Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний Страница 2

В течение последующих шести лет я искал информацию и восстанавливал давно забытое, пытаясь раскрыть тайну жизни Клода Пейджа. Я консультировался с экспертами института Уэлком и Смитсоновского университета, а также, конечно, посещал Французскую национальную библиотеку. Но чаще я просто часами сидел и смотрел на шкатулку и предметы в ней. Вглядывался то в один, то в другой отсек, искал возможные связи между ними, думал.

Сейчас, собрав все свои записи воедино, я поражаюсь тому, сколько времени потратил на изучение этой реликвии. Зачем? Объяснить не могу. Думаю, все сводится к простому: я увидел вещь и захотел раскрыть ее тайну. Желание превратилось в одержимость. Одержимость в классическом, дьявольском значении слова – «стремление владеть чем-либо безраздельно». Только теперь не я владею шкатулкой, а она владеет мной.

Для кого-то, возможно, эти предметы не имеют никакого значения. Но не для меня! Так почему же пуговица, или раковина, или банка заслуживают подобного внимания? Чтобы найти ответ на этот вопрос, наберитесь терпения и прочитайте книгу.

Часть I

Банка

1

Иногда бывает весьма трудно найти источник чего-либо. Мы хотим узнать, как началась жизнь Клода Пейджа и как созрела идея его изобретения. Более того, нам необходимо придать этому некий особый смысл. А значит, я не могу не напомнить вам о прибытии 10 сентября 1780 года Бешеной Вдовы. Часто ее ставили в один ряд с восточным английским ветром Девоншира и даже с мистралем, северным ветром Франции, хотя на самом деле ничто не могло сравниться с» ее холодной хваткой. Она была сильнее и злобнее обычных английских и французских ветров. В парижских архивах говорится о том, что когда Вдова поднялась в 1741 году, то снесла колокольню с турнейской церкви – колокольню, построенную только за два месяца до этого, – и сбросила ее в свинарник одного фермера-еретика. Это событие дало возможность местному священнику отцу Гамо прочитать очередную горячую проповедь. Через десять лет Вдова опять нанесла удар, на этот раз сорвав с березы крупную ветку и воткнув ее в живот пегого пони, принадлежавшего Филиппу Роша. Последний оказался истинным католиком, и потому отец Гамо решил промолчать. Но налеты 1741 и 1751 годов были лишь прелюдией к бедствию 10 сентября 1780 года, когда Бешеная Вдова неожиданно и беспощадно атаковала жителей долины. Она сорвала не только черепицу с крыш, но и хвою с сосен! Она проскальзывала в незапертые ставни, в поисках незащитившихся человеческих тел. И наконец, атаковала: сводя судорогой ноги, делая нечувствительным коровье вымя, возбуждая дремлющие соски.

В тот вечер дом семьи Пейдж был защищен от атак Вдовы. Мадам Пейдж заметила легкие изменения в ее самодельном гигрометре[1] – веточке молодой ели, покачивающейся на ветру, а также обратила внимание на поведение дойной коровы, которая явно волновалась. Из всего этого мадам Пейдж сделала вывод, что непрошеный гость в лице Бешеной Вдовы уже рядом, и велела семье готовиться к его появлению.

Клод и его младшая сестра Евангелина закрыли все, что закрывалось, и завязали все, что завязывалось. Они привели в порядок черепицу на крыше, перед тем как запереться в доме – здесь огонь в камине еще мог сопротивляться Вдове. Фиделита, старшая из троих детей, возглавляла отряд, занимающийся поиском трещин в стенах и их заделыванием. Она ходила вдоль стен кухни и водила рукой вверх-вниз. Иногда она кричала: «Здесь дует!!!» – и поручала Евангелине замазывать трещину смесью грязи с соломой (ее собственное изобретение!). Фиделита приказала младшей сестре засунуть мешок гальки под порог и забить скважину замка кружевами, соединив таким образом два ремесла, прославивших деревню, – изготовление изделий из металла и кружевоплетение.

Когда окно занавесили драконовым ковриком, мадам Пейдж объявила: «Ну, теперь мы как у Христа за пазухой!» – и продолжила поджаривать сосновые шишки для детей. Эту сцену издатели того времени, работающие на публику, назвали бы слегка иронично: «Семейное счастье».

Клод устроился на чердаке, иногда посматривая на родственников через дырку в полу. В руках он держал тетрадку из грубой бумаги, подарок на День Всех Святых. Эта тетрадка всегда была с ним. Вообще-то ее подарили ему затем, чтобы тренировать почерк, о чем свидетельствовали ровные полоски поперек каждого листа. Правда, Клод нашел тетради и банке чернил другое применение – он использовал их для рисования.

Нос Клода терся о шершавый пол, когда он смотрел вниз через дырку, но это его не расстраивало. Вид, «как через папин телескоп», очень нравился мальчику, и в его тетрадке было много рисунков, сделанных с этого ракурса.

Он быстро нашел себе мишень, выбрав старшую сестру. Хотя Клод никогда не был особенно добр с Фиделитой, все же он старался поддерживать с ней спокойные отношения. Однако не выраженные на деле эмоции нашли прямое отражение в тетради с набросками.

Клод раскрыл причину столь рьяного желания Фиделиты заделать все трещины – она хотела построить карточный домик, а карточные домики, как известно, уязвимы перед сквозняками. Мальчик позавидовал тому, как Фиделита управляет своей младшей сестрой, разрешая ей только наблюдать и восхищаться многообразием своих талантов.

Таланты? Какие уж тут таланты! Клод всегда был более решительным в строительстве карточных домиков, он ставил фигуры друг против друга, чтобы они могли соперничать. Фиделите же явно не хватало изобретательности в конструкциях, вдобавок она полностью игнорировала тот факт, что король и валет соединяются верхушками, а рядом с королевой стоят какие-то шестерки-семерки. А еще она мошенничала: ставила карты в надрезы, оставленные ножом на столе. Поэтому Клод издевался над ней в своих рисунках, где карточная знать восставала против столь нерадивого архитектора. Он позволил червовому королю отрезать Фиделите левое ухо, которое походило на ручку кувшина, а королеве проткнуть один глаз. Подставка для дров превратилась в маленькую черную собачку, впившуюся девочке в ногу.

– Это будет поместье графа, – сказала Фиделита своей сестре.

Клод еле подавил смех. Домик скорее напоминал скромный монастырь, но уж точно не графское поместье с его причудливой и витиеватой архитектурой. Впрочем, внутренний двор, галерея и колокольня все же были запланированы. Евангелина приставала к Фиделите, выпрашивая у нее карты, но получала в ответ одни шлепки. «Твои руки слишком грязные!» – говорила старшая сестра. Последовала ссора, сопровождаемая злым перешептыванием. Испугавшись, что на шум придет мать, Фиделита все-таки дала сестренке три карты, тем самым успокоив ее. Девочки вернулись к своей работе, а Клод – к своей.

В дверь постучали, хоть и очень тихо. Бешеная Вдова как следует постаралась, чтобы заглушить звук. Мама Клода, присматривавшая за шишками, ничего не услышала. Зато услышала Фиделита – еще бы, с такими-то ушами-кувшинами! – но не обратила внимания на чьи-то призывы. Поэтому о прибытии нежданного гостя сообщил Клод. Мадам Пейдж приказала открыть дверь. Фиделита неохотно вытащила мешок с галькой и освободила замок от дорогого украшения.

Клод внимательно следил за тем, как встречаются плоды усилий Фиделиты и злобный ветер. Простонали замерзшие петли двери, потом застонала сама Фиделита. Сначала рухнули наружные постройки, затем внутренний двор, и к тому времени, когда в дом ступили ноги в тяжелых ботинках, от картонного поместья осталась одна колокольня.

Возле руин карточного домика стоял Жан-Батист-Пьер-Роберт Оже, аббат, граф Турнейский, кавалер королевского ордена Слона, коллекционер новых видов растений, натуралист, механик, философ, часовщик, старейшина долины и владелец того самого дома, который вдохновил Фиделиту на постройку своего – карточного. Аббат, чьи многочисленные имена и титулы будут опущены, дабы пощадить не только автора, но и читателя, извинился за несвоевременный визит.

– Ох, жаль, что мы не смогли приехать до того, как поднялся ветер! Мне нужно было закрепить громоотвод, – объяснил он.

Аббат приехал в качестве ученого и grand seigneur,[2] и, надо сказать, он прекрасно соответствовал обоим этим званиям, по крайней мере лучше, чем кто-либо другой в Турне. Он был крепким мужчиной, его кустистые брови топорщились над глазами подобно соломенной кровле, которую обычно стелили местные крестьяне на свои хижины. Под «крышей» светились маленькие голубые глазки, увеличенные парой очков (аббат жил в достатке), сквозь которые Оже восхищенно уставился на свисавшие с потолочных балок сушеные травы.

Аббат был просто очарован талантами и познаниями мадам Пейдж в ботанике. Даже к концу зимы, когда все жители долины мечтали об изобилии весенней ярмарки, мадам грезила лишь сбором травок. С весны до осени, когда другие пахали, сажали, собирали урожай, заботились о скоте, она рыскала по горам и долам в поисках грибов и трав. Затем она высушивала их у себя дома и раздавала всем желающим. Последним ее пациентом оказался Филипп Роша, точнее, его бурая кобыла, страдавшая артритом. (Бедному Филиппу не везло с лошадьми с тех пор, как Вдова выпотрошила его пегого пони.)