Сандро Веронези - Спокойный хаос Страница 2

— Не бросайте меня!

Нет, я ее не брошу, не удеру от нее. И надо же, мне на помощь приходит спасительная мысль. Вывернувшись из ее цепких пальцев, я заплываю ей за спину и хватаю за локти. Без этих щупальцев обезумевшая женщина не сможет меня утопить. Это уже огромный шаг вперед. Однако теперь, когда я обездвижил ее руки, мои руки тоже заняты, и тащить ее в таком положении в разъяренном море очень сложно. Я должен вдохнуть в ее безжизненное тело те скудные силы, что еще сохранились в моем теле. Вдруг мы скатываемся с огромной волны и попадаем в самый центр водоворота, который затягивает нас вниз, вдобавок я не могу грести руками. Хорошенькое дело. Пытаюсь анализировать сложившуюся ситуацию и не вижу другого выхода, как повернуться на бок и отталкиваться от воды ногами. Боком с силой толкаю ее тело вперед. И так мы потихоньку начинаем двигаться к берегу. Я снова и снова толкаю ее тело вперед, а она, побуждаемая подсознание самоубийцы беспорядочно мечется, сопротивляясь моим движениям, и усложняет уже и без того сложное дело: толчок ногами, толчок в бок, и мы еще чуть ближе к берегу. Еще один толчок и еще один крошечный шаг вперед и так далее, и так постоянно. Спокойно, терпеливо, точно рассчитывая силы. Я уже начинаю надеяться, что двигаясь таким образом, нам удастся спастись. Я успокаиваюсь. Только во всем этом есть одно но: я сказал бок, потому что и так тоже можно назвать эту часть ее тела, но, по правде говоря, мы плывем в совершенно немыслимой, абсолютно непристойной позе. В действительности, то, что я называю ее боком, вовсе не бок, а зад, широкий, мягкий зад аббатисы, а мой бок не что иное, как член. Захватив мертвой хваткой ее руки сзади, я изо всех сил толкаю ее в зад своим членом. Вот, что я делаю на самом деле. Я, как безумный, толкаю ее тело вперед в такой дикой и настолько абсурдной и бесстыдной позе, что вдруг случилось нечто невероятное, дикое, абсурдное и бесстыдное: у меня появилась эрекция. Я начинаю осознавать это по мере того, как мощное, жгучее ощущение потенции, возникая из ничего (где оно было раньше, несколько секунд назад?), концентрируется в одной точке и оттуда напрягает и изгибает все мои мускулы, и мгновенно распространяется, разливаясь по всему телу и переполняя его теплом. Несколько секунд, и возбуждение овладело всем моим телом, как будто я не спасаю женщину, не борюсь со смертью в штормовом море, а готовлюсь диким образом трахнуть ее в зад на незнакомой мне широченной, бескрайней кровати в какой-то комнате, обставленной на арабский манер. Все это я осознаю по мере того, как это со мной происходит. Я удивлен и напуган, но как бы ни было велико мое удивление, оно не мешает моему члену под плавками набухать и затвердевать. Он ведет себя как автономная единица, независимое от моей воли, неистребимое гормональное меньшинство, которое отказывается признать мысль о смерти, или, может быть, наоборот, признавая ее, бросает вселенной свой последний смехотворный вызов.

Итак, это я. Я в опасности, бью крепким членом по заду незнакомой мне, потерявшей голову от страха женщины и уговариваю себя, что делаю это для ее же блага, а теперь уже и для себя, для Лары, для Клаудии, для моего брата, а также для всех тех, кого новость о том, что незнакомая женщина на моих глазах утонула, хоть и ненадолго, но погрузила бы в печаль. Ничего не было бы, как раньше, если бы вместе с ней утонул и я. Да, я делаю это, чтобы спасти ее, спастись самому, но моя противоестественная реакция меня пугает больше, чем перспектива умереть. Я сознаю, что смотрю смерти в глаза, и это оказывает на меня такое действие. Признаю, что, в конце концов, после стольких раздумий, после того как смерть принесла мне столько страданий в тот ужасный 1999 год, когда сначала умер отец Лары, а потом и ее мать, а спустя десять месяцев не стало и моей матери, смерть настолько возбуждает меня, что я цепляюсь за самую паршивую сексуальную фантазию. Я не помню, чтобы у меня раньше были приступы таких фантазий, и даже не сама смерть, а все это вместе меня пугает.

Это меня и пугает, и успокаивает. Просто безумие какое-то, но все так и есть. Несмотря на то, что объективно мои шансы на спасение неопределенны, я снова чувствую, что над моей головой расправила крыло, взяла меня под свою защиту Неприкосновенность. То ощущение неприкосновенности, овладевшее мной, когда я еще на берегу почувствовал единение с братом, когда взгляд его голубых глаз обещал: «Мы их спасем, мы не умрем», при первом же контакте с этой женщиной исчезло. Однако дух-наставник, вливающий молодые силы в мои жилы и сулящий мне неуязвимость, вдруг снова осенил меня, но на этот раз в единственном числе («Я ее спасу, я не умру»), и я начинаю замечать, что мои мытарства стали приносить плоды, совсем недавно у меня этого чувства не было, как будто бедную женщину по-настоящему я начал спасать только сейчас. Эрекция наполнила мое тело новым равновесием, я стал дышать синхронно своим движениям: вдох, выдох и толчок вперед. Я сопротивляюсь желанию остановиться и передохнуть, или хоть как-нибудь изменить позу, чтобы, приподнявшись над ее спиной, посмотреть, сколько еще осталось до берега — мне все равно, сколько осталось, от этого ничего не меняется — я должен доплыть. Я просто плыву вперед, все время вперед, насильственно подталкивая груду мяса, которая вздрагивает и всхлипывает и все еще пытается сопротивляться моему героическому поступку — потому что несомненно одно, мои действия, хотя и беспорядочные, и с каждым разом все более непристойные из-за моей эрекции и хриплых стонов, вырывающихся у меня из груди при каждом толчке, как у Серены Уильямс, когда она бьет по мячу, вне всякого сомнения, мои действия можно назвать героическими. Есть что-то необыкновенно прекрасное в этом повторении, что-то вроде дзэна, к которому на протяжении всей нашей жизни, через тысячи испытаний и так по-разному мы стремимся, чтобы уклониться от опасностей, и к которому так и никогда даже на йоту не приближаемся, который сейчас, кажется, совсем нежданно снизошел на меня благодаря простой комбинации основных элементов — Эрос, Танатос, Психея в кои-то веки в гармонии друг с другом слились воедино в животном жесте…

