Роман Лерони - 100 и 1 день войны Страница 2

Вадим же серьёзно рассматривал эту проблему в пользу переселения в «житлуху». В отряде он был ровно две недели из подписанной командировки в 100 дней. Перед выпуском из училища он писал рапорт по поводу своей личной жизни. Командование училища прознало о его проблемах с особой, с которой он встречался почти полных два года. Хороша была девица. Одна из завидных невест города. Из обеспеченной семьи, самоуверенная, красивая, ладная да статная. Но, как говорится, Маша, да не наша. У неё оказались иные планы на дальнейшую жизнь, которую она, следуя методичным увещеваниям родителей, родственников и сонма подружек, не хотела разменивать на скитания по гарнизонам в поисках непрактичной романтики. Ему об этом было сказано после выпускных экзаменов. Горько было, обидно, но не настолько трагично, как казалось другим. Оставалось небо. Иного смысла в своей жизни он не видел. Был написан рапорт, к нему был добавлен другой, где он просил дать ему «100 дней».

Психолог училища, он же замполит, вызвав к себе на беседу по поводу этих рапортов, со всей тонкостью опытного психолога прямо спросил, а не является ли второй рапорт попыткой решить проблему первого? Ну, мол, часто молодые мужчины, чьё самолюбие уязвлено женским отказом, ищут способа «законно» нарваться на пулю. И «100 дневная командировка» в зону боевых действий может быть хорошим способом, чтобы решить эту проблему. На что получил такой же по прямоте ответ: нет, не является.

В своём решении отбыть на войну Вадим руководствовался меньше всего чувствами. Он видел в своих мотивах больше рационального, чем замполит училища. Основная специализация, которую получали выпускники училища — это пилот Ми‑8. Машину он знал превосходно! Был не лучшим, но и не худшим. Преподаватели и инструктора характеризовали его как хорошего пилота, предпочитающего академическое пилотирование. Разворот «блинчиком», запас высоты, запас мощности, «тише едешь — дальше будешь». План полёта — что твоя партитура и не переврать ни единой ноты. Война же могла позволить приобрести бесценный ненормативный опыт пилотирования. А это уже мастерство высшей пробы, когда досконально знаешь не только машину, но и самого себя.

Полёты по струнке и по буквам многочисленных инструкций исполнялись лишь ради одной цели — окончить училище, не попав под списание по «неудам» от инструкторов. Видел он такие примеры. Полно.

Всё изменилось, когда было предложено переквалифицироваться на «чёрную акулу». В начале 4‑го курса была пригнана пара Ка‑50. Он сразу согласился! А как иначе? За весь предыдущий период обучения он не выполнил ни одного самостоятельно полёта. В Ми‑8 это невозможно! Место «правака», постоянно занятое строгим инструктором, тяжело давило на психику. Да, и в дальнейшем в качестве того же «правака», второго пилота, можно было кататься годы. Ка‑50 же был вертолётом для самостоятельных людей. Одноместный вертолёт нетрадиционной компоновки НВ. Вот она, свобода для человека безмерно влюблённого в небо и вертолёты!

С вертолётами прибыл и инструктор. Правда, первого полёта пришлось ждать долго, сминая плохо скрываемым раздражением месяцы отработки эволюций в кабине, запусков и «остановов». Если для Ми‑8, для их предварительного освоения использовался тренажёр, то с Ка‑50 такой возможности не было. Были два вертолёта, один инструктор и четверо отобранных кандидатов.

После Чеченской кампании Министерство вооружённых сил России решило закупить больше этих машин. Но из–за отсутствия института подготовки пилотов на эту уникальную машину, внедрение этих машин в лётные подразделения Армейской авиации, и их освоение на местах шло весьма неспешно. Опытные пилоты предпочитали «классику» с рулевым винтом. С опытом в личности пилота закрепляется некий скрытый стержень безопасности, как себя, так и вверенной машины. Ну, кто, имея за плечами пару тысяч часов налёта на «тандеме» или в «парке» решится на одиночество одноместной машины, основную часть ПП выполняющей на ПМВ? Как можно отказаться от страховки, когда вдруг–что случись, управление возьмёт на себя оператор из нижней кабины, или второй пилот, плечо которого надёжно присутствует справа? А тебе, на твоё безрассудное решение лишь многозначительно покрутят у виска, да одарят снисходительным взглядом. Вот, пожалуй, и всё напутствие для будущего пилота Ка‑50.

Но как бы начальство училища не тянуло с практическим освоением «чёрных акул», оно было всё–таки вынуждено выполнять приказы. И кандидаты были отобраны также из соображений безопасности полётов. Лучшие курсанты не всегда были адекватны в пилотировании, зачастую путая знания с опытом. А аккуратные «середнячки» со своими полётами как по нотам, были как нельзя кстати.

Инструктор был мужиком. В полном, армейском понятии этого слова. Толковый, как пилот, необъятный в знаниях, как инженер, непревзойдённый, как боевой офицер, плюс, принципиальный и прямой в выводах и суждениях. В нём не было той скрытной особенности, присущей остальным, штатным инструкторам училища. Они загодя решали судьбу курсанта. Они определяли брешь в пилотировании молодого пилота заранее, а затем планомерно вытягивали того до момента, когда он себя «проявит». Зачастую это заканчивалось списанием несостоявшегося пилота с небес. Зато армия избавляла себя от будущих лётных происшествий и трагедий.

Этот же инструктор был иным. Наверное, потому, что сам учился пилотированию Ка‑50 не у училищных инструкторов, а у боевых пилотов. Это уже другая школа.

сценарий, литературная адаптация

Это был капитан Фесун. Он, как узнал Вадим, будучи уже здесь, в Отряде Вергеева, остался в училище, которое к уже имеющемуся парку Ка‑50 получило ещё пару машин, и ещё одного инструктора.

Первый полёт на Ка‑50 запомнился гораздо ярче, чем на Ми‑8… Фесун проводил его до открытой двери кабины, молча подождал, пока пилот «упакует» себя в кресле, после протянул шлем.

— Я знаю, Вадик, что ты всё помнишь. Знаю, что всё сделаешь. Главное выполнить основные правила: не налегай на РППУ — это не штанга; постоянно триммируйся — незачем махать ручкой по всей кабине; работай педалями и следи за вектором сноса на ИЛС. И слушай меня, курсант!

Вадим хотел повторить всё услышанное, но инструктор решительно закрыл дверцу, замкнув курсанта в узком пространстве кабины наедине с внезапной самостоятельностью.

В остекление кабины он видел, как капитан не торопясь пошёл к машине ППУП (передвижной пункт управления полётами), и вбежал по ступеням в нутро кунга. Через минуту в телефонах шлема раздался щелчок, красноречиво говорящий о том, что можно делать запрос на запуск.

Первое впечатление от полёта… Конечно, упражнение по висению трудно назвать полётом, но всё–таки! То, что «акула» любит РППУ — это было ясно сразу после отрыва, и чем нежнее, а вместе с тем и увереннее, рука работает с ручкой, тем был естественнее полёт. Работа с РОШ была не сложнее. Та сила, которая заложена в этом рычаге управления была настолько же невероятной, как и послушной. Не было той непредсказуемой, как для малоопытного пилота, инертности «шмеля», а была тонкая покорность превосходной машины. Поэтому отрыв произошёл несколько быстрым, чем требовалось. На установленную высоту в десять метров пришлось снижаться, компенсируя педалями вправо вращение машины влево. Но затем всё пошло, как по нотам. Триммирование перед висением и включение автомата висения; визуальный ориентир в лобовом стекле ровно в середине. Вертолёт висел, как привязанный, ровно и уверенно. Все показания приборов были в норме. Небольшой боковой ветер, его короткие порывы автопилот отрабатывал чутко и точно. Затем отключение канала направления на панели автопилота и выполнение разворотов. «Земля» молчала.

«Скат, 12‑й упражнение выполнил. Разрешите посадку?»

Уже потом, вспоминая всё происшедшее, Вадим был уверен, что в его голосе было больше сожаления, чем уверенных ноток рапорта. Фесун ответил не сразу, и эта пауза могла означать жирный крест на карьере пилота Ка‑50. После этого первого полёта уже было что терять. Он породнился с «акулой».

«12‑й, Скат: посадку не разрешаю. 12‑й, выполняй два больших круга. Во время первого выполняешь имитацию захода по–самолётному. Второй круг завершаешь посадкой по–самолётному и рулением. Выполняй!»

Потом было лишь одно замечание после Первого разворота.

«12‑й, Скат: «блинчики» будешь рисовать на «шмелях. Отрабатывай крены! Как понял?»

Что было непонятным? Пришло время становиться самостоятельным пилотом.

Правда, не всё прошло гладко. Перед касанием машина упорно не хотела ставать на стойки. Она уверенно продолжала полёт на минимальной высоте, словно над бетоном ВПП была ещё какая–то невидимая поверхность и «акула» уверенно по ней катилась.

«12‑й, Скат: опусти РОШ. Ещё опусти…» Опускать было боязно, но требование инструктора было полно железной уверенности. Мгновение, и стыки бетонных плит ласково залопотали под резиной баллонов. Доклад о касании, запрос о рулении и память на всю жизнь.