Джеймс Келман - Перевод показаний Страница 2

Она была в возрасте, когда, если смерть, то естественно, а померла на дороге. Естественно неестественно, неестественно естественно. Она померла, это было на дороге. Она была старуха, которую я знал, был знаком. Я говорил с ней, она разрешала мое присутствие. Хотя не находила меня приятным. Да, это я принимаю и принимал, это, что она меня не любила. Я могу сказать это, как могут другие. Уже сказали. Я знаю, что сказали. Почему им не сказать, если так и было, как это, так и было, определенно. Может ей кто и нравился, может, я так не думаю.

Мне все равно. Она померла.

Я водил с ней знакомство. Со времени, когда был в этой зоне. Меня сюда привела работа, и я жил здесь.

Я во многих зонах жил, с некоторыми знакомился, как и они со мной, многие люди, так было и со старухой. Не было у нее ничего, денег, безделушек, драгоценностей, ничего не было, что бы я видел. Все же могли быть, она могла их скрывать, такие предметы. Люди так делают, женщины. Я не искал. Такие могли существовать. Не могу ответить. Если была целая туча, клад, кто может сказать. Родственники. Племянница была.

Нет, не болела, это я знаю. Я с ней вместе не заходил, кроме того последнего случая. Не недавно, это другой случай. У людей есть воспоминания, но, по существу, они могут быть ложными, нет, не предубеждение, не обязательно.

Религиозник приходил определенно. Про религиозника я уже говорил. Хотя, может это я так думал, ошибочно, сам я не религиозный, никакой такой веры не имею. Но этот мужчина к ней заходил, определенно, может из благотворительностей, из организаций. Никогда дверь не закрывал. А может не он, другой. Я пришел, смотрю. Все открыто. Люди могли зайти, там же дети.

Старые люди, религиозники, дети. Кто может сказать.

Дверь была открыта. Я пришел, смотрю, открыта, ну и вошел. Нет, это не тогда, она была здесь, спала. Может я был неподозрительный, конечно, следовало бы. Как это так получилось и дверь открыта, конечно, вошел. Возможно, она могла спать. У нее были собственные обыкновения, привычки. Это могла быть и не его вина, что она теперь мертвая. Померла на дороге. Я религиозника не подозреваю. А про племянницу не знаю. Старуха не стала бы винить никого, ни себя, всех бы винила, ни о ком не заботилась, только о себе.

Видел я, как говорится, религиозника, я с ним не знаком, не обращался. Он с ней бывал. Не могу сказать, что по просьбе. Чьей? ее, нет, не думаю. И все-таки, не могу сказать, что возможно, что невозможно, все что хотите. Она дремала, когда я вошел, но скоро проснулась, села,

конечно, в кровати, вцепилась в ручку трости, которая у нее рядом была. Палка, трость – трость, она ее рядом держала, с собой. Она меня ждала, так что не напугалась. Она всегда меня ждала. Если я не делал планов, все равно ждала. Память у нее была нехорошая. Если я входил, она меня ждала, когда войду.

Нет, не переписывался. Если меня не было в этой зоне, мы не связывались. Если я уезжал, то возвращался в этот участок и заходил. Я не заходил долгий период времени, а она ожидала, что я приду повидаться. Когда не заходил. Тогда она ждала. Я так и говорю.

Здоровье тоже было нехорошее, на прогулки она не ходила. Нет, не за город, какой за город. Даже за стены своего дома, где там периметр, она не знала. Вся жизнь только в этой квартире.

Я брал еду. Может я у нее крал, так она думала, ее еду. Но это я ей еду брал, для нее. Если заходил, брал и ел с ней, мы двое, брал еду и с ней мы ее делили.

Старики, старухи, мы берем им еду, если они ее берут, некоторые не берут, ничего не берут, ничего не едят. Чем живут, свежим воздухом. Так его нет, свежего воздуха. Да, я это говорил, нет никакого свежего воздуха. Она не отвечала, только смотрела на меня и глаза ее глумились.

Также другое ее имущество, все воровали, все, кто в ней приходил. Воры, убийцы, все до единого, все гости. Мы берем ее имущество. Так она говорила. Все приходят в мой дом и воруют. Все-таки, если я так делал, как она обвиняла, чего же она терпела мои приходы. Возможно, нуждалась во мне, может так и было. Да, потому что она нуждалась в гостях, иначе как бы она жила, у нее и еды бы не было. Есть у тебя книга, говорила она, дай мне книгу, или есть у тебя история, расскажи мне, а какие нынче песни поют? И если я рассказывал, она лежала на подушках. Песен я ей не пел.

Насчет племянницы, никто не знает, что с ней случилось, может исчезла. Исчезла. Не могу сказать, может мертвая. Она мертвая. Может никто этого не говорит, так я говорю, такие мои показания.

Уж в этом-то я разбираюсь.

Нет, не прогноз. Все равно. Заявлено, значит, я и заявил. Записано, да, так, племянница мертвая.

Когда старуха увидела меня рядом с кроватью, то скоро заговорила, браня все, что видела на свете. Меня тоже, обличительные речи, против всех. Соседи могут подтвердить. Меня, кого угодно. Да, и религиозника тоже. Он злой! Он бес. Убийца!

Может еще кого-нибудь, кого. Да всех. Да, племянницу, всех, я же говорил: Так же о том, как она презирает людей из ее секции, это я тоже говорил, она их высмеивала. Называла их испорченными, да, детей, испорченные дети, дети-дебилы, так она про них говорила. Про молодежь, она говорила, что там все тоже бесы. Я слышал, как она так говорила. Бесы. Духи из стены, молодежь того участка. Не могу знать. Духи двух сортов, настоящие и ненастоящие, но все из стены. Нет, не знаю.

И пожилые люди.

Может религиозник чего и говорил, что он мог сказать, откуда я знаю, я сам не религиозный, ну да, в Бога, да, в него верю, верховный создатель. Если без Бога, так что это будет за мир, если он вообще сможет существовать, нет, не думаю.

А где мальчик.

Да, так она говорила. Мальчик. Это она не про сына, а про меня. Я знаю, сына нет. Ни дочери, если вы насчет дочери, ни сына, мне про них ничего не известно. Это она про меня. Я был мальчиком. Про которого она.

Уважала ли она меня, возможно. Не знаю. Сам я симпатии не испытывал, не от нее. Я видел, она меня не любит, так я думал. Уважала ли, нет, если об этом, нет, я так не думаю.

Я разговаривал с ней, рассказывал всякие истории. Она устраивалась, слушала, слушала не слушала, мысли ее шли сами по себе, я их только подталкивал. Я рассказывал про мою жизнь, про ее, брат оттуда истории, придуманные. У нас все истории такие.

Я про ее жизнь не знал.

Она обо мне думала. Я думаю, да. Что думала? Думала обо мне. Старуха. Я не уверен.

Потом тирады насчет бесов с лестницы, как они визжат и воют, и все против нее, убийцы и воры, колотят по двери, по стенам ее комнаты и еще по крыше, пытаются влезть в ее комнату, как, да как угодно, убить ее прямо в постели, где она лежит, выволочь ее, вывернуть руки-ноги, вырвать все волосы из головы, мучители. Вот так она выкрикивала. Часто. Я сидел там, и вдруг она как проснется, как начнет драться палкой. Это бывало нередко.

Лестница там была. Не знаю, ходила она по ней вверх или вниз. Там наверху такой запах стоит, всегда.

Поразительно, да, визжит и вопит, всех обличает, непременно убьют прямо в постели. Самый большой ее страх был, самый, больше всех, убьют, пока лежит, бессильная, а тут бесы врываются, наскакивают, духи и демоны и тащат ее наружу. Я ее успокаивал, рукой по лбу. Трогать ее было нельзя, но я трогал, да, ее лоб, только на миг. Стариков, эту старуху, я мог ее успокоить. Она позволяла, на миг, потом замахивалась, ударить меня. Нет, я ваш друг. Но она уже глумилась надо мной глазами, вглядывалась в меня, да, я был бесом, духом, бесовским духом.

Пока не признавала меня, это я, пришел повидаться. Глядела так наблюдательно, а если говорила, то про то, как у нее все украли. Может я знаю, куда утащили ее добро. Какое добро. Добро, которое у нее своровали. У вас никакого добра не воровали, не тревожьтесь. Но она все равно тревожилась, вскрикивала, добро украли! Ты и украл! Да, так она кричала. Убийца. Где мои сокровища.

Какие сокровища, нет никаких сокровищ.

Насчет сокровищ сказать не могу. Драгоценности, безделушки. То, что держат женщины. Очень их ценят. Оставляют родным, дочерям, внучкам.

Про дочь ничего не знал. Так и говорю. Не знал никакой дочери. А про племянницу могу сказать, что племянницу она не любила, подозревала ее. Так она мне говорила. Племянница такая пронырливая. Так говорила. Обманывала ее. Так мне говорила старуха. Вот я и говорю, да, обманывала, может быть.

Я с племянницей не знаком. Может она там прибиралась, может ухаживала, делала всякие такие вещи, готовила ей и прочее, нянчилась, в общем. Если она обо мне чего говорила, так она меня не знала, может что и говорила, не знаю. Не могу сказать. Нет, не могу. Когда в мой последний приход старуха спала, то после проснулась, открыла глаза, увидела, что я здесь, при ней, и признала, и глядела так, точно хотела меня напугать. Да, сурово. Я знал про ее подозрения, кем может быть любой человек, кем я могу быть, я всего только еще один вор и убийца. Это было не ною. Я искал сокровища и безделушки, потому и приходил в ее дом. Хотя, какой дом, комнатка, да, в той секции, лестничная клетка, та самая. Ничего у нее не было. Что тут поделаешь. Она старуха была. Старики тоже бывают храбрые. Я-то стариком быть не смогу. Такое у меня мнение. Так я про себя думаю.