Вдруг снова все исчезло. Чудовищная оплеуха вдавила меня в воду, и мгновенно исчезла женщина, исчез свет, исчез воздух, все превратилось в воду. Чувствую, как что-то похожее на гарпун воткнулось мне в ногу, а вот и еще один гарпун вонзился в бок. Я отбиваюсь от женщины скорее потому, что чувствую жгучую боль, а не для того, чтобы вынырнуть. Мне больно, и я отбиваюсь. Отчаянно двигаю руками и ногами, кручусь, как лаврак, попавшийся на острогу, стараюсь грести как можно сильнее, и так, я бы сказал, абсолютно случайно, мне удается выплыть на поверхность. Вдыхаю немного воздуха, оглядываюсь вокруг, яркий свет ослепляет, а женщина по-прежнему держит меня за бок мертвой хваткой. На какое-то мгновение показалось ее задубевшее лицо, и у меня возникло ощущение, что своим взглядом, полным ужаса, она просит у меня прощения и обещает, что не будет больше топить, что даст возможность ее спасти, что она понимает, что должна была так себя вести с самого начала. Только теперь уж и я задыхаюсь, никак не удается восстановить ровное дыхание, сердце, как бешеное, бьется в груди, эрекции как не бывало, и все ближе и ближе подкрадывается острая боль судорог. И как только я замечаю, что мы находимся как раз у того места, где разбиваются вдребезги огромные волны, мне становится ясно, что моих скудных сил еще хватит, чтобы добраться до берега одному, но о том, чтобы тащить ее на буксире теперь не может быть и речи. Я чувствую, что у меня больше нет времени — я должен отделаться от нее как можно скорее, немедленно, если на самом деле не хочу умереть такой паршивой смертью. Вдруг я начинаю ненавидеть эту женщину. Да как же так, дрянь ты этакая, ты специально притащилась сюда, чтобы утонуть на моих глазах; сюда, где всю жизнь, с самого детства, я провожу свой отпуск. Здесь я научился плавать, нырять головой вниз, кататься на водных лыжах, заниматься серфингом и ходить под парусами. Я могу погружаться на пятнадцать метров под воду без кислородных баллонов и чувствую себя в воде, как в своей стихии, свободным, понятно тебе, застрахованным от смерти на воде. Когда же я отвечаю на твой призыв и делаю то, что ты хочешь, то есть лечу тебе на помощь, чтобы спасти, несмотря на то, что я с тобой не знаком и через пять дней должен жениться, и мне есть что терять, возможно, намного больше, чем тому рыжему остолопу, который посоветовал мне бросить тебя в беде. Почему же, когда я приближаюсь к тебе, ты пытаешься меня утопить? А потом раскаиваешься! Да пошла ты…

Ударить тебя кулаком, что ли? Я решаю ударить ее в лицо кулаком и оставить здесь одну, пусть себе тонет, а самому на гребне вон той огромной волны выбраться на берег. Черт, накатывает большущая волна, а ее ногти все еще впиваются мне в бок, и я решился, наконец, это сделать. Да, я уже было приготовился: выгнулся назад, занес руку для удара, чтобы точно поразить мишень, ее лицо, наполовину погруженное в воду, в отчаянии повернутое вверх, к небу, белеет рядом, — когда огромная волна обрушивается на нас. Снова сплошная темнота и вода, и крючки все глубже впиваются мне в тело — на этот раз я чувствую жгучую боль в бедрах. Я не различаю больше, где верх, где низ — все превратилось в сплошной, изрыгающий пену, круговорот, который медленно, но неумолимо вращает меня винтом, я пребываю в пассивной позе утопающего, пока не ударяюсь лицом о песок. Это возвращает меня к жизни. Я снова обретаю способность ориентироваться: если здесь дно, значит, двигаясь в противоположном направлении, можно вынырнуть на поверхность. Напрягаю ноги, чтобы оттолкнуться и подняться вверх. Ноги еще слушаются меня, но поднимаюсь я с огромным трудом, как будто за ноги меня схватила не одна, а дюжина умирающих женщин. Кое-как, одной ногой, мне удается упереться в дно и оттолкнуться, но сразу же становится ясно, что толчок пошел вкось и получился слишком слабый по сравнению со сверхчеловеческими усилиями, которые, как мне кажется, я приложил, чтобы оттолкнуться. Чувствую, что все пропало. Теперь уже все: я потерял последний шанс выплыть на поверхность и умираю, на самом деле, умираю. Да, вот сейчас я умру, именно в этот момент. Ну вот и случилось: я умер. Мгновение назад я утонул, как дурак… Моя голова выходит на поверхность. Да, черт возьми, моя голова вышла на поверхность. Мне кажется, что впервые в жизни я сделал вдох и сразу же увидел прямо перед собой что-то вроде белого клюва, нависшего у меня над головой, и услышал крик: