Илья Стогоff - Русская книга Страница 2

В древности Залесье принадлежало мелким финно-угорским народцам, у каждого из которых имелось по собственной княжеской династии. Мордовские фольклорные ансамбли до сих пор распевают былины про древнего князя-язычника Инязора Тюштя, который единственный во всем Залесье отважился поднять меч против русских и, ясное дело, сложил головушку в бою. Шансов против закаленных киевских дружин у местных вождей не было. Их княжества постепенно были уничтожены, в их крепостях посажены иные гарнизоны. Век за веком, племя за племенем восточные леса переходили в руки русских князей. Каждый из них старался обзавестись в Залесье собственной колонией. Князья Чернигова захватили Рязань и Муром. Князья Переславля – Ростов и Суздаль. Что-то захватили новгородцы, что-то досталось смолянам.

В Залесье, которое тогда еще не называлось Россией, отважные воины проживали интересные, хотя и очень недолгие жизни. Отойдешь от крепости чуть дальше, чем стоило, и твой череп будет очень красиво смотреться на кольях перед избушкой местного шамана. Зато если тебе все же повезет вернуться домой, то слово «бедность» можешь забыть навсегда. Сегодня Россия живет за счет экспорта природных богатств (газа и нефти). Точно так же дело обстояло и тысячу лет назад.

В дремучих восточных лесах воины собирали с племен дань. Платили те драгоценными мехами: «мягкой рухлядью», твердой валютой Средневековья. Даже шкурка белого зайца давала до шестисот процентов прибыли, – что говорить о песцах или куницах? Князья отправляли в Залесье до зубов вооруженные отряды, а потом перепродавали привезенные оттуда шкурки и жили на вырученные деньги.

Поселиться тут надолго, обзавестись здесь постоянными резиденциями никто из князей, разумеется, не собирался. Восточные леса были Диким Западом того времени: здесь воины могли проявить свою удаль и сколотить капиталец. Но после этого все они, разумеется, мечтали, вернуться домой. На Русь. Туда, где только и возможна нормальная жизнь. Вернуться и долго хвастаться невероятными приключениями.

Из Ярославля я уехал на междугороднем автобусе. Было жарко. Окна в автобусе были плотно закрыты, одежда прилипала к телу, и всю дорогу громко кричали задыхающиеся дети. Рядом со мной сидел православный священник. Борода у него была длинная, но редкая. Подрясник пах пылью, хотя, возможно, это просто был такой экстравагантный одеколон. От нечего делать батюшка резался во встроенные в мобильный телефон игры. Звук, чтобы мне не мешать, он выключил.

Иногда я засыпал и во сне бился головой о твердое оконное стекло, а когда просыпался, то все равно не чувствовал себя отдохнувшим. Сидеть было тесно, откинуть спинку кресла не получалось. Снаружи смотреть было тоже особенно не на что. Серая хвоя. Черные торфяные болота. Корявые стволы старых деревьев. Даже в разгар лета зеленая листва казалась выцветшей, осенней.

Около часу дня автобус проскочил село Угоды. Согласно местным преданиям, тысячу лет назад жители села первыми во всем Залесье согласились принять крещение и тем угодили князю-крестителю Владимиру Красно Солнышко. Отсюда, мол, и название села.

Врет местная легенда. Никогда князь Владимир не бывал в этих диких краях. Да и христиан в его время тут не было. И сто лет спустя после Крещения Руси не было, и двести лет спустя. Далекая киевская власть пыталась хоть как-то облагородить земли нынешней России, но те не желали облагораживаться. Креститься местные язычники отказывались, русский язык знали плохо, княжеских сборщиков дани убивали и упорно держались собственных дикарских обычаев.

В прошлом году я ездил в Переславль. Город лежит на берегу Плещеева озера. При этом к самому озеру выйти нельзя: природоохранная зона. В озере водится особая, очень редкая, пресноводная селедка, и, чтобы этот вид не исчез, город отпихнули немного прочь от воды. Но в одном месте выход на берег не зарастал никогда. Это кусочек пляжа, на котором лежит знаменитый «Синий камень».

На переславской автостанции я сел в такси и спросил водителя, знает ли он, как добраться до «Синего камня»? Водитель ответил, что, ясен пень, знает. Об этой достопримечательности у них тут все знают. Молодожены, прежде чем сесть за стол, прямо из загса отправляются возложить к камню цветы. Да и из других городов люди приезжают.

