Холли Габбер - Мозаичная ловушка Страница 2

Оскар – второй партнер Саманты по еженедельным покерным баталиям и ее давнишний приятель – являлся полной противоположностью живчику Серхио: своей медлительностью и аморфностью он напоминал старую черепаху, самое существование которой протекает в вечной борьбе с нежеланием двигаться с места. Редкостный умница, Оскар уже много лет работал редактором в одной из информационных программ-долгожителей: он ведал подборкой новостей культуры. Эта должность его вполне устраивала, он не помышлял о карьерном росте и приходил в ужас, когда его спрашивали, не хочет ли он со временем вырасти в телевизионного босса-функционера. Новости культуры были его альфой и омегой, и ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем штудировать сообщения о том, какие экспонаты были представлены на послед–ней выставке деревянных идолов, сколько человек прослезились при просмотре нашумевшего крупнобюджетного блокбастера и как прошли гастроли китайского мужского балета. Для прекрасно образованного Оскара эта разнородная информация являлась и путеводителем по лабиринту свежих тенденций во всех видах искусства, и тем культурологическим зеркалом, в котором отражался современный – увы, деградирующий – мир. Оскар изучал новости так же ретиво и скрупулезно, как какой-нибудь историк изучает древнеегипетские иероглифы: он анализировал их, подвергал детальному рассмотрению, делал выводы и обобщения, сопоставлял свое мнение по любому вопросу с мнением неразумного большинства и мнением отдельных высоколобых критиков – и, собственно, тем и жил. Каждый новый день, преподнося ему новые сообщения, подпитывал его потребность в получении новых сведений о мире искусства – а информационная жажда Оскара была воистину неутолима.

Саманта безумно уважала Оскара, она преклонялась перед его энциклопедическими познаниями, порой ее поражали его остро-здравомыслящие оценки различных явлений культуры. Пожалуй, она влюбилась бы в него, если бы Оскар не был так долго и беспросветно (оказалось, вовсе не беспросветно!) женат и не обладал бы столь непрезентабельной внешностью. Серхио однажды весьма точно назвал совершенно бесформенного, яйцеголового Оскара человеком-пастилой: он был полным, очень бледным, рыхлым, как тесто, да еще и абсолютно лысым. Во время игры зачастую заводился, начинал сильно нерв–ничать, но на лице это не отражалось – зато его дрожащие руки становились настолько мокрыми, что карты прилипали к пальцам и теряли жесткость. Безумно стесняясь своего несовершенства, Оскар держал в карманах пиджака бумажные носовые платки – после каждой раздачи он совал руки в карманы и незаметно очень тщательно их вытирал. Но если ему приходили хорошие карты, только что вытертые ладони вновь становились влажными и оставляли темные следы на матерчатой поверхности стола.

– О, ну наконец-то! Мы ждем вас уже минут два–дцать!

Вопль Серхио прозвучал так резко и неожиданно, что погрузившаяся в свои мысли Саманта даже вздрогнула. Оскар приближался, благостно улыбаясь и по-совиному моргая тяжелыми, чуть припухшими веками. На полшага сзади держался долговязый худощавый блондин с заостренным, резко выступающим носом, наводящим на размышления о различных архитектурных деталях (капитель, капитель, с длинным клювом коростель…), названия которых не давали покоя любознательному Серхио.

– Прошу прощения, прошу прощения. Я плохо объяснил Ларри, где буду его ждать, поэтому мы четверть часа искали друг друга у разных входов… Знакомьтесь, друзья мои: это Ларри – человек, который убежден, что здание должно стать для его обитателей самой близкой границей с миром после границ их собственных тел. Я правильно вас процитировал?

Блондин немного натянуто улыбнулся и приветственно поднял левую ладонь.

– Безупречно. Но это не мои слова. Я всего лишь повторяю их за Чарльзом Муром, одним из самых великих архитекторов двадцатого века.

Оскар пару секунд тактично помолчал, дабы это высказывание успело обрасти должной торжественностью и значительностью, а затем продолжил тем же непринужденным тоном:

– Вот этот кудрявый, похожий на Париса юноша – это Серхио, чьи таланты воистину многогранны. Он уже состоявшийся компьютерный гений и еще не вполне состоявшийся литератор, но его звездный час на сценарном поприще явно не за горами. Во всяком случае, мы все с нетерпением этого ждем. А вот эта прелестная женщина с глазами цвета июньского неба, – это Саманта, режиссер «Жажды успеха», одной из телевикторин, которые хоть немного интеллектуальны. Там по крайней мере никому не предлагаются готовые ответы, из которых следует вы–брать правильный, – участники игры могут рассчитывать только на свои мозги и память. Именно Саманте эта передача во многом обязана своим высоким рейтингом. Вы ее видели? Она идет по субботам в пять часов вечера на «Сити-ТВ».

Ларри клюнул Саманту взглядом таким же острым, как его нос.

– К сожалению, нет. Я не смотрю ни ток-шоу, ни телевикторины. Но моя мама, по-моему, смотрит «Жажду успеха» регулярно. Значит, это действительно не самая плохая передача.

«Однако довольно нагло, – подумала Саманта. – С ходу делать такие безапелляционные заявления… Что ж, налицо эдипов комплекс, раз у нас имеется непогрешимая супермамочка. Так же вполне очевидно, что под этой грозно нависшей мамочкиной тенью из каких-то других, неясных пока смутных комплексов и – возможно – неуверенности в себе произрастает вызывающая заносчивость, граничащая с бесцеремонностью. Хотя внешне этот Ларри, безусловно, хорош – этакая небрежная импозантность, великолепные волосы, глубокие серые глаза…» Вот уже восемь лет Саманта не могла спокойно видеть глаза такого бархатисто-серого оттенка – они будоражили и вызывали дрожь, которую она за эти годы так и не смогла побороть. А маленький белый шрамик над верхней губой не только не портит резких черт его лица, но и придает им некий романтический шарм… Рядом с Оскаром, состоящим из одних окружностей, бугров и полушарий, Ларри, казалось, был собран исключительно из прямых линий и углов – но они сочетались вполне стройно и гармонично. Уж если изъясняться на языке этого надменного зодчего, он на фоне Оскара смотрелся, как устремленный в небо готический собор на фоне тяжеловесной барочной постройки.

Ларри уселся напротив нее, чуть подтянул рукава джемпера и едва заметно мотнул головой, словно откидывая назад прядь волос. В этом движении было что-то настолько наивно-юношеское и пижонистое, что Саманта с трудом подавила улыбку. Теперь она, то и дело отрываясь от карт, кидала быстрые короткие взгляды на своего визави. Каждого нового знакомого она, насквозь проникшаяся меркантильным духом телевидения, оценивала по одному простому принципу: что бы он мог рекламировать? В сочетании с каким товаром Ларри смотрелся бы достаточно органично? С продуктами питания, техникой, одеждой, парфюмерией? Нет… Этому холеному, слегка томному типу подойдет нечто более роскошное. Автомобили? Но в его внешности присутствует что-то роковое – потребители поостереглись бы приобретать разрекламированные им средства передвижения. Может, просто-напросто кофе? Саманта представила, как Ларри держит чашку своими длинными изящными пальцами и произносит: «Дивный аромат – крепкий, бодрящий…» Нет, в его исполнении подобная фраза прозвучит издевательски. Вывод: к рекламе он стопроцент–но непригоден.

– Вскрываемся, – послышался голос Серхио, в очередной раз вырвавший ее из мечтательного полузабытья, – сдается мне, Саманта, ты блефуешь. У меня три восьмерки, да будет тебе известно. Что скажешь?

– О-о-о, это круто. А у меня порядок от валета. Я не блефовала, отнюдь… Плакали твои полтора доллара.

Саманта обладала одной удивительной особенно–стью, причины которой не были вполне ясны даже ей самой. Ей не верили, когда она говорила правду, и безоговорочно верили, когда она самым наглым образом врала. Это свойство приносило его обладательнице одну лишь выгоду: если Саманте приходили по-настоящему хорошие карты и она начинала повышать ставки, все отчего-то уверяли себя и друг друга, что она блефует, имея на руках в лучшем случае две пары. В выигрыше в результате оказывалась только она.

Впрочем, Ларри, как выяснилось, стал чуть ли не первым человеком, которого не одурачивали ее интонации. Он играл здорово и довольно рисково, каким-то неясным чутьем распознавая чужой блеф. Саманта быстро убедилась: им всем крупно повезло, что они сговорились повышать ставки не более чем на четверть доллара, – играй они по-крупному, Ларри за вечер при удачном стечении обстоятельств мог бы оставить их всех без штанов. Похоже, Серхио считал так же: Саманта поняла это после нескольких выразительных взглядов, которыми они обменялись, потеряв на двоих всего за полчаса долларов пять. Игра приобрела неожиданную остроту, но лишилась привычной домашней уютности – этим вечером она протекала в натянутом молчании. Серхио и Саманта поначалу не решались его нарушить, раздумывая, с какой стороны подъехать к неприступному новичку, а Оскар, единственный человек, который сумел бы сделать это довольно легко (на правах общего знакомого и связующего звена), похоже, даже не ощущал звенящей в воздухе натянутости, по обыкновению, полностью погрузившись в игру. Отдельные непременные реплики-комментарии по ходу дела не только не разряжали обстановку, но, напротив, нагнетали напряжение, превращая приятнейший и всегда непринужденный процесс в какую-то обязательную повинность. Наконец Серхио не выдержал: