Ирина Муравьева - Сусанна и старцы Страница 2
Ирина Муравьева - Сусанна и старцы читать онлайн бесплатно
Хозяйка смерила Николаса русалочьим глазом и ответила по-русски медленным и сладким, как вишневое варенье, голосом:
— Пан Никовай, Сузя быва проститьютка у Киев. Она имеет детку, и детка больной. Больной детка, пан Никовай. Мы пвачем.
И смахнула слезы с ресниц.
— Вы слышали? — воскликнул Николас, обращаясь к столпившимся старикам. — У Сусанны больной ребенок, потому что — это ведь Киев, это же Чернобыль! Мне рассказывал друг, он был как раз в Киеве, его уже нет — Царствие Небесное! — он мне говорил, сколько уродов там нарождается!
— А вы слышали, что она проститутка? — перебила его одна из старух, низколобая, с заросшим волосинками мясистым подбородком. — Прос-ти-тут-ка!
— Lunch! Lunch![7] — весело провозгласила хозяйка и, взмахнув острым сверкнувшим ножом, наклонилась над пышным батоном хлеба своим пышным надушенным телом. — Пан Генрих! Where are the vegetables?[8]
Молчаливый, с опущенными глазами повар появился из кухни, на секунду приоткрыв дверь в ее облачное пространство, пересек пронизанную солнцем комнату и в самом центре стола поставил глубокое белое блюдо с вареными овощами.
Защебетав и заулыбавшись, радостные, как птицы, старики потянулись со своими тарелками, и густое дыхание разомлевшей моркови соединилось с их нетерпеливым, коротким дыханием. Один только бывший невропатолог, убедившись в том, что жена его занята разговором с соседкой, незаметно скользнул за дверь. На втором этаже дома были спальни.
Горничная ничком лежала на кровати и плакала. Вошедший увидел маленькую иконку, стоящую на тумбочке, надкусанную конфету и рядом с ней фотографию какого-то ребеночка с лысой головой.
Она почувствовала наконец постороннее присутствие и тут же вскочила. Лицо ее от долгого плача превратилось в бесформенный кусок чего-то темно-красного, словно бы мяса или арбуза.
— Ну, все будет хорошо, все пройдет, — переступая с ноги на ногу и морщась от жалости, сказал старик.
— Ох, нет! — Сусанна обдала его кипятком своих бирюзовых глаз и снова зажмурилась. — Ох, вы не знаете! У меня же доченька помирает!
Она попыталась произнести что-то еще, но вдруг, подавившись словами, заскулила, как скулят собаки — на одной тонкой, тоскливой, срывающейся ноте, словно кто-то проколол или прожег ей горло.
Невропатолог совсем потерялся: он хотел было налить воды, но никакого стакана поблизости не было, хотел погладить ее по голове, но она начала с силой раскачиваться из стороны в сторону, не обращая внимания на то, что рядом с ней находится чужой человек. Тогда он осторожно опустился на стул у кровати и стал ждать, пока она успокоится.
— Доченька, — выдохнула она наконец, захлебываясь слезами. — Четыре годика. Без мужа родила. У нас там, в Киеве, с работой очень плохо, а мне повезло: устроилась в гостиницу. Хорошую, одни иностранцы, меня по блату взяли. Английские курсы кончила. Ну, и он в этой гостинице стоял. Из Америки. Бизнесмен. У него по бизнесу дела там были. Сам поляк. — Сусанна прижала к груди мокрые от слез руки. — Я не за бабки! Я по любви! Сказал, не женат. И родных только сестра-близняшка, держит гостиницу, а вообще она ему партнерша по бизнесу. Я, конечно, залетела. Он говорит: «Рожай». Вот! — Она схватила фотографию с тумбочки и сунула ее к самому носу старика. — Опухоль нашли в голове. Начали химию. Волосики выпали все, видите?
Старик наконец разглядел, что на фотографии была девочка с лукавым личиком и продолговатыми глазами. Губы сжаты, как у матери.
— Она болеет, я разрываюсь. Из больницы на работу, с работы в больницу! А она у меня — не вру ни минуты! — таких не бывает! Капельницу ей ставят, так она медсестру подбадривает: «Тетя, ты не бойся, я тоже тебя не боюсь!»
Горничная опять затряслась.
— А что же… — пробормотал невропатолог, — отец-то что?
— Ничего! — вскрикнула она. — Пару раз позвонил, и все! Зимой новая опухоль, опять лечили. А весной мне мать говорит: «Езжай к нему. Проси, чтобы в ихней больнице посмотрели. Хоть консультацию, хоть что». А он ведь и не звонит! Я говорю: «Ну как? Стыдно!» Мать говорит: «Его же ребенок!» А я знала, что у сестры, у близняшки этой, гостиница здесь, он мне давно еще телефон дал, еще когда у нас все хорошо было. Я думаю, спрошу, нет ли работы на лето. И такую цену назвала, что курам на смех. Лишь бы позвали. Мне от моей доченьки оторваться было — знаете, как? Солнышка моя родненькая!
Невропатолог сглотнул образовавшийся в горле ком и ладонью, сухой и коричневый край которой свисал, как подкладка из рукава, дотронулся до краешка фотографии.
— Я его разыскала, отсюда уже. Звоню. Он говорит: «Консультация — это целое дело». Я говорю: «Мы заплатим! Мы с себя все снимем, до нитки!» — «Это, говорит, десятки тысяч». Я не поверила, опять позвонила, он мне то же самое: «Ничего, говорит, не могу». Меня всю аж перевернуло. Что ж ты за урод за такой! Твой же ребенок мучается! Ну, я решила: буду требовать, проходу ему не дам! А он сестре нажаловался, что я хулиганю по телефону, достаю его. Она ворвалась ко мне вечером. «Попробуй, — говорит, — только! Увидишь, что будет!» А ночью, сегодня, мне самой мать позвонила. Плохо, говорит.
Глаза ее широко раскрылись и, полные ужаса, остановились, словно ослепли.
— Мне уже ничего не нужно, только бы домой добраться! Пусть они деньгами своими сраными подавятся, я у них сейчас сама ни копейки не возьму! Мне домой нужно, и все! Лягу с ней рядом. А тут с билетами знаете что творится! Стала утром в агентство дозваниваться — от полутора, говорят, тысяч, если через две недели, а если срочно нужно, тогда три! Откуда ж у меня такие деньги? А ждать две недели? Кто знает, что с ней через две недели-то будет?
Невропатолог подумал, что по сравнению с тем горем, которое она переживает, и тем, которое ей, скорее всего, еще предстоит пережить, деньги на билет — это такая чепуха…
— Мы сейчас, — забормотал он, — я уверен… шесть семей… Если мы сложимся, я уверен…
— У меня одна тыща-то есть, — торопливо вскочила она, — вот, я покажу… — И полезла куда-то в сумку, в старенький, красный, из блестящего кожзаменителя кошелек.
— Да что вы, что вы! — Он замахал руками. — Я сейчас пойду, расскажу им все…
— Ну, все-то, может, не надо? — всхлипнув, спросила она и исподлобья посмотрела на него. — Скажут, что я ей нагадить хочу, нехорошо…
Старики уже отобедали и мирно допивали чай со сладкими ватрушками. На всех лицах было одинаковое сосредоточенное выражение, которое бывает у новорожденных, торопливо сосущих резиновую пустышку. Они даже не разговаривали между собой, чтобы не отвлекаться от того, в чем заключался сейчас весь смысл их ненавязчивой жизни, — от этих вот чудесно пропеченных, с коричневой корочкой ватрушек и нежно загустевшего вишневого варенья, которое они, наивно высунув языки, слизывали с пластмассовых тарелок.
— Я кое-что тут выяснил, — волнуясь и поэтому деревянно и неловко, начал невропатолог, — о Сусанночке… Большая беда…
И он так же деревянно и неловко рассказал, что у горничной больная дочка, ей стало хуже, и нужно срочно лететь в Киев, а отец девочки, живущий в Штатах, отказался в чем бы то ни было участвовать. По мере того как он говорил, лица у старух жадно и заинтересованно удлинялись, а их мужья, снова почувствовав себя мужчинами, ибо речь шла о любви и интимной близости, осуждающе закрутили головами, забормотав что-то вроде: «Ах ты, подлец, ах ты, сучара, попался бы ты мне под Сталинградом…»
Наконец невропатолог дошел до истории с билетом, и бормотание стихло. Старики опустили глаза, словно предоставляя женам высказать свое мнение, и нахмурились. Старухи переглянулись.
— Речь идет о небольшой сумме, — оробев, пробормотал невропатолог. — Мы с Анной Владимировной можем дать, я надеюсь, долларов пятьсот, да, Аннушка?
Он перевел было глаза на жену, но она отвернулась, а та часть лица и шеи, которые он увидел, ярко покраснели.
— Аня? — вопросительно повторил он.
— Да помолчи! — с досадой пробормотала жена и, не оборачиваясь, махнула рукой. — Вечно ты лезешь сам не знаешь во что!
— О-хо-хо-хо-хо! Если бы все, как вы говорите… — тяжело вздыхая, прохрипел один из стариков и с трудом приподнял над стулом огромное отечное туловище. — А тут… Сочинить, конечно, можно всяко… Не запретишь…
— Вот они какие хитрые, проститутки-то, — мстительно изрекла женщина с волосатым подбородком. — Вот на таких-то и попадаются! У них всегда то дети больные, то матери-инвалиды, то братья-калеки…
— Мастерицы, мастерицы! — с неожиданным английским акцентом подхватил Николас и визгливо засмеялся. — Вы, пожалуйста, нам предоставьте доказательства! А просто так довериться продажной женщине… — Он скорчил легкую гримаску отвращения. — Если женщина, так сказать, продает свою любовь за презренный металл…
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.