Лоуренс Норфолк - В обличье вепря Страница 2

Некоторые из них не оставят после себя почти никакого следа, будто чиркнули стилосом по размягченной глине, которая сейчас пружинит у них под ногой и толкает их дальше, застыв причудливым рельефом в набежавшей тишине. Для некоторых ничего иного не будет [51]. Для других росчерк пера на поверхности папируса вызовет к жизни запутанные родословные и безумные последовательности событий, которые отправят их странствовать по морям от Аргоса и до самой Колхиды [52], погонят их прочь от колодца, отравленного телом Хрисиппа, или заведут в лабиринт, построенный их же собственными сыновьями. Их кожа блестит в отсветах пламени, горящего на разных алтарях, их тени сражаются между собой. Но эти темные спарты [53] не равны сами себе; они — соревнующие друг другу вероятности [54].

Грядущие судьбы цепляются за них, из этих цепких объятий им пришлось выскользнуть, чтобы пуститься в путь, и горланить что есть мочи про нынешнюю, общую цель, чтобы оглушить самих себя — и голоса грядущих судеб. Приближаясь к месту сбора, они выкрикивают собственные имена тем, кто пришел раньше, чтобы те их запомнили.

…Евтимах, Левкипп, Анкей, Эхион, Терсит, Антимах, Панопей, Ификлей, Афарей, Евипп, Плексипп, Еврипил, Протой, Комет, Прокаон, Клитий, Иппофой, Иолай, Тесей…

Их услышат здесь, в первый и в последний раз [55]. Те, кто останется в живых, будут вспоминать эти восклицания как истинное начало охоты. Крик следует за криком, покуда все их имена, вместе взятые, не воздвигают призрачный воздушный купол, в котором все они найдут укрытие от бегущей по пятам судьбы, будь то изгнание на лежащие прямо сейчас в поле их зрения острова [56], или смерть в горах, вздымающихся по ту сторону пролива [57], или бегство из Трахина, которое приведет в Эхалию [58] — при полном осознании того, что все великое осталось в прошлом [59].

…Пирифой, Энесим, Иппофой, Алкон, Скей, Дориклей, Евтихий, Букол, Ликет, Еврит, Иппокорист, Евмед, Алкин, Доркей, Себр, Энарофор, Ификл, Акает, Пелей, Линкей, Ид, Адмет, Амфиарай, Подарг, Токсей, Исхеполид, Харпалей, Кастор, Полидевк…

Диск брошен, запущен на такую высоту, что ему потребуются десятки лет, чтобы упасть обратно. Прекрасный Иакинф [60] оборачивается к брату так, словно что-то хочет сказать [61]. Герои кричат, и собравшиеся подхватывают каждый крик, пока их имена не начинают реверберировать подобно грому.

…Кеней, Кефей, Пелагон, Теламон, Лаэрт, Мопс, Евритион, Ктеат, Дриас, Ясон, Феникс, Павсилеон, Торакс, Антандр, Аристандр, Симон, Кимон, Евпалам, Лелекс, Илей, Филей, Агелай, Иппас, Нестор, Кюнорт, Меланион…

Последний из них [62] кричит во весь голос о последней прибывшей, она его двоюродная сестра и единственная охотница, допущенная в их число.

…Аталанта [63]

Их первая охота — друг на друга, и вот теперь она окончена. Они вглядываются друг другу в лица в поисках людей, которые скрываются за именами. Дальше к югу когтистая лапа Пелопоннеса вцепилась в море, пальцы-полуострова тянутся за удравшими от берега островами. Дальше к северу лежит их путь. Они глядят на тот берег.

Вдоль кромки воды на том берегу лежит сужающаяся долина. За ней гряда холмов, а дальше, за холмами, дыбится могучий хребет Пинда. Море плещет светом им в глаза. На другой стороне залива ждет тот, кто позвал [64] их сюда.

Суша спускается к морю террасами; к воде ведут две колоссальные ступеньки. Герои валят целые рощи тополя и ольхи [65] и строят лодки [66] или просто связывают стволы, чтобы соорудить плоты [67]. Или зовут дельфинов и едут на них верхом [68], или же с криком бросаются в воды залива и плывут [69] на противоположный берег.

Но так или иначе, они плывут по воде, и токи ее смывают с них грязь и пот. Ближе к берегу морская вода смешивается с водой из пресноводных ключей, бьющих прямо со дна, и после того, как несколько недель им приходилось пить из придорожных колодцев, эта вода кажется сладкой на вкус. Крутые известняковые утесы Халкиды [70] и Тафиасса плавно уходят к востоку от них; для высадки на берег они выбрали треугольную лагуну, перекрытую со стороны залива цепью маленьких островов [71]. Дальше к северу высятся прихотливо изогнутые отроги горы Аракинф. Они бредут сквозь тростниковые заросли и мелкие соленые озерца. В качестве прелюдии к охоте сегодня вечером в их честь в Калидоне будет дан праздник.

Ил под ногами сменяется болотистой почвой, а та — спекшейся твердой землей. Солнце, которое вытягивает из их хитонов влагу, крадет вместе с ней последние пятна и запахи, оставшиеся от проделанного путешествия, резкую отдушку дыма от вечерних костров, горелый жир животных, зарезанных на добрую дорогу перед тем, как каждый из них оставил родной очаг. Это было давным-давно, и черное покрывало дождя упало у них за спинами, как сон — или забвение. Они выходят на берег по одному, по двое и пальцами вычесывают воду из волос: сообщество замкнутых на себе молчаний.

Лает собака. Аталанта поднимает голову. На привязанных к голеням кнемидах подсыхает грязь. Она стучит по ним луком. Она смотрит, как ее черноглазая, покрытая белой шерстью спутница, обнюхивая землю, выбирается из тростников: Аура [72]. Следом и она сама падает на одно колено, набирает полную грудь воздуха и выхаркивает тоненькую кожаную скатку. Развернутая, она превращается в вырезанный по форме ее руки лоскут кожи, внутри которого — туго скатанная тетива. Сухая.

Она разматывает тетиву и натягивает лук, а потом затягивает кожаную петлю на запястье, а выступы расправляет вдоль пальцев и закрепляет на кончиках. Она хрустит костяшками. От пояса отвязывается перекрученная полоска ткани и накидывается на плечи. На солнышке высохнет. Аура тявкает еще раз. Собака унюхала ее и бежит теперь навстречу легкой рысью, прижимаясь к стене тростника. Аталанта развязывает заплечный мешок и высыпает содержимое на землю: двенадцать наконечников для стрел, костяная игла, полоски кожи, пара бронзовых налодыжников, нож. Она проверяет каждый предмет по отдельности, затем кладет обратно в сумку. Прочие охотники вокруг нее заняты примерно тем же самым: выбираются на сухую землю, чистят оружие, соскребывают грязь, завязывают или развязывают полоски кожи или ткани, прикрепляют наконечники к древкам. Движения привычные и отработанные до последней мелочи.

Чуть дальше по берегу Анкей выставил свою двуострую секиру [73] между двумя сыновьями Гиппокоонта, которые точат о нее наконечники копий [74]. Металлический скрежет складывается в сложный прерывистый ритм. Ее собака учуяла еще какой-то запах. Берег поднимается от кромки воды округлыми волнами желтовато-пыльной земли, покрытой пучками жесткой травы [75]. Аталанта смотрит, как ходит ходуном шерсть на спине у собаки, когда та взбирается вверх по склону — и исчезает из виду. Она озадаченно хмурится. Один из точильщиков копий останавливается. Еще дальше по берегу поднимается, оставив работу, еще чья-то голова. Меланион? Слишком далеко отсюда. Момент растягивается, а потом обрывается всплеском резкого собачьего визга.

Она выхватывает нож и срывается с места прежде, чем успевает что бы то ни было сообразить, бежит она широко и быстро. Ей приходилось загонять оленей, но эта местность ей чужая. Холодные леса и нагорья, ледяные ручьи: Аркадия. Она взбирается на гребень холма.

Собаки рычат и выбирают позицию для атаки. Ауру окружила целая свора: молоссы и касторцы [76], массивные коричнево-белые твари. Она бросается вперед, обхватывает Ауру поперек живота и чувствует, как клыки проходятся по руке. Она поднимает собаку в воздух. Пес пытается вцепиться ей в предплечье, но клацает зубами в воздухе. Он сшибает его наземь. Потом она слышит едва различимый сквозь лай и визг негромкий металлический звук. Из ножен вынули меч.

Времени думать нет. Охотиться — значит угадывать массы, направления, углы. Этот человек у нее за спиной, чуть левее. Она должна ударить чуть выше, чем следовало бы, заставить его колебаться: не то нагнуть голову, не то защитить лицо рукой. И перерезать ему горло. Водрузить его голову на дерево. А гениталии забрать с собою в качестве трофея. Она проворачивается на пятке, выставляя вперед другую ногу и поднимая руку. До сего дня она еще ни разу не дотрагивалась до мужчины, и ни один мужчина не дотрагивался до нее.

Но этот мужчина стоит так, что из-за спины у него светит солнце, черный силуэт на фоне ослепительно яркого неба. В руке у него меч. Аталанта осекается. Она чует его запах. Разве не точно так же она чувствовала запах Хюлея и Река? [77] Шлем с гребнем закрывает его лицо до самого подбородка, тело облито плотно прилегающим кожаным доспехом. Она отдает команду собаке — сиди тихо. Она безоружна, если не считать кривого ножа, слишком короткого, чтобы от него была хоть какая-то польза. Шансов у нее не осталось никаких. Она видит, как хватка на рукояти меча становится крепче, словно этот кулак тоже отлит из бронзы, и как ладонь, рука, плечи и все тело сосредоточиваются на мече. Он на голову выше ее, выше всех, кто нынче вышел на этот берег, за исключением разве что звероподобного Ида [78]. Ни единая часть его тела не движется, если не считать глаз, которые скользят по ее телу. Она ждет, когда он шелохнется.