Ариэль Бюто - Козлы Страница 2

Голубая дама, слава богу, уходит, прихватив по дороге прилагающегося к костюму мужчину, он смирно дожидался, припаркованный у входа в прачечную.

Еще на прошлой неделе костюм Франсуа пылился в дальнем углу нашего шкафа. Его единственный костюм. Свадебный он брал напрокат. А что, если и мне сдавать свою реликвию в аренду неимущим новобрачным? Или передать по наследству Морган? Она ведь столько сил положила, чтобы заполучить мужа!

Тип с мясистым затылком кладет на стойку квитанцию. Молча. Вместо человеческой речи — повелительный взгляд, на мелкий обслуживающий персонал он не намерен тратить слов. Так пусть потом не жалуется, что ему не с кем поговорить! Я больше не рискую строить догадки о том, что и кому выдадут, но не удивлюсь, если этот английский лорд уйдет с клубным галстуком и непромокаемым плащом.

Опять промах! Но весьма поучительный. Толстомясому выдают фиолетовый жакет, к рукаву, на месте неотстиравшегося пятнышка, пришпилена булавка. Служащая объясняет, что ничего нельзя сделать, так как происхождение пятна неизвестно. Я помалкиваю, хотя мне происхождение этого пятна отлично известно: клубничный пирог, который сунули в багажник впритык к одежде. Пятно действительно не отстирывается, поэтому я и перестала носить этот жакет. Затем стараниями Франсуа он оказался на улице — вместе с другим тряпьем в картонных коробках и кое-какой мебелью, разобранной на части. Выходит, этот тип роется, тряся перхотью, в мусорных баках, а потом приносит добычу сюда! Я бы с ним перекинулась парой слов. Не для того чтобы унизить, мне просто интересно, не попадалась ли ему красная юбчонка, которая была на мне, когда я познакомилась с Франсуа.

— Вы за свадебным платьем? — Приемщица поедает меня глазами. — Пришлось повозиться с подолом, он был сильно забрызган, но все отошло. Вам явно не повезло с погодой…

Она могла бы работать сыщиком. Держу пари, не пройдет и тридцати секунд, как она припомнит народную примету: «Дождь на свадьбу к погожему браку».

И я выигрываю пари! Девушка любовно разглаживает последние складочки на моем платье. Моем драгоценном идиотском платье, чудом уцелевшем при крушении нашего брака.

— Вы сдали его уже без пуговицы, — сообщает она с легким беспокойством в голосе.

Я киваю: может, и так. Платье я отыскала среди битой посуды и мебели, оно валялось скомканным на мостовой. Шестью этажами выше пускали солнечных зайчиков окна нашей квартиры, чисто вымытые, распахнутые настежь в ожидании новых хозяев. А немного спустя, спрятавшись за угол, я наблюдала, как Франсуа выходит из дома, садится в машину, за рулем — сияющая Морган. И вот так, вдвоем, они уносятся навстречу новой жизни.

Приемщица протягивает мне пакет:

— Вот, пожалуйста, мадам, оно совсем как новое. Ужасно жалко, что погода вас подвела. Но ведь все прошло хорошо, правда?

Я тупо гляжу на нее.

— Ах да, очень хорошо, замечательно, чудесный был праздник!

Нельзя же признаться этой бедняжке, что пятна на платье — одиннадцатилетней давности, и только сегодня утром их уничтожили, как и мой брак.

Выскакиваю на улицу, меня трясет — то ли от дикого хохота, то ли от рыданий. Но как бы там ни было, я крепко прижимаю к груди мое подвенечное платье.

2. Да воздастся нам

На судно они сели в Палермо. Каролина, Люк, Роберт, Сильвия и Марио. Последний слегка уменьшился в размере и поэтому путешествовал в погребальной урне из оникса.

Перед тем как обратиться в прах, Марио долгое время был прикован к постели. Смертельная болезнь протекала невероятно медленно, и, чтобы не скучать, он сам начал воздавать посмертные почести своей короткой жизни. Последняя воля Марио, оглашенная его сводной сестрой Каролиной, изрядно разочаровала друзей и знакомых. Неуемная фантазия молодого режиссера на сей раз породила лишь бесцветную церемонию, жалкую пародию на всем известный фильм. Избалованные его сногсшибательными импровизациями и мистификациями, придуманными будто в голодном бреду, друзья явно ожидали от Марио большего. Предвкушали какую-нибудь сумасшедшую выходку, даже несмотря на то что последние слова покойного заронили в души некоторые сомнения: а в своем ли уме покинул их приятель этот мир? Всю жизнь Марио только и делал, что богохульствовал, отрекался от родителей и упорно ненавидел сводную сестру Каролину только потому, что она не разделяла его пылкого стремления к кровосмешению. И этот человек, ко всеобщему недоумению, истратил свой последний вздох на сущую банальность: «Да воздастся нам по делам нашим…» Самые проницательные из его друзей пытались отыскать в этих словах некий скрытый смысл, но безуспешно.

Казалось, под конец жизни чувство юмора и потребность делать гадости оставили Марио.

В записке, найденной на больничной тумбочке, говорилось, что при кремации не должно быть посторонних людей, только самые близкие. А на Сицилию, где Марио повелел развеять свой прах, отправится Каролина в сопровождении костюмерши, с которой Марио не работал со времен первого спектакля, полицейского, однажды препроводившего его в участок, где они скоротали ночь за покером, и, наконец, роскошного молодого человека, которого никто не знал, но который будто бы принял его последний вздох. Все четверо попутчиков видели друг друга впервые, и, за исключением Каролины, никто из них не был знаком с ближним кругом Марио.

Многочисленные друзья, отстраненные от участия в мероприятии, чувствовали себя задетыми, пока ассистент режиссера Сильвэн не утешил их, описав в красках четырех избранников. Во-первых, тридцатилетняя женщина, до сих пор не изжившая подростковые комплексы и вдобавок жутко похожая на Марио; затем красивый малый с глуповатой улыбкой, одетый как служащий похоронного бюро; третьей в списке шла невысокая рыжеволосая дама неопределенного возраста — ей можно дать и сорок, и шестьдесят; наконец, толстяк, который, не успев отобедать, уже ищет, чем бы перекусить. Да, Марио был несомненно мертв.

В первые часы плавания его имя не упоминалось, каждый знал, что имеет крайне мало оснований находиться на яхте, и боялся, как бы остальные не вывели его на чистую воду. Происходящее напоминало то ли ночное бдение накануне похорон, то ли морскую прогулку для пенсионеров. Все, даже капитан и экипаж, были одеты в черное — кроме Каролины. Она щеголяла в оранжевом пляжном платье. Сильвия, костюмерша, восхищалась удобным и красивым кораблем. Полицейский Роберт беспокоился об ужине. Красивый парень Люк читал. Каролина охотно вздремнула бы часок после обеда, если бы не урна, с которой ей приходилось делить каюту, — развеивание праха было намечено на завтрашнее утро.

К девяти часам солнце начало клониться к горизонту. В половине десятого на задней палубе накрыли стол для легкого ужина, состоявшего из холодных закусок. Пассажиры покорно переместились из шезлонгов на стулья: Сильвия напротив Роберта, Люк напротив Каролины. Ели молча, изредка обмениваясь вымученными улыбками. Роберт старательно пережевывал окорок, вегетарианка Сильвия ждала перемены блюд, Лукас ел будто из вежливости.

Каролина не поднимала глаз от тарелки. Столь тесное соседство с Лукасом смущало ее. Неловко потянувшись за солонкой, она задела его руку.

До ужина она в основном смотрела на него против света — черные кудри на фоне голубого неба, под ними квадратное лицо, словно темное окошко. Теперь же этот силуэт из китайского театра теней взирал на нее разноцветными глазами, такими добрыми, что тянуло впасть в детство, а кроме того, руки у него были будто изваянные из мрамора, до них хотелось дотронуться, чтобы проверить, настоящие ли они. Если бы Каролина не подозревала о любовной интрижке между Лукасом и своим покойным братцем, ее мгновенно сразил бы удар молнии, как оно бывает в дешевых любовных романах. «Ну же, — урезонивала она себя, — у тебя больше нет времени сходить с ума по красивым юнцам. Пора уже сосредоточиться на экземплярах, годных для создания семьи». Слишком свежи были воспоминания: ее последний роман с красавцем продлился всего два месяца. Она не успела воплотить в жизнь даже самую скромную из своих фантазий — позавтракать наедине с любимым в новом пеньюаре из прозрачно-воздушной ткани. Каролина не взялась бы утверждать, что между красотой ее последнего возлюбленного и краткостью их романа существовала прямая зависимость, но ей хватило мужества признать: некрасивые мужчины более постоянны, — по крайней мере, если судить по ее опыту. Самый страшненький из ее бойфрендов даже геройски заговорил о детях раньше, чем это сделала она, — веский аргумент в его пользу, который непременно привел бы их под венец, не испугайся Каролина, что потенциальный отец слишком щедро одарит будущего ребенка своими генами.

Вздох Сильвии прервал ее раздумья. Мысли Каролины были столь далеки от Марио, что она даже рассердилась на себя: «Это все-таки не круиз!» И тем не менее она не сводила глаз с Люка, поглощенного созерцанием собственных пальцев, барабанящих по столу.