Древних священных камней в нынешней России сохранилась целая куча. «Велесов камень» под Ростовом, о котором даже в серьезных путеводителях говорится, что он подрастает в среднем на четыре сантиметра в год. «Петушиный камень» в Угличе, изнутри которого накануне больших несчастий каждый раз слышится громкое кукареканье. «Кувалдин камень» под Рыбинском, на котором в ясную ночь можно видеть отдыхающих русалок. Многотонный «Берендеев камень» недалеко от Ярославля, под которым спрятан клад серебряных монет, да только, кто попробует тот клад взять, – не доживет и до следующего полнолуния. Еще один, тоже «Берендеев», под Борисоглебом, насчет которого древние язычники были уверены, будто он – самый первый камень всего мироздания. Но самый известный из всех – переславский «Синий».

Таксист оставил машину на дороге, спустился вместе со мной на берег озера и показал пальцем:

– Вон он, наш красавец!

На самом деле синим камень не выглядит. Ну, может, совсем незаметный оттенок – как на крыльях мух. Вокруг красавца были натыканы прутики, к которым кто-то привязал белые ленточки. Прежде такое я видел только где-нибудь в глубокой Азии, рядом с буддийскими монастырями. Здесь, на фоне беленых переславльских церквей, картинка смотрелась дико.

Тысячу лет подряд двенадцатитонному валуну приносили жертвы. Не человеческие, конечно, но рыбаки никогда не забывали кинуть камню рыбку, а бабы весной специально высыпали на камень лукошко ягод.

В местной летописи сообщалось:

Бысть во граде Переславле камень на месте, именуемом Ярилина Плешь. В камень же вселися демон, мечты творя и людей из Переславля к себе привлекая. Летом, на праздник верховных первоапостолов Петра и Павла, переславские мужья, жены и дети стекахуся к нему и творяху ему почесть.

Чтобы данный непорядок пресечь, четыреста лет назад настоятель соседнего монастыря велел дьякону Онуфрию закопать камень в землю. Монахи выбивались из сил, обливались потом, – но откатили-таки огромный валун к самому озеру и зарыли в песок. Ежегодные языческие хороводы у камня прекратились. Однако очень скоро валун опять вылез наружу.

Сперва из-под песка показалась его макушка. Через несколько лет – бока. Еще десятилетие спустя «Синий камень» уже возвышался над землей в полный рост, и поклоняющиеся ему вновь потянулись на берег озера.

Тогда камень решили утопить. В 1788-м монахи все того же монастыря дождались зимы, сумели подтянуть под валун санные полозья, оттащили его как можно дальше от берега и там подрубили под ним лед. Стоит ли говорить, что всего через семьдесят лет камень сумел самостоятельно выбраться на берег и занять прежнее место?

Выглядело это настолько неправдоподобно, что накануне Первой мировой на страницах губернской печати развернулась дискуссия. Кто-то предполагал, будто дело в магнитном притяжении берегового грунта. Другие, что в причудливом рельефе дна озера. Окончательный вывод сделал местный ученый-самоучка, заявивший, что камень был вытолкнут на берег ледяными торосами. Версия была дурацкой, но спорить никто не стал. Пусть так и будет. Торосы так торосы.

С одного рейсового автобуса я пересел на другой, потом на третий, а потом, так и не дождавшись маршрутки, плюнул и последние сто десять километров проехал все-таки на такси. Снаружи смеркалось. Водитель молчал и я тоже. Только минут через сорок он по непонятной ассоциации спросил, пил ли я местную, владимирскую водку? Я ответил, что не доводилось.

Водитель рассказал, что водка у них очень вкусная. Принялся что-то объяснять про местный винно-водочный и даже продекламировал:

Владимир наш, город могучий:Стоит на Лыбеди вонючей.Она протекает там, где вот,Есть винно-водочный завод.

Мы еще помолчали. Потом я спросил:

– Большая она? Эта ваша речка Лыбедь?

– Не знаю.

– Не знаете?

– А ее у нас никто и не видел. Потому что закрыли эту речку. Убрали в трубу и засыпали землей.

– Она действительно была вонючая?

– Не знаю. Наверное.

– Почему у нее такое странное название, Лыбедь?

– А у нас тут все странное. Тюрьма наша знаешь как называется? Владимирский централ, вот как! Будто вокзал. Хотя на самом деле уехать-то оттуда и некуда.

Я подумал над тем, что сказал водитель. Потом полез в карман за сигаретами. Сигарет в пачке осталось совсем немного. На самом деле Лыбедью называется не убранный в трубу владимирский ручей, а теплая киевская река, на которой у древнерусских князей была пристань. Так она по-украински и пишется, через «ы»: не Лебедь, а Лыбедь. Свое название речка получила в честь сестры основателя Киева, князя Кия. Просто, когда с Руси на территорию нынешней России стали приходить первые славяне, им хотелось принести с собой хоть что-то родное. Хотя бы название речки.