Алехандро Ходоровский - Плотоядное томление пустоты Страница 2

— Неопасны? А оружие, которое распадается, а пули, которые вы сделали бесполезными? Когда я выстрелил в вас, вы даже не подскочили.

— Мы забыли, кроме прочего, о том, что такое страх.

— Кажется, это безнадежно. Никто ничего не знает. Все двусмысленно. Вы лжете, вы ангелы, вы играете со мной — просто из жестокости, или желая выведать у меня нечто, неизвестное мне самому? Что вы ищете?

— Только нас самих, больше ничего.

— Если вы и вправду нуждаетесь в помощи, то единственный, кто в нашей стране что-то знает, — это Генерал. Спросите у него.

— Где его можно встретить?

— Прямо здесь! В телевизоре.

— Это всего лишь изображение. Он не сможет ответить на наши вопросы.

— Заблуждаетесь. Генерал — как священная книга: он говорит то, что говорит, но его слова всегда служат ответом. Надо лишь правильно их истолковать. Включаю.

В ОТЛИЧИЕ ОТ РЕЗИНОВЫХ, НАТУРАЛЬНЫЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ВЛАГАЛИЩА СОДЕРЖАТ В СВОИХ ТЕМНЫХ НЕДРАХ ГРОБЫ, НОЖИ ИЗ ЧЕРНОГО КАМНЯ, ЗОНТЫ, СТЕНЫ, НАПОЛНЕННЫЕ ОТРАВОЙ САДЫ, СТОЯЧИЕ ВОДЫ, СЛОНОВЬИ БИВНИ, ЗАРОДЫШИ НА ПОСЛЕДНЕЙ СТАДИИ РАЗЛОЖЕНИЯ, ПОХОТЛИВЫХ ОТЦОВ, ТАРАНТУЛОВ С МАТЕРИНСКИМИ ГОЛОВАМИ, ИСКАЛЕЧЕННЫХ БОГОВ, ОСКОЛКИ КРАСНОЙ ЛУНЫ.

— Извините, но мы выключим телевизор. Эти слова нам непонятны и совершенно ни к чему.

— Генерал говорит с каждым телезрителем по-разному. Включите телевизор сами, и он обратится к вам на доступном вам языке.

— Так и сделаем.

Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ СМЕРТЬ И СОМНЕНИЯ. Я — НЕ ДУХ, НЕ МЫСЛЬ, НЕ ГЛАЗ, СМОТРЯЩИЙ ИЗ ЦЕНТРА ХОЛОДНЫМ ВЗГЛЯДОМ. У МЕНЯ НЕТ НИ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ, НИ ИНТЕРЕСОВ, МНЕ ЧУЖДЫ ОТВРАЩЕНИЕ, СИМПАТИЯ, ЖЕЛАНИЯ, ПОИСК СВОБОДЫ ДЛЯ СЕБЯ. Я — СОЗНАНИЕ И СЧАСТЬЕ В ЧИСТОМ ВИДЕ! Я — ГЕНЕРАЛ!

— Выключите! Ужасно! Он никогда так не говорил. Вы не из этого мира. Вы таковы, как я себе представлял.

— Вы сами не таковы, каким себе представляетесь.

— Сомнений больше нет! Ни руки мои, ни ноги не обратятся в пыль! Проникнитесь изначальной правдой, свободной от моих пинков и тычков. И, пожалуйста, перестаньте увиливать от моих ударов с такой тонкой, излишне умелой ловкостью. Не оказывать мне сопротивления — значит толкать меня к отчаянию. Мой натиск усиливается. Проклятие! Я никого не могу коснуться. Я впустую хлещу воздух. Я даже не уверен в существовании собственного тела, потому что не испытываю боли от своих движений. Я задыхаюсь. Да, я чувствую себя брошенным псом. И возвращаюсь к ящичку из мертвого дерева. Мне нужно поразмышлять, сразиться с самим собой. Если ты в душе привык к повиновению, то все вокруг дает урок повиновения. Мои пули оказались безвредными, нож — хрупким, еда — сгнившей, цели — бессмысленными, граница — воображаемой. Но, конечно, Генерал знает, что делает… Генерал всегда знает, что делает! Не знаю, зачем именно я здесь, но это для чего-то надо. Для чего, меня не касается; он знает, и довольно. Моя задача — повиноваться. Никто и ничто меня не изменит. Я повинуюсь, хотя не получаю приказов. Повинуюсь, хотя никто меня не видит, не слышит, не подозревает о моем существовании. Повинуюсь. Я остаюсь здесь и жду. Если Генерал прикажет мне что-то, отлично. Если я умру в ожидании, отлично. Я буду повиноваться до последнего вздоха. От меня не дождутся ни одного решения. Одни уходят, другие приходят, а я подобен камню на дороге. Камню для Генерала. Если он бросит меня куда - то, я полечу в ту сторону. Если он оставит меня лежать, я в ожидании покорно приму на свои плечи груз пыли. Ангелы Правосудия, вы заставили меня потерять столько времени! Если вы решили стереть мою страну с лица земли, я не в силах этому помешать. Если вы покончите со мной, то уничтожите мое тело, но не волю к повиновению. Больше ни иллюзий, ни снов! Вас нет! Я включаю телевизор. И возвращаюсь в свой угол, мой Генерал.

Я ХОЧУ СТАТЬ ДЛЯ ВАС ВСЕМ. Я ХОЧУ СТАТЬ ХЛЕБОМ, МОЛОКОМ, КРОВОМ И ВОЗДУХОМ, КОТОРЫМ ВЫ ДЫШИТЕ. Я ХОЧУ СТАТЬ КОЛЫБЕЛЬЮ, КРОВАТЬЮ И ГРОБОМ, А ТАКЖЕ СТОЛОМ И ПЛАТЯНЫМ ШКАФОМ. Я ХОЧУ СТАТЬ ВАШИМ ЖЕЛАНИЕМ И ОБЪЕКТОМ ВАШИХ ЖЕЛАНИЙ. Я ХОЧУ СТАТЬ СЕРДЦЕМ, ЛЮБОВЬЮ, ЛЮБЯЩИМ И ЛЮБИМЫМ.

— Мы уходим. Если мы — три ангела в поисках единственного праведника, то вы тогда.

— Ваши голоса беззвучны! Эти белые лотосы, которые вы достаете из карманов плащей и кладете у моих башмаков без подметок, — плод воображения! И плод воображения — то, как вы удаляетесь по дороге, склоненные под бурым дождем, падающим с безоблачного неба!

Я ХОЧУ СТАТЬ КАМНЕМ, Я ХОЧУ СТАТЬ ПЕСНЬЮ, Я ХОЧУ СТАТЬ КРЫЛОМ, ПОЛЕТОМ И ПАДЕНИЕМ, Я ХОЧУ СТАТЬ ЧЕРНОЙ ТОЧКОЙ ОТ ВСЕХ РАН. Я ХОЧУ, ЧТОБЫ МОИ СЛУЧАЙНЫЕ ПУЛИ ВСЕГДА ДОСТИГАЛИ ТВОЕГО СЕРДЦА, МИЛЫЙ СВЯТОЙ, ВСЕГДА ДОСТИГАЛИ СЕРДЦА.

— Да, мой Генерал, чтобы всегда достигали сердца! Как это прекрасно: мои губы что-то бормочут, ветер дует, океан ревет, дождь хлещет, ваш обожаемый голос растворяется в шуме бури, мой Генерал! Есть только один звук, только одна музыка, ангелов нет, и я знаю, что это — всего лишь очередной сон!

2. ЭТО СЛЕДОВАТЕЛИ…

— Вы — трое следователей, верно?

— Почему вы так считаете?

— Ну, не потому, что вы носите столичную одежду из тонкой материи — можно быть провинциалом и украсть костюм у заезжего путешественника, вы знаете, что эта местность опасна и кишит бандитами; и не потому, что у вас размеренный шаг, гладкие белые руки, глаза под черными бровями, выдающие иностранное происхождение (тогда я подумал бы, что вы шпионы); но если вы оказались на этой дороге в это время, выйдя из деревни и зная не хуже меня, что до ближайшего поселения сотня километров, — значит, вам доверено некое поручение. Некое расследование.

— Что можем мы расследовать на этой пустынной дороге?

— В том-то и вопрос. Следователям всегда есть что выяснять в якобы безлюдных местах: стоит слегка копнуть — и появятся следы преступления, совершенного поблизости и, возможно, жестокого. Ваш приход сюда — признак того, что следует обнаружить нечто важное.

— Сеньор, послушайте, мы — простые студенты. Мы бредем наудачу.

— Хватит сказок. Я видел, как вы прошли под моим окном, и сразу понял, что здесь кроется тайна. Я последовал за вами.

— Как? Вы никуда не направляетесь, а только идете следом?

— Именно так. У меня свои соображения. Я сказал себе: «Как это в нашу деревню, давно позабытую Генералом, вдруг прибыли три Чрезвычайных Посланника, скрывая свою миссию со всей мыслимой неумелостью, — возможно, желая дать нам понять, что пришел час суда? Кто может похвалиться тем, что за ним не числится серьезного проступка? Те, кто избежали этого днем, впадают в грех ночью, во сне — и я полностью уверен, что эта маленькая деревушка, несмотря на свой сонный вид, хранит в своих подвалах немало тревожных тайн. До Генерала, наверное, уже дошли слухи о наших подвалах. Понемногу, с растущим ужасом, мы открыли, что под каждым домом имеется подполье, множество помещений, идущих все дальше вглубь: там старинная мебель, машины, там, возможно, обитают целые семьи. Кто осмелится туда проникнуть? Думаю, никто. Не знаю, известно ли вам, что в печных трубах домов постоянно слышен гул, который поднимается снизу. Кое-кто из стариков предрекает в скором времени нашествие свинокротов… Да, сказал я себе, они шествуют по деревне, предоставляя нам судить, простые они путники или нет; но их задание связано именно с нами. Но зачем я говорю во множественном числе? Может быть, ваше расследование касается только меня?

— Как можно так полагать, если мы даже не знали, что вы следуете за нами? Если мы не спрашивали ни о чем человека, все время бредущего рядом?

— Очень просто. Никто не видел вас, кроме меня. Иначе другие тоже пошли бы за вами следом. Я рассудил, что вы появились под моим окном нарочно, прячась от прочих жителей с ловкостью, присущей посланцам Генерала. Ну вот, сказал я себе, пришел мой час. Надо во всем признаться. А самое веское доказательство того, что дело во мне, — отсутствие вопросов. И правда: если вина безмерна, к чему вопросы? Один небольшой вопросик насчет того или иного обстоятельства успокоил бы меня, заставил бы поразмыслить, кто вы — может, любопытствующие молодые люди, которые опрашивают людей для составления фольклорного сборника или чего-нибудь в этом роде. Но это многозначительное молчание свидетельствует о том, что вы храните Великую Тайну. Расследующим пристало не допрашивать, а слушать. Говорить же должен обвиняемый, не ограничиваясь одной, пусть и длинной, фразой, а раскрываясь, словно сундук, вытаскивая на свет то, что хранится внутри.

— Но, сеньор, поверьте, мы не считаем вас виновным и не собираемся ничего выяснять! Мы просто идем на юг, потому что у нас нет денег на поезд.

— Сеньоры, хватит детских оправданий: своей фантастичностью они заставляют меня подозревать, что вы прибегаете к нарочито простым уловкам с целью подчеркнуть вашу подлинную сущность. Умоляю, не идите окольными путями; я знаю, что положение очень серьезно, что на кону моя жизнь, — но пока будет возможно молить высоких посланцев о милосердии, я не перестану делать это. Вы, конечно, знаете, что из подвала моего дома доносится тошнотворный запах. Но я уверяю, что это не из-за трупов: все началось еще до того, как я замыслил обратить свой дом в общественное кладбище, братскую могилу, которой нам так недоставало. Как должно быть известно Генералу, необычайная быстрота, с которой мы размножаемся, уравновешивается большим количеством ежедневных смертей: дома полнятся тройнями, в десять лет женщины зачинают и рожают. Вы, разумеется, открывали хоть одну дверь и видели комнаты, набитые младенцами и умирающими, но все это слишком хорошо знакомо; я превратил свой дом в кладбище, поскольку из подвалов непрестанно исходил запах гниющей плоти и гул миллионов тварей, пожирающих ее. Единственная возможность встроиться в общество, сказал я себе, это стать могильщиком и обратить мой очаг в братскую могилу. С тех пор похоронам не видно конца. Мы придаем умершему позу зародыша, кладем его в шарообразный гроб и сталкиваем с лестницы. Затем слушаем, как он стукается, несясь по ступенькам, все быстрее с каждым мигом. Стук этот теряется вдалеке, но мы знаем, что он не прекращается, что все покойники прыгают по каменной лестнице вплоть до самого дна, которого, возможно, и нет. Наш профессор математики утверждает, что в один прекрасный день с неба хлынет дождь из деревянных шаров и мертвецы посыплются нам на голову. Да, вот оно, доказательство вины, — запах, идущий из моих окон. Пыль, покрывающая мою одежду, — отличительный знак моего ремесла: «Ибо прах ты.» И потому, сеньоры, я молю о милосердии! Молю, раскройте свою истинную суть, покройте меня ударами, подвергните пыткам, как полагается следователям, отнимите у меня жизнь, если необходимо! В моем кармане лежит остро заточенный нож: такой нож носит каждый житель деревни на случай внезапного вторжения из-под земли.