Семен Данилюк - Милицейская сага Страница 2

Теперь этой улицы больше не было видно. В её устье, будто клык среди ровненьких отбеленных зубов, оказалось втиснута махина из тонированного стекла и бетона, на крыше которой неоном сияло торжествующее - "Губернский банк".

"Ну вот и с госпожой Паниной повидался, - пробормотал сквозь зубы помрачневший Мороз. - Похоже, вся кодла пребывает в полном порядке".

Стемнело. Незаметно он углубился в переулки и подошел к длиннющему дому из красного кирпича, посреди которого беззубо щерилась темная арка. За ней начинался заросший дикой акацией двор. Его двор! Прежде буйный, в дребезжащих гитарных аккордах, а ныне - тихонький, испуганно затаившийся в полутьме. Проскочив под аркой, Мороз проскользнул к полуразрушенной беседке, от которой хорошо просматривался вход в его подъезд. И не только его.

В далекие семидесятые здесь, на пятом этаже, как раз над квартирой Морозов, жил знаменитейший по городу Андрюшка Тальвинский по кличке Поляк, кумир начинающих пятнадцатилетних пижонов. К восьми вечера специально подтягивались они к седьмому подъезду, чтоб зафиксировать, как Поляк, втиснув себя в узкие брючки и нацепив накрахмаленный, с взбитым жабо, рубашляк, гордо вскидывая обрамлённую бородкой голову, направлялся к кафе "Ландыш" - место сходок городской богемы. В руках его, одетых, несмотря на жару, в лайковые перчатки, неизменно находилась расписанная трость с набалдашником, - всеобщий предмет зависти.

- Какой мужик, просто обоссаться, - говорила по этому случаю перезревшая Маринка Найденова. - Я б его трахнула.

- Ну и чего теряешься? - подначивал низенький светловолосый Коля Лисицкий, плотоядно оглядывая сексапильную Маринкину фигуру.

- Да предлагала. Так он меня мокрощелкой обозвал. Главное - не пробовал ведь. Только других дезинформирует, - и Маринка расстроенно качала рыжей своей копной волос.

Болтавшийся поблизости десятилетний Виташка тяжко вздыхал.

В детстве маленького Виташу впервые повели на елку. И там он пережил огромное потрясение - Снегурочка. Красивая, в блестках, в высоких сапожках и с длиннющей косой. Она подошла к конфузящемуся, обхватившему мамину ногу Виталику и улыбнулась. И вдруг он сам оторвался от мамы, протянул к ней руку и, покорно перебирая кривоватыми ножками, пошел следом. Кругом было много детей, искавших внимания снегурочки. И она переходила от одного к другому. Но то и дело находила глазами Виталика и улыбалась особенно - ему одному.

После этого он часто бывал на елках, и всякий раз искал ту Снегурочку. Но - не находил. А другие были разными. Очень даже хорошими. Но они не были его Снегурочкой. Еще долго она снилась ему во сне. В каждом сне она была другой, но он безошибочно узнавал ее. В десять лет, увидев во дворе переехавшую рыжеволосую девчонку-старшеклассницу, сразу признал. Как раз по этой капризной складке у губ. И хоть понимал, что та, прежняя снегурочка, теперь много старше, но в бойкую Маринку, не признаваясь никому, влюбился тихо и безнадежно.

А через короткое время Поляк, видевшийся им зрелым, пожившим мужчиной, закончил юридический факультет университета, сбрил флибустьерскую свою бородку и, ко всеобщему изумлению, поступил на работу в милицию, обратившись следователем Андреем Ивановичем Тальвинским.

Спустя еще пять лет, в восемьдесят четвертом, по окончании Таллинской специальной школы милиции, ряды городского ОБХСС пополнил Николай Лисицкий.

И в том же году Мороз едва не угодил за решетку. Собственно, драка на сей раз возникла не по его инициативе. Наоборот, к нему самому пристали несколько крепко подвыпивших мужиков. И вина Мороза заключалась главным образом в том, что в больнице оказался не он, а двое из нападавших. Но уж очень хотелось городскому уголовному розыску посадить опостылевшую шпану. Просто - зудело.

На счастье Виталия, Тальвинский тогда еще жил в их доме. И мать бросилась за помощью на верхний этаж.

Дело Тальвинский прекратил, а Мороз с этого времени стал дневать и ночевать в его кабинете. Старший следователь УВД Тальвинский специализировался на самой сложной категории уголовных дел- так называемых "хозяйственных", а потому работал в тесном контакте с городским ОБХСС (сноска - "Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности"; в настоящее времия - "Отдел борьбы с экономическими преступлениями") и его легендарным основателем - полковником Алексеем Владимировичем Котовцевым. Идея полковника Котовцева была проста до чрезвычайности. Прежде служба ОБХСС дробилась по райотделам, опутанная по рукам и ногам хлопотливой опекой "отцов районов". Создав городской отдел и сосредоточив в нем лучших оперативников, Котовцев получил возможность маневрировать такими силами и проводить такие операции, какие затюканному руководству областного БХСС не снились даже в цветных снах. Которые, как говорят, приходят после длительных мрачных запоев.

В устоявшуюся жизнь города Котовцев со своей летучей бригадой внёс несомненную смуту и даже, как не раз информировали обком КПСС, - дезорганизацию. С его возникновением было утрачено главное условие стабильности управленческого аппарата - чувство личной неприкосновенности.

И самое неприятное - невозможно стало предвидеть направление удара. Сегодня совершался массированный набег на "блатные" магазины, после чего на опустелых прилавках зацветал внезапный и короткий коммунизм. А уже назавтра оказывались опечатанными склады рыбокомбината, и через какое-то время его директор - орденоносец, растерянно озираясь, усаживался на скамью подсудимых перед смущённым председателем облсуда.

По непроверенным слухам, материально ответственные лица зачасти ли в церковь. И даже за двойными, из морёного дуба дверями имя Котовцева произносилось вполголоса и Боже упаси, чтоб к ночи.

Под стать руководителю подобрались и подчиненные. Всех живущих на планете эти безапелляционные в суждениях "сыскари" рассекали на две части - "вор - не вор". И всякий отнесенный к категории воров безжалостно исключался из списка имеющих право на сострадание. Исключение не делалось и для первых лиц области, которых здесь запросто и без затей причисляли к ворам. Не случайно несколько позже секретарь обкома по идеологии Кравец назовет горотдел БХСС клоакой вольномыслия. К людям этим, совершенно не похожим на затюканных, пугливых мужиков из его двора, Мороз проникся восхищением. В свою очередь и они охотно использовали дерзкого парнишку во всяческих оперативных каверзах. Дважды ему повезло съездить на обыски вместе с самим Котовцевым. И каждый раз, стараясь держаться поближе, Мороз мечтал, чтобы на Котовцева напали с оружием, и он, Виталий, заслонил его собой. Впрочем, Мороза и без того признали за своего, и даже постовые внизу перестали требовать пропуск.

Правда, резко испортились отношения с Добрыней, активно не одобрявшим тяги приятеля к "мусорам".

- Ну что, покружим, милицейская "шестерка"? - подначивал он в спортзале, натягивая перчатки.

Повторять приглашение не требовалось - Мороз тут же бросался на ринг.

В конце концов тренеру пришлось запретить эти бои: в результате одного из кровопролитных спаррингов перед чемпионатом спортивного общества " Буревестник" сборная области лишилась сразу двух лучших боксеров - тяжа и полутяжа.

Через короткое время Мороза призвали в армию, где он попал в спортроту и очень скоро выполнил мастерский норматив. Спустя два месяца пришло письмо от младшей сестренки, в котором та сообщала, что Добрыню посадили за грабеж. А в самом конце письма, пересказывая городские новости, приписала, что месяц назад кто-то убил милицейского полковника по фамилии Котовцев. И "теперь уголовный розыск роет носом землю, метут всех подряд, так что на улицу вечером лучше не выходить, даже на танцы. Но - пока никого так и не нашли".

Ближе к концу службы Мороз подал рапорт с просьбой направить его для учебы в Высшую школу милиции.

... Не терявший бдительности Мороз заметил тени неподалеку и, вглядевшись повнимательней, определил доподлинно - подъезд уже "пасли". Он задумчиво обошел дом снаружи - на кухне горел свет. Но попасть туда по голой, лишенной балконов стене старого дома было затруднительно. Прежде, правда, Виталик, часто терявший ключи, вскарабкивался в квартиру по водосточной трубе. Теперь этот путь не годился: и вес другой, да и проржавелая труба обветшала. Самое разумное было бы быстренько исчезнуть. Тем паче засада вполне могла быть внутри квартиры. Но уехать, даже не повидавшись с женой, - об этом не хотелось и думать.

Мороз прикинул, улыбнулся в темноте собственной выдумке и, развернувшись, затрусил в сторону троллейбусного парка.