сейчас, а прямо сейчас, движется-крутится просто непонятное количество разных молекул. Их не просто много, а они СПЛОШЬ! И вот в этом воздухе, который не только нас окружает, но который мы в себя вдыхаем, – и сквозь нас, и сквозь все эти предметы прямо сейчас проходят, и даже не проходят, а проникают постоянно бесконечные радиоволны и телевизионные волны, какие-то сигналы космической связи. И это разные новости и музыка, и любимое или нелюбимое кино, и разные непонятные иностранные языки, и, может быть, сигналы с просьбой о помощи или просто болтовня. И все это вот здесь вот, и я не могу сказать, каким именно образом это влияет на мою жизнь, я ведь об этом постоянно не думаю, я об этом вообще не думаю, просто я об этом сейчас говорю. Но если бы этого всего не было, то все было бы по-другому, в смысле моя жизнь, это же понятно.

А еще прямо сейчас, и десять минут назад, и через двадцать минут в небе все время летят самолеты. Много, много самолетов, десятки тысяч людей летят в небе. Они летят и не чувствуют того, что летят. Кто-то сейчас ест, на высоте одиннадцати тысяч метров, кто-то спит, или читает, или… сидит в туалете, на высоте одиннадцати тысяч метров, в неудобной позе, на неудобном унитазе. Тысячи людей прямо сейчас в туалетах на высоте одиннадцати тысяч метров. А братья Райт несколько лет строили свой биплан, чтоб пролететь несколько сотен метров или ярдов. Ну, в общем, немного. А мы: «Боже, как мне надоели эти перелеты! Надо будет как-нибудь, для разнообразия, поездом прокатиться».

Тыщщи самолетов летят… А в морях тыщщи кораблей, сотни подводных лодок… Поезда едут, железнодорожники на своих локомотивах туда-обратно…, сотни пожарных сейчас тушат пожары, прямо сейчас…, где-то наверняка тонет какой-нибудь корабль, сейчас тонет. Может быть, небольшой, может быть, просто какая-нибудь лодка с тремя туземцами, а может быть, огромный лайнер, но прямо сейчас.