Елена Георгиевская - Черная трава Страница 2
Елена Георгиевская - Черная трава читать онлайн бесплатно
– Ну, что смотришь? – спрашивает Кормухин. У него низкий равнодушный голос. – Так надо, понял? Жизнь жестокая. Нечего плодить дворняг.
Он вскидывает сумку на плечо и идет обратно – зарывать щенков на пустыре.
Вечером улица слабо освещена. Лейтенант Кормухин пьяный возвращается домой. Им с Евой снова не удалось перепродать квартиру. Даже будучи пьяным, он спокоен, только в глазах – мутная безумная чертовщина.
Лестничная площадка залита пивом. Это постарался отец Глеба. Он цепляется за перила салатного цвета и спрашивает себя вслух:
– У нас ведь нет безработицы, да? Везде же перестройка, да? Так почему же безработица есть, а перестройки нет?
Глебу хорошо слышен дальнейший разговор из-за хлипкой деревянной двери. Мать спит, нажравшись валерьянки. Если бы не валерьянка, говорит она, я бы сошла с ума. Отец говорит, что она и так чокнутая, и выходит с бутылкой на лестницу: ему надоело дома.
– Дайте пройти, – просит его Кормухин.
– Ты тоже уволен, – выпаливает отец, – так хули ты с таким еблом ходишь, будто ты лучше меня?
– Дайте пройти, – совершенно трезвым голосом повторяет Кормухин.
– Мразь ты, вот кто.
На лестнице шум, грохот.
Глеб выглядывает за дверь и застывает на месте. Отец лежит на площадке первого этажа лицом вниз. Лейтенант медленно поднимается наверх. Лицо у него по-прежнему бесстрастное.
Мать не пускает Глеба на похороны и для надзора за ним вызывает тетку из такой же, по ее словам, дыры, где Глеб не был ни разу. Лицо у матери опухшее, как будто она пьет водку, хотя пьет она только валерьянку. Ребенка надо оберегать от смерти, говорит она.
Глеб не понимает почему. Когда умерла старуха соседка, мерзкая тварь, которая вечно заливала жильцов с нижнего этажа и в пять утра на весь подъезд распевала колхозные песни дребезжащим голосом, он был счастлив. Мать, чтобы не напугать его, соврала, что бабушка уехала, но Глеб слышал, как лейтