Микко Римминен - С носом Страница 2

Так вот и вышло, что просто ходила, сидела, смотрела вокруг, просто на что придется: на проходящих мимо людей и их всевозможные ноши, на вечного пьянчужку, который собирался навестить маму и изо дня в день выпрашивал деньги на автобус у прохожих; на большого огненно-рыжего торговца рыбой, который сам начинал торговаться, если покупатель не понимал, как это делается; на манящие сладким уютом формы продавщицы из кафе и на огромную бородавку у нее на носу; на худосочную даму из цветочного киоска, которая вязала невероятно искусные букеты, хотя на ее правой руке не было среднего и безымянного пальца. Временами я надолго погружалась в наблюдения за чайками и воробьями, оказывается, за их нехитрыми передвижениями можно наблюдать почти бесконечно, все равно что вполглаза смотреть в ночи автогонки или концерт. Прыгают, кружатся — вот и хорошо, вот и достаточно.

Однажды довелось долгих минут десять смотреть на прилипшую к мостовой и уже ставшую совсем черной жвачку и размышлять о том, сколько же лет она ждет тут своего отдиралу. Так вот и пришлось ее отковыривать. Пыталась вначале пластмассовой ложечкой, а потом, когда она сломалась, ключом. Наконец отскребла и выбросила в урну.

Только потом уже собралась домой. Купила куриной печени, картошка есть и для соуса все, что надо, лук репчатый да сливки, а больше ничего не нужно, хотелось уже есть и пить, много ли кофе напьешься, да и уходить уже вроде как пора было после жвачно-отдирательной операции. Шла к дому по набережной, и вдруг такая слабость напала, что пришлось сесть на скамейку. Море казалось жирным, даже каким-то кремообразным, и в нем отражалось небо. Из одинокого облака на поверхность воды вдруг вынырнула утка, словно небесная пелерина взяла и родила на свет такую вот совершенно не проникшуюся чудом своего рождения водную птицу.

— Свамивсевпорядке? — спросил кто-то.

Оторвала взгляд от песка, сообразив сразу, что именно на разглядывании его угрюмого многообразия я концентрируюсь уже некоторое время, стараясь отогнать мысли о плохом самочувствии. Передо мной стояли две перенакрашенные и недоодетые девочки-подростка, которые ворвались в мое сознание резким пятном кричащей розовости на фоне спокойной морской глади.

Некоторое время я собиралась с силами, чтобы что-нибудь сказать. Еще чуть-чуть, и я уже была почти готова изречь что-то вроде оды современной молодежи за удивительно внимательное отношение, но так и не смогла, порой просто невозможно донести до уст всю ту пену, что родится в голове. Но, сделав вдох-выдох, я все-таки смогла из себя выдавить, что все хорошо. Хотелось добавить еще в конце «спасибо», но звуки застряли в горле на полдороге.

Барышни уселись на мою скамейку и, забросив ногу на ногу, пустились в треп о своем о девичьем. Одна невразумительно объясняла второй что-то про некоего Макса и парочку других типов с невнятными кличками. Ну я не втыкаю, Ну вообще, И прикинь он ведь потом, И что, А потом он сказал что у меня супер клевые, Прикинь, А я типа да ты что, Чё, правда, А потом у меня подводка поплыла, О нет, Прикинь. Я сидела на своем конце скамейки, неподвижно, съежившись, и слушала какое-то время, а потом стала выпадать из разговора и будто проваливаться в бездумный туман, но в какой-то момент вдруг резко вернулась в ворвавшуюся в это кудахтанье тишину и повернула голову так осторожно, как только могла. Девицы сидели все в тех же позах, но смотрели теперь на воду, мечтательно, как старушки.

Потом та из них, что была ближе, повернулась ко мне, улыбнулась и выпустила из розовых губ три круглых приветливых слова, похожих на пузыри бубльгума:

— Хорошая сегодня погода.

Вежливая молодежь и эти тоже, если, конечно, не издеваются или, как сейчас обычно говорят, стебутся. Я подумала, что бы такое образное, может, даже сестринское, почему нет, завернуть о погоде.

Но сказала лишь, что да, вот именно.

Барышни смотрели на меня еще некоторое время, словно выжидая. Потом, очевидно решив, что многословнее я не стану, вторая — та, что сидела дальше от меня, — продолжила начатую тему:

— Да, осень как бы пока еще не чувствуется.

— Действительно, — подхватила я так быстро, что даже сама испугалась, но потом опять не нашлась, что сказать, и стала только потирать ладони. В свете яркого солнца они казались совсем прозрачными, руки — такие маленькие светлые емкости с жидкостью, в которой перекатывались узловатые вены и кусочки тонких косточек. Но барышни ни капли не смутились, и та, что была ближе, промычала в нос, что у нас щас физра и надо прыгать на оценку, и затем снова бросила мечтательный взгляд на залив.

— Замечательно, когда надо прыгать.

— Эх, вот бы еще чуть-чуть побыло лето, — сказала вторая. Потом она выглянула из-за спины той, что ближе, и, посмотрев мне прямо в глаза, спросила: — А у вас что, отпуск или вы уже на пенсии, или как там?

Я пристально посмотрела в ближайший ко мне глаз. Его обрамляла щедро наложенная, косматая и комковатая тушь, напоминающая колючие заросли. За головой девочки, на другом берегу залива, пригородный поезд медленно тянулся из города, он как будто нырнул в ее левое ухо, а выскользнул из правого.

Наконец я ответила:

— Нет.

— Ооокей, — сказала та, что ближе, растягивая слово, как жвачку.

— По правде сказать, — начала я, потому что мне вдруг показалось, что я была какой-то неприветливой и грубой. Но дальше ничего не придумалось. Через пару длинных-предлинных секунд я вынуждена была продолжить: — По правде сказать, у меня как бы неполный рабочий день.

— Да это же просто супер, — сказала та, что сидела на другом краю, голосом, в котором чувствовалось неподдельное восхищение. Обе заулыбались.

Они все сидели и улыбались, а я почему-то начала раздражаться. Я полезла в сумку и с нарочитым рвением и шуршанием стала теребить скользкий пакет с куриной печенью, нащупывать бумажник, телефон, календарь, а потом вытаскивать бумаги по нескольку сразу, прижимать их к груди и судорожно перелистывать, я их распечатала целую пачку пару дней назад. Наморщила лоб, стараясь сделать озабоченный вид. Послюнявила пальцы и вытащила новую страницу поверх остальных, потом глянула на соседок по скамейке и даже улыбнулась; они обе кивнули, синхронно, словно кто-то дернул их за веревочку.

Они тут же все поняли: важные бумаги, настоящая работа. Просто супер.

Я продолжала шуршать. Рядом вновь зажурчало увлеченное, слегка гнусавое перешептывание. Ветер гонял под ногами мусор, где-то высоко в районе Каллио взвизгнула пожарная машина и унеслась с причитаниями вдаль. На террасе ресторана «Юттутупа» продолжалось лето, какой-то пьянчужка завывал свою пьяную серенаду, перемежая ее непристойными словами. Где-то сзади, на проезжей части, мужской голос пожелал кому-то счастливо оставаться, подытожив свои слова громким хлопком двери автомобиля.

Вскоре я ничего уже не слышала. Смотрела на бумажки, яростно перелистывая страницы туда-сюда. Неприятная досада потекла от груди к пальцам всех четырех конечностей, как будто сердце перекачивало не кровь, а холодный, как лед, бензин.

Только сейчас я наконец осознала, какие беспорядочные вопросы задавала Ирье. В первую очередь касались они домашнего хозяйства, так оно, конечно, было привычнее начинать, но были и непонятно откуда взявшиеся, такие, как: едите ли вы йогурт? или: сколько раз в неделю вы ходите в сауну? ведь понятно же, что она один раз ходит, в неделю, Ирья, как и большинство людей, наверное. Но теперь я взглянула на эти вопросы другими глазами, и они казались не такими уж неубедительными. Услугами скольких телефонных операторов пользуются члены вашей семьи? Кто в вашей семье отвечает за приобретение чистящих средств? Где вы предпочитаете совершать покупки, в ближайшем магазине или в супермаркете? Если вы выберете при ответе несколько вариантов, это даже предпочтительно.

В конце концов за все предыдущие вопросы стало стыдно. В голове что-то явно перегрелось. И когда рядом послышался шелест удаляющейся ткани и позвякивание дешевой бижутерии, и еще что-то вроде «до свиданья» и «всего хорошего», я смогла ответить разве что только рассеянным и едва заметным кивком, невнятным горловым скрипом и попыткой улыбнуться — при этом улыбка напомнила, скорее, тот шокирующий оскал, который обычно демонстрируют все американцы, попадая в объектив фотоаппарата. Их, наверное, уже в детском саду учат скалить зубы напоказ, когда фотографируют.

Когда девицы скрылись из виду где-то за кустами, я засунула распечатки обратно в сумку и стала смотреть на неподвижное дно залива, на которое вскоре откуда-то сверху упала порция чайкиного помета. Медленно растворяясь в воде, он напоминал разбитое куриное яйцо, растекающееся по сковородке.

В автобусе села на свободное место у окна, прижала сумку к груди и как бы даже приобняла. Через пять секунд рядом плюхнулась весьма внушительных размеров дама, у которой сумка была больше, чем у меня, но держала она ее точно так же, как я. Локоть дамы уперся мне в ребро, а ведь там у меня никаких смягчающих прослоек.