Анатолий Иванов - Новое счастье Страница 2

— Ну, так как же? Решил?

— Нет еще.

— Тогда пойдем ко мне на квартиру, там решишь. Тут недалеко. Да пойдем же, не на улице ведь ночевать собираешься.

Федор Михеич поднялся и зашагал не оглядываясь. Павел посмотрел ему вслед, взял с земли чемодан и медленно пошел за стариком.

Об этой встрече со старым мастером Павел думал, пока наблюдал в парке за игрой городошников. Видимо, так уж устроена жизнь, что в трудную минуту обязательно встретишься с хорошим человеком.

Вспомнились также первые месяцы работы на заводе. Овладеть мастерством токаря оказалось не так-то просто. Порой Павел отчаивался и с горечью думал, что ему, видимо, не только институт, но и специальность токаря не по плечу. Несколько раз он хотел все бросить и уехать обратно на Дальний Восток. И, может быть, уехал бы, если бы не поддержали его Федор Михеич и Васька.

— Железо можно умом только победить и терпением, сердито шевеля усами, говорил мастер. — Ум у тебя вроде есть, а терпения не вижу.

— Молодо — горячо, — снисходительно усмехался Васька, хотя сам был даже на полгода младше Павла. Но тут же Сиротин гасил эту нотку превосходства профессионала перед новичком, подходил к Павлу вплотную и тихо говорил:

— Не так, Павел. Держи себя свободнее, будто у стола стоишь и картошку чистишь. Смотри, как я…

Со временем Павел научился «картошку чистить» не хуже Васьки.

Свою профессию Павел считал очень интересной и гордился ею. Он прикидывал в уме дальнейшие планы: надо попросить у администрации завода квартиру и перевезти к себе мать, купить учебники и помаленьку готовиться к приемным экзаменам в институт на заочное отделение…

Да, все, решительно все было хорошо до этого случая с выговором. А теперь, ему казалось, снова, как два года назад, когда он не сумел поступить в институт, рушились все мечты, все планы. Павел до сих пор недоумевал: «Как же так? У него — выговор?» Было обидно и стыдно. «Ведь если подумать, она во всем виновата, Сиротина. А почему, собственно, она? Выговор разве из-за нее? Кто виноват, что он самовольно применил новый резец. Новый! Какой он, к черту, новый! Вообразил невесть что. А оказалось — дрянь.

Нет, нет, все перепуталось.

Павел вспомнил, как Сиротина стояла перед ним и испуганно смотрела ему в глаза, затем резко повернулась и выбежала. Все случилось в несколько секунд. Гнев его сразу прошел. Он долго провожал ее взглядом и мучительно думал, откуда взялась она в цехе.

Подходя к почте, он до малейших подробностей припомнил всю эту сцену и подумал, что Сиротина с ним теперь никогда уж не заговорит. «Ну и не беда. И не нужно. А вот брак в работе — это хуже». Перед глазами встало осуждающее лицо Федора Михеича.

С такими мыслями Павел потянул к себе тяжелую дверь почтамта. У окна, где принимались денежные переводы и телеграммы, он вздрогнул и попятился. Но отступать было поздно.

— Пашка, привет! — громко, на весь почтамт, как показалось Павлу, закричал Васька Сиротин. — Удивительный случай! Можно сказать, первый за нынешнее лето. Знаменитый спиннингист нашего завода в воскресенье — и не на реке!

Последние слова Васька говорил, повернувшись к той самой практикантке Сиротиной.

Зина стояла у самого окна с телеграфным бланком в руке и улыбалась синими глазами. На ней была легкая кофточка из бледно-розового шелка и голубенькая юбка. Павел покраснел и вдруг подумал, что в цехе, в синем халате, она выглядела намного старше и красивее…

— Ну что ж, знакомьтесь, — небрежно сказал Васька и, чуть помедлив, добавил: — Так сказать, в более мирной обстановке.

Зина посмотрела на Сиротина, и в глазах ее на мгновение промелькнуло выражение досады, чуть заметного недовольства. Потом она снова подняла глаза на Павла и произнесла:

— Здравствуйте, Павлик! Вы на меня не сердитесь?

— Ну, что вы… Я… видите, мне нужно… Я зашел деньги перевести матери, — окончательно смешался Павел.

«Дернул черт меня именно сейчас сюда зайти, — думал он, заполняя переводный бланк. — Тоже встреча! А Васька уж в кавалеры успел записаться… Павлик! Что я ей, ребенок?»

Его больше всего смутило это — Павлик! Он помнил: так в детстве звала его мать. Но тогда он действительно был маленьким. А сейчас… Сейчас Павел считал, что давно вырос из того возраста, когда его имели право называть Павликом.

Он нарочно, как можно медленнее заполнял переводной бланк и пропустил вперед себя к окошечку вне очереди несколько человек в надежде, что Зина и Васька уйдут. Потом подошел к прилавку, где продавали газеты и книжки, долго смотрел в витрине журнал «Крокодил». А когда вышел на улицу, снова увидел их: возле киоска Васька настойчиво угощал Зину мороженым.

— Ну, вот он, примерный сын, пожалуйста, — недовольно буркнул Васька.

— А мы вас ждали, Павлик, — улыбнулась Зина. — Мы с Василием осматриваем город. Вернее, я осматриваю, а он мой проводник. Идемте вместе.

Павлу ничего не оставалось, как согласиться.

Они медленно шли по направлению к реке. Зина поминутно спрашивала о чем-то, отвечал ей Васька. Павел от самого почтамта не проронил ни слова, чувствуя, что положение его становится уже смешным. Надо было что-то говорить, нельзя же всю дорогу идти молча. Но что сказать — не знал.

Над рекой стоял гомон сотен людей, который можно слышать в жаркий день на любом большом пляже. От пестроты купальных костюмов рябило в глазах.

— Жарко. Вы не хотите искупаться? — спросила вдруг Зина.

— Я не любитель полоскаться в этой грязной луже, — сказал Васька, показывая на пляж. — Идемте лучше в парк.

— А у меня лодка есть, хотите покататься? — неожиданно проговорил Павел и сам испугался своего голоса.

— У вас лодка? — не поняла Зина.

— Ну да, лодка. Моторная. Только мотор сейчас в общежитии, так мы на веслах.

— Да, конечно, хочу, Павлик! Идемте, — нетерпеливо воскликнула Зина и, смутившись чего-то, виновато посмотрела вокруг.

Мало-помалу Павел приходил в себя. Сидя рядом с Васькой и работая левым веслом, он смотрел на Зину и думал, что она, в сущности, очень простая и общительная девушка. Казалось, что там, в цехе, была вовсе и не она, а кто-то другой. И как он мог нагрубить ей — уж не представлял. Все это казалось сейчас досадным, непростительным…

Несколько минут плыли молча. Зина сидела на корме, поджав под себя ноги в белых босоножках.

— Ну, вы как знаете, а я искупаюсь, — неожиданно для самого себя заявил Павел. Быстро скинув рубашку и брюки, он прыгнул в воду. Последнее, что он заметил, удивленный, немного встревоженный взгляд Зины, ее крик, когда он, прыгая, чуть не опрокинул лодку.

Вынырнув, Павел не оглядываясь, поплыл в сторону. Повернувшись, чтобы плыть обратно, он почти рядом с собой увидел в воде Зину.

— Я вас чуть не догнала, — засмеялась она, тоже поворачивая обратно.

— Теперь вы попробуйте…

— Тогда держитесь…

Однако догнать ее было невозможно. Он едва проплыл половину пути, а Зина была уже в лодке.

— Да, здесь ты слаб, Павло, — протянул Васька, когда все снова были в лодке. — Опозорился, так сказать.

Выжимая волосы, Зина улыбнулась:

— Ничего особенного. У меня первый разряд по плаванию.

Васька даже присвистнул. Павел только посмотрел на Зину, но вдруг смутился, неловко схватил консервную банку и стал старательно вычерпывать воду со дна лодки.

А все-таки это был чудесный день!

Вечером Павел долго ходил по пустынным улицам возле заводского общежития, думая о чем-то очень неясном и далеком. Сквозь разросшиеся тополи просвечивало темно-зеленое небо. В холодной вышине устало мерцали бледные звезды.

В общежитии Павел быстро разделся и лег в постель. Ребята, с которыми он жил, куда-то ушли. Сверху, из читального зала, доносился девичий смех и звуки аккордеона: там молодежь устроила танцы. Один бас аккордеона западал, и Павел определил, что это играет Васька на своем инструменте.

Павел лежал на спине, заложив руки под голову, слушал льющийся сверху жизнерадостный смех и долго смотрел в потолок.

3

Каждое утро Зина, проходя по цеху, на несколько секунд останавливалась возле Павла и говорила: «Здравствуй, Павлик». Павел отвечал: «Здравствуйте», и продолжал готовить станок к работе.

В синих глазах Зины вспыхивал колючий огонек, она поворачивалась и шла дальше. Васька Сиротин краем глаза следил за этой сценой, повторяющейся ежедневно, и ухмылялся.

— «И злобу в сердце затая, он отвечал ей лишь презреньем», — продекламировал однажды Васька, когда они с Павлом выходили вечером из ворот завода:

— Ты к чему это? — не понял Павел.

— К тому. Дурак ты, Павел, дуешься, сам не зная на что. Честное слово, Зинаида Владимировна этого не заслуживает.

— А я-то при чем?

— При том… Ну, привет, спешу я. Будешь постарше — поймешь.