Андрей Башаримов - Пуговка Страница 2

Со стороны школы послышался резкий окрик звонка. Очнувшись, Пуговка что есть сил побежала к ее открытым дверям.

– Здравствуйте, Евдокия Семеновна, – на ходу бросила она пожилой техничке, выжимающей из грязной ветоши воду в цинковое ведро.

– Здравствуй, Аленка, – подняла голову техничка. – Опять, басурманка, на урок опаздываешь?

– Опаздываю, Евдокия Семеновна, опаздываю, – засмеялась Пуговка и юркнула на лестницу. Она быстро взбежала по ступенькам на второй этаж и влетела в кабинет.

– Извините, пожалуйста. Алевтина Алексеевна, можно мне занять свое место?

Учительница, сидящая за столом у окна над открытым журналом посмотрела на нее поверх очков.

– Прохорова? Опять вы опаздываете! И что же на сей раз случилось?

– Алевтина Алексеевна… Можно, я… – Пуговка покраснела и начала изучать кончики своих сапог.

– Прохорова! Какова причина сегодняшнего вашего опоздания? – Учительница повысила голос до крика. – Что же вы молчите?! Класс и я хотим услышать от вам объяснений!

Пуговка застыла, опустив голову.

В классе воцарилась полная тишина. Двадцать пять пар глаз были прикованы к ней.

– Ну же! – взвизгнула Алевтина Алексеевна. – Или мне вызвать ваших родителей в школу? Вы этого добиваетесь, Прохорова? Чтобы мы вас на комиссию вызвали? Этого вы добиваетесь?

Пуговка молчала.

– Так… – Алевтина Алексеевна взяла в руки указку. – Вижу, вы не понимаете. Ну, хорошо. – Она резко подошла к ней, стуча высокими каблуками по полу и остановилась, зажав сзади двумя руками указку. – Считаю до трех. Учтите, вам будет только хуже. Раз! – резко и громко проговорила она.

Пуговка втянула голову в плечи.

– Два!

По лицу Пуговки покатились слезы, она мелко задрожала, прижала руки к ушам.

– Два с волосиной!

Пуговка затряслась от беззвучного плача.

– Два с четвертиной!

Алевтина Алексеевна поднесла к лицу пуговки ладонь с поднятыми вверх указательным и средним пальцами и медленно начала поднимать безымянный.

– Два с половиной!

Пуговка подняла вверх лицо и посмотрела Алевтине Алексеевне в глаза.

– Я все скажу! Скажу! – крикнула Пуговка.

– Очень хорошо. – Учительница повернулась к классу. – Перед всеми ребятами, которых ты подводишь своими опозданиями. Ты видишь, сколько мы времени из-за тебя уже потеряли? А они, между прочим, учиться сюда пришли! Говори.

– Я… Я… – запинаясь, начала Пуговка.

– Ну что "ты"? Что "ты"? – раздраженно перебила ее Алевтина Алексеевна. – Отчетливей. Мы все хотим знать.

– Я просто… Просто… Я просто засмотрелась на снегирей. – Пуговка закрыла глаза руками.

Голова у Алевтины Алексеевны медленно подалась назад, шея выгнулась дугой, лицо исказилось, она тяжело оперлась на висящую сзади доску спиной и, трясясь всем телом, захохотала.

В классе поднялся гвалт и улюлюканье. В Пуговку полетели скомканные в плотные шарики бумажки и стерки. "Посмотри на Прохорову… Снегири!", "Снегирь! Прохорова – Снегирь! Снегирь! Снегириха!"

Один из шариков угодил в Алевтину Алексеевну.

– Так! А ну-ка угомониться сейчас же! – крикнула она классу. – Кому сказала!

Наступила тишина.

Алевтина Алексеевна повернулась к Пуговке.

– Ну, Алена, ты меня уморила. Такого я еще никогда в жизни не слышала… И хватит реветь! Ты же не корова! Посмотри, ты же красивая девочка. Чего ты ревешь, как маленькая! Ну-ка оставь вещи и быстренько сбегай в туалет, приведи себя в порядок.

Пуговка с опущенной головой быстро подошла ко второй парте в среднем ряду, положила на стул ранец и мешок с обувью и выскочила из класса. В коридоре она остановилась у одного из окон и, положив руки на прохладный бетонный подоконник, посмотрела вниз на рябину. Ей показалось, что три снегиря все еще сидели на ветке.

Пуговка открыла дверь туалета и подошла к зеркалу. На нее надвинулось заплаканное детское лицо с припухшими, чуть шелушащямися губами, вздернутый вверх нос, широкие скулы, собранные в две косички темные волосы, схваченные разноцветными пушистыми резиночками. Она показала себе язык. Провела рукой по груди. Оглянулась, посмотрев на дверь, – она была плотно закрыта. Расстегнула спереди платье, засунула руку под белую маечку и, морщась, отодрала пластырь. Повертев лоскуток в руках, открыла рот и, глядя на себя в зеркало, съела его, как капустный лист. Пластырь был кисловатый и немного горчил, но есть можно. Включила холодную воду и, наклонясь, сделала несколько хороших глотков. Умылась, вытерла подолом платья лицо, торопливо застегнулась и вприпрыжку побежала к кабинету.

– Уставай, Алешенька, уставай маленечкий! – Бабушка стянула со спящего мальчика одеяло. – Уставай, ужо и утречко наступило. Да какое там утро! Двенадцать часов! Снежок, погляди, на дворе выпал. – Бабушка пошамкала губами. – Да! Ответили метели, даже зайцы побелели! На дворе и за двором белый снег лежит ковром, вязнут валенки в снегу, даже бегать не могу… Ну, уставай. Уставай-уставай.

Мальчик пошевелился, что-то такое захныкал и отвернулся к стене.

– Алешенька? Ты что это? А ну-ка уставай! – Бабушка вздохнула, взяла мальчика за ногу и сбросила ее на холодный пол.

Ступню защипало, словно в нее вонзились десятки хрустальных иголочек.

– Ну бабушка, ну еще немноженько! – пролепетал мальчик.

– Эээ нет… Побаловался – и хватит! Уставай. Уставай, уставай, уставай… – Бабушка застыла, нахохлившись, над кроватью, опираясь на клюку. – Ну, уставай, а то я щас все маме расскажу… Устаешь?

Мальчик лежал с закрытыми глазами.

– Ах, так, значит!.. Ну тогда я пошла. Все маме расскажу. Нехай она тебе подымает, коли ты так…

Мальчик повернул голову.

– Ну бабушка, не надо, не надо, я уже встаю, сейчас встаю, а ты чаек мне сделала? – Он потер глаза руками.

– Обьязательно сделала, Алешенька, обьязательно, маленечкий, ужо стоит да тебе дожидается… Остыл ужо наверно… Опять из-за тебя греть прийдется, опять, соколик мой ясный. – Бабушка наклонилась и погладила мальчика по лбу.

Мальчик медленно привстал и сел, свесив ноги с кровати.

– Бабушка, ну давай, ну давай… – попросил он.

– Ах, бесстыдник какой! Невжеж мне тебе? Невжеж ты сам не можешь? Ты же ужо взрослый хлопец! Ну что ж ты мене заставляшь-то! Соколик мой, сам, сам…

Мальчик капризно буркнул.

– Нет, давай ты! Ты давай! – Он скорчил гримасу и захныкал: – У меня и рученьки устали, и ноженьки устали, не могу я, не могууу, ну бабулечка, ну пожалуйста!..

– Эхх… – Бабушка сокрушенно покачала головой. – Бессовестный ты. Что это за внучок на старость лет уродился? Чи ж я думала, коли тебя годовала? Чи ж я ведала? Ой-ей-ей-ей…

Мальчик схватил ее за морщинистую руку и забормотал:

– Ну бабушка, ну пожалуйста, ну только капельку, ну немножечко, ну я же только в воскресенье, ну пожалуйста…

– Ладно. – Бабушка наклонилась и взглянула мальчику в лицо увеличенными за выпуклыми стеклами старческими прищуренными глазами. – А мусор ты сегодня выбросишь?

– Ч е с т н о е с л о в о! – по буквам произнес мальчик.

– Ну то хорошо, давай руку…

Мальчик выставил вперед руку. Бабушка, крепко за нее ухватившись и опираясь на трость, встала на одно колено, поставила руку на пол, выпустила трость – она со стуком ударилась о шкаф, и встала на четвереньки.

У мальчика заблестели глаза.

– Йо-го-го! – Он перекинул ногу через бабушкину спину и взобрался на нее. – Но, лошадка! Ноо!..

Бабушка, опустив голову медленно двинулась к дверям комнаты.

– Но! Но, сивка-бурка! Но! – смеясь, поддавал мальчик.

Они переместились из комнаты в коридор.

– Тпруу! Угол, лошадка, угол!

– Ты мене подсказывай, соколик, подсказывай, Алешенька, – пыхтела бабушка. Очки сползли ей на сморщенный, бугристый нос.

– Ты кто? – спросил мальчик.

– Я твоя лейка – глухо ответила снизу бабушка.

Мальчик щелкнул у нее над правым ухом пальцами.

– А теперь ты кто?

– А теперича я твой зонтик.

Они подошли к дверям кухни.

– Ну усе, слезай, басурман, слезай, – с одышкой проговорила бабушка.

– Йо-го-го! – Мальчик слез с ее спины и подбежал к столу, на котором дымилась чашка чая. Он схватил ее двумя руками и вскрикнул:

– Ай! Горячааая…

Бабушка схватилась сухими руками за плинтус и, скользя ногами по задирающемуся ковру, медленно поднялась и прислонилась к стене.

– Ой, ой, ой, ой… – выдохнула бабушка, держась за сердце.

Мальчик подошел к ней и погладил по руке со вздувшимися венами.

– Бабушка, тебе ничего не болит?

– Нет, соколик, нет. Ничаго не болит, ничаго… Скокни лучше, мою палку приняси…

– Хорошо, бабуленька, сейчас!

Мальчик забежал в комнату. Он подошел к письменному столу, присел на корточки, открыл створку, извлек завернутый в пожелтевший газетный лист охотничий нож с козьей ножкой. Он задумался и отложил его в сторону. Протянул руку – вынул мотки разноцветной проволоки, кусок липучки, ученические тетради, книгу "Таинственный остров", три тонких полоски жевательной резинки, надорванный лист бумаги в клетку, исписанный наклоненными влево буквами; снизу листа в три ряда стояли вертикальные черточки. Он осторожно положил его себе на колени и прочитал, беззвучно шевеля губами: