Эрон Гуин - Седина Страница 2

Малыш уставился на него. Потом спросил, о чем это он.

— О том, куда они попали, — объяснил Марри. — В больницу? В травмпункт?

— Какая, на хер, разница?

Марри покачал головой.

— Ты был совсем пьяный.

— Да нет.

— Так нажрался, что ничего не помнишь.

— Отлично я все помню.

— Помнишь, как я тому парню коленом в спину въехал? Помнишь, он лежал, как труп?

— Нет, — сказал Малыш, — я помню его сучью лапу на моем горле. Это я хорошо помню.

Марри отхлебнул пива.

— Говорю тебе, — сказал Малыш, — забудь.

— Угу.

— Серьезно.

— Ну да.

— Насрать на этих козлов.

— Согласен, — сказал Марри.

Потом наступил понедельник, и он снова начал смолить крыши. Весь день с семи утра до семи вечера под оклахомским солнцем, битум, вонь и головокружительная высота — вот что доставалось его бригаде. Спутниковые тарелки и солнечные ожоги. Дрянные ланчи под деревьями. Потом приходишь с работы, открываешь дверь своего трейлера и тупо сидишь там, глядя в никуда. То есть это раньше он так сидел. Теперь он переключал каналы в поисках сообщения о смерти. О доставке в больницу посреди ночи — разбитая спина, сломанный позвоночник. Сколько он себя помнил, он всегда думал о том, что может кого-нибудь убить, а теперь это случилось, и внутри его разверзлась пустота.

Но что-то подобное бывало и прежде: он оставлял их лежать на стоянках, в темных переулках. Один стоял на коленях, держась рукой за живот, другой — за лицо, выплевывая зубы. А на следующий день — ничего. Возбуждение. Гордость.

Потому что он знал, что не убил их?

Откуда же теперь эта тоска?

И если тот парень мертв, тот блондин, которого он ударил коленом, если его позвоночник сломался и он парализован — откуда об этом знает его тело, если сам он ничего не знает?

Он просто стареет, решил Марри. И слабеет.

Так прошла неделя, и он по-прежнему работал на крышах, размазывая щеткой горячий битум, забирая с лесов поднятые туда пластиковые ведра с новыми порциями булькающей жижи, и в жаркие дни, когда ослепительное небо было совсем безоблачным и его кожа краснела даже под загаром и облезала, зной, вонь и несколько банок пива в обед заглушали сосущую тоску и помогали ему немного забыться. По вечерам он ходил в гости к Малышу или Эду. Оба они говорили одно и то же: ничего не случилось, ты его не убил, да и все равно, охота тебе переживать из-за какого-то урода, которому давно надо было оторвать башку.

Он возвращался домой сильно выпивший и застывал посреди комнаты, пошатываясь, затем подходил к окну и смотрел в сторону Оклахома-Сити, хотя тот парень, возможно, был вовсе не оттуда, и словно искал во тьме взглядом того блондина, которого он то ли убил, то ли нет, и ему страшно хотелось, чтобы ничего этого не было.

Но он свалил Малыша и сидел на нем верхом.

Он держал его за горло.

Если бы он не сделал того, что сделал, этот белобрысый запросто придушил бы Малыша, а этого Марри допустить не мог. Малыш был его лучшим другом — и дать ему погибнуть, не дожив до тридцати? Ну уж нет.

Они с Малышом дружили еще в школе, все те годы, когда Марри был толстым грустным мальчишкой, играли в одной бейсбольной команде — Марри ставили кэтчером, потому что под жиром в нем крылся настоящий спортсмен, ловкий и быстрый, только без спринтерского тела, так что во время бега вокруг поля он всегда оказывался последним. Малыш был питчером, и он отставал и бежал вровень с ним, а тренер Браун ехал рядом на гольфмобиле и ругал, подгонял их, заставлял бежать лишнюю милю.

«Живей, Марри!» — покрикивал он, а Марри только и мог что мотать головой и потеть. Он не любил бегать. Он мечтал похудеть и стать крепче, чтобы тренер наконец оставил его в покое.

Именно Малыш не брезговал его обществом в те трудные годы, а потом он наконец вытянулся и похудел, и они вдвоем допоздна смотрели по пятницам боевики, в которых Брюс Ли расправлялся с толпами приспешников англичан, а потом Марри с Малышом соорудили себе нунчаки из ручек для швабры, а когда Марри исполнилось четырнадцать и он поступил в местную школу боевых искусств, именно Малыш держал для него лапы, Малыш стоял у груши, повторяя, чтобы он бил сильнее, чтобы не забывал разворачивать корпус при ударе ногой. А потом у него стало получаться, и его взял к себе в класс Сифу Дан, талантливый и очень крутой, хоть и слегка чокнутый, на взгляд Марри. Сифу учил его муай-тай и кали, укрепил его кисти и локти с коленями; поначалу ему чуть-чуть не хватало гибкости, но когда лишний вес сошел окончательно, под ним обнаружились сплошные мускулы, и к окончанию школы уже никто не шутил по поводу его хобби, он стал признанным бойцом: если не заткнешься, скажу Марри, он из тебя отбивную сделает.

И делал, не раз. Так, как показывал Сифу Дан. Настоящие бои, западный бокс и тайский арнис, филиппинская эскрима — уложить соперника, ударить его палкой. Потом появилась девушка, Шейла, потом было несколько других — все ненадолго, но они с Малышом и Большим Эдом всегда были вместе, сначала в барах Персера, потом в Шоуни, потом в стрип-клубах и других заведениях вдоль автомагистрали в Оклахома-Сити. И под конец этих бесчисленных ночных гулянок их троица часто вступала в битвы с целыми компаниями молодых ребят и побеждала — иногда им даже драться не приходилось, они просто осыпали руганью отступающих противников.

Но теперь, решил он, с этим покончено. Несколько недель так и было. По уикендам он никуда не ходил. Не заглядывал в спортзал. Убрал в ящик большую грушу, снял с крючка на заднем крыльце маленькую, спрятал перчатки, бинты, лапы. После работы приходил Малыш с дюжиной пива, и они смотрели местные новости в шесть и в десять, а иногда и в одиннадцать пятнадцать — Марри надеялся услышать о том парне какое-нибудь известие, хоть что-нибудь, что мог бы использовать потом в признании прокурору или судье. Было начало августа, жара еще хуже обычной, и он очень плохо спал, а по утрам находил в своей бородке седые волосы. Длинные. Абсолютно седые. Он показал их Малышу. Тот сидел рядом с ним на диване — дело было в пятницу, на закате, — по телевизору шел какой-то сериал, за которым Марри не мог уследить, не мог сосредоточиться, и Малыш повернулся и спросил у него, давно ли он в последний раз был у Фу.

— Не помню, — сказал Марри.

— Примерно.

— Может, месяц назад.

— Где твоя груша?

— На антресолях.

— А палки?

Марри покачал головой. Малыш посмотрел на него долгим взглядом. Потом спросил: это из-за той драки?

— Типа того, — ответил Марри.

Малыш словно колебался. Он отхлебнул пива и поставил банку на подлокотник.

— Слушай, — сказал он. — Тебе будет лучше, если сходишь на тренировку. Давай, собери шмотки — и к Дану.

Марри понимал, что он прав. Он избегал Сифу, сам не зная почему; наверное, не хотел рассказывать ему, что произошло. А тренер уже несколько раз оставлял ему сообщения на телефоне: где он, не заболел ли? На следующий день Марри встал пораньше, принял душ и отправился в спортзал. Утро выдалось прохладное, он опустил стекла и смотрел, как туман поднимается из низин. Вокруг тянулись поля со стогами сена и озимой пшеницей. Гнет стал уходить с его души, и он чувствовал себя так, будто очнулся от тяжелого сна. Да, драка вышла жестокая, но с парнем наверняка все в порядке, просто получил урок на будущее, нечего распускать язык. Он съехал с шоссе на гравийную стоянку перед бывшим загородным клубом, переоборудованным в спорткомплекс, большим сооружением с алюминиевой облицовкой. Поставил свой пикап рядом с «Хондой» Джима Бейлера, вышел, достал из кузова сумку. Главная дверь была открыта, внутри работали кондиционеры, через час-другой должны были собраться все постоянные посетители — кто на спарринг, кто на занятия джиу-джитсу, под которые недавно отвели часть зала, застелив ее матами. Марри поздоровался с охранником, заметив, что большой ринг пуст — можно будет воспользоваться им после разминки. Потом свернул в другую дверь и прошагал по коридору в просторную комнату с бетонными стенами, где висели на цепях тяжелые груши, а в дальнем конце, с зеркалами, — маленькие и гигантская автомобильная покрышка, чтобы бить по ней кувалдой. Сифу тренировался на тайской груше в углу. Коротышка с бритой головой и маленькой бородкой, глубоко сидящие глаза янтарного цвета, как у собаки. На нем были черные спортивные штаны и старая хлопковая рубашка, и он наносил удары ногами с такой силой, что комната слегка дрожала и в ней раздавалось эхо, как от выстрелов. Марри постоял, наблюдая за ним, а потом тренер почувствовал его присутствие, повернулся с удивленным видом и улыбнулся. Зубами расстегнул липучку на правой перчатке и двинулся к нему, на ходу снимая левую, но потом снова взглянул на Марри, лицо его потемнело, и он отступил на шаг назад.

— Джейкоб, — сказал Сифу, — кого ты убил?