Анна Коростелева - Эоган ОСалливан Страница 2

   - Да, это рука Эогана О'Салливана, - кивнул он. - Очень на него похоже. И при его беспорядочном образе жизни, - желчно добавил отец Диннин, - я нимало не удивлён, что что-то его терзало.

   - А что же могло его терзать, коллега? - осведомился один из присутствовавших профессоров.

   - Не знаю, - сухо отрезал отец Диннин. - Но точно, что не совесть.

   У клана О'Салливанов было чрезвычайно много крепких детей, поэтому об Эогане с детства никто особо не беспокоился и не суетился вокруг него с сюсюканьем. Его частенько позабывали где-нибудь на травке, да он и сам особо не привлекал к себе внимания, так как в основном крепко спал. Когда отец с матерью понесли его крестить, они и вовсе потеряли его где-то по дороге, отложив в сторонку на привале, и вспомнили только когда священник спросил: "Кого в купель опускать будем?" Тогда за Эоганом всё-таки сходили и обнаружили, что он всё так же дрыхнет, завёрнутый в плед, на том самом месте, где его оставили. В другой раз няня забыла его в трактире, куда завернула на минутку прополоскать горло; к вечеру пропажа обнаружилась, и за Эоганом послали кого-то из старших детей: Эоган лежал всё там же, не доставляя никому больших хлопот, а народ, собравшийся в пабе, пил по шестому кругу за его здоровье, и многие уже лежали под столами. Однажды Эогана забыли в зале судебных заседаний в окружном суде Дингла, где его отец выступил в защиту самого себя от обвинения в потраве его овцами английской лужайки лорда Беверли; после того, как английский судья не дал никому и рта раскрыть, ничуть не смирившиеся с поражением О'Салливаны хмуро встали и покинули зал, даже не посмотрев, что забыли старый плед, а вместе с ним и Эогана, на скамье подсудимых. Одно из самых примечательных мест, где когда-либо забывали Эогана, - заросший травой древний каменный форт над скалами Финнтра, откуда был вид на острова Скеллиге и дальше - на океан до самой Бразилии, Земли Бресила, по имени одного из неунывающих ирландских монахов, который и туда добрался со словом Божиим. Правда, Эогану не дано было в тот раз насладиться этим видом по малости лет, зато в первый же день, когда ему удалось наконец как следует разлепить свои глазки, он увидел всю Ирландию до горизонта, поскольку Ирландия - страна необычайно плоская, и в силу этого с небольшого возвышения, не более пяти ярдов, её можно видеть из конца в конец - от Донегольских гор на севере до берегов Килларни на юге, и, честное слово, впечатление она производит тяжёлое.

   В те времена в Ирландии прекрасное классическое образование можно было получить прямо в чистом поле. Доналл Финниан Патрик Ойг Мак Кенна был одним из бродячих учёных, scolАirМ bochta, шлявшихся по дорогам и бездорожью. Финниан открывал свою школу там, где его застигнет зима или просто ливень в пути, или ему приглянется красотка, или лопнет ремешок на сапоге, да мало ли что, в конце концов, может лопнуть у человека. Часто прямо под открытым небом из его заплечной сумки извлекалась пара грязноватых манускриптов, неизвестно какого века, и совсем юный, но уже основательно рыжий Эоган, примостившись на выступе скалы, наравне с другими разбирал эти закорючки, а из-под локтя у него то и дело высовывалась овечья морда, норовя зажевать угол рукописи, за чем приходилось неустанно следить.

   Древнегреческое произношение, которое употреблял Доналл Финниан Патрик Ойг Мак Кенна, не имело ничего общего с той убогой реконструкцией Эразма Роттердамского, которой за неимением лучшего пользовалась вся Европа, а дошло до него в непрерывной традиции преподавания, мало где доступной, кроме Ирландии, и золотые слова Гомера звучали в его устах в точности так же, как звучали они в самой Древней Греции, и уж, по крайней мере, не хуже. Так же обстояло дело и с его латынью.

   * * *

   Когда Эоган был ещё маленьким, но не настолько маленьким, чтобы не уметь говорить, Мак Кенна послал его как-то в дом за своим плащом. Подходя к дому, Эоган только и успел издалека увидеть вора, который быстро скрылся с плащом Мак Кенны и некоторыми другими вещами под мышкой. Эоган искренне огорчился за своего учителя и, вернувшись, не знал, как бы об этом сказать. Однако Мак Кенна сам помог ему, спросив: "Что, Эоган, никак, мой плащ тяжёловат для тебя?"

   Твой плащ неподъёмным не кажется мне,

   Зато тяжела моя весть,

   Что плащ твой, учитель, был лёгок вполне,

   Чтоб вору под мышкой унесть, -

   проговорил Эоган, опустив голову, с неприятным чувством, что не выполнил задание. Но по правде сказать, если Эоган когда и выполнил задание, так именно в тот самый раз, ибо при этом благословенном случае Мак Кенна убедился, что Эоган, как он и подозревал, действительно владеет трудным и редким искусством импровизации. На плащ Мак Кенна плевать хотел.

   * * *

   Однажды Эоган, проходя по дороге из Минтогс в Анагиллимор, увидел, как английский шериф у обочины распекает старого Мэтью Барни на злобном и едком английском, а старик, отроду ничего не знавший, кроме ирландского, только жалко разводит руками да качает головой. Старый осёл, который стоял тут же, среди чертополоха, был причиной безобразной сцены. Шериф орал, чтобы Мэтью платил три шиллинга за то, что его осёл движется не по той стороне дороги, по которой следует. Осёл мотал головой в знак того, что тоже не понимает языка. Словом, один Эоган понял, в чём дело, и сразу от души включился в разговор.

   - Правонарушения в этом приходе - компетенция королевского окружного суда в Трали, - бойко заявил Эоган по-английски, почёсывая одной босой пяткой другую. - К тому же по закону штраф не берут, если в историю замешан не осёл, а козёл. А мы тут имеем дело именно с козлом. И не он козёл, а вы козёл, господин шериф!..

   Шериф побагровел и кинулся за Эоганом, который как сквозь землю провалился. А к тому времени, когда он вернулся на место происшествия, старый Мэтью уже потихонечку доковылял до своей изгороди и скрылся из виду.

   И честное слово, родители Эогана немало удивились, когда на другое утро к ним постучался Мэтью Барни с большой головкой сыра, завёрнутой в тряпицу, и спросил, где их младший. Эогана долго не могли найти и предлагали на выбор десять других чумазых О'Салливанов, но Мэтью твёрдо стоял на своём и вручил принесённый сыр только Эогану, которого в конце концов выудили из-за горы торфа на растопку. Это был первый и последний гонорар, полученный Эоганом за его острый язык. В дальнейшем он получал за это награды другого рода, пока одна из них, слишком увесистая, и не заставила его убраться к праотцам вместе с этим талантом.

   * * *

   Как ни крути, нельзя сказать, чтобы Эоган был особенно усидчив. Уроков он обыкновенно не учил, но заставить его признаться в этом не смог бы и сам Господь. Как-то Мак Кенна задал всем перевод из второй книги Энеиды, - то место, где говорится про троянского коня. Эоган книги не открывал и наутро, весёлый, как птица, появился в развалинах форта и бодро спрыгнул со стены на заросшую травой площадку, где под ясным небом Мак Кенна вёл свой урок. Другие мальчики подготовились и, когда Мак Кенна велел всем написать тут же, под его присмотром, перевод про троянского коня, из-за которого пала Троя, погрызли чуть-чуть перья, собираясь с мыслями, и принялись за дело. Эоган почесал в затылке, но сдаваться и не думал, и, достав из-под рубашки висевшую на шее чернильницу и обтерев перо о штанину, сел за работу. История заключалась в том, что в Трое был конь. Конь был необыкновенно красивый, породистый, и копыта у него были из чистого золота. Сказать правду, он был даже немножко волшебный, этот конь, и такой знаменитый, что всю Элладу лихорадило от желания заполучить его, и из-за него началась Троянская война. Ахейцы стали лагерем под Троей, и в осаждённом городе, как водится, скоро стало нечего есть. А конь был хитрый и прожорливый, с гадким характером. В осаждённом городе ему скоро надоело, поскольку он очень любил поесть, и однажды на рассвете он пробил копытом дыру в стене и сбежал через пролом. Приам с Гектором бросились его ловить, с ними - половина защитников Трои, и ворота случайно остались открытыми. Ахейцы спокойно вошли в эти открытые ворота и заняли город. Так пала Троя. Мак Кенна так смеялся, что у него даже не было сил как следует отругать Эогана.

   Но Эоган любил Мак Кенну, и однажды, когда тот был тяжело болен, поклялся себе, что всё-таки выучит урок и порадует учителя. Он забрался на скалы Финнтра, чтобы ничто его не отвлекало, уселся там и зубрил, и зубрил. К вечеру он появился в лачужке, где Финниан Мак Кенна валялся в горячке, присел к нему на постель, пригладил рукой вихры и с выражением прочёл на память весь заданный урок - и из Вергилия, и из Псалтыри. Мак Кенна застонал.

   - Кажется, на сей раз мне не выкарабкаться, - слабо сказал он. - Такого явственного и дурного бреда у меня никогда ещё не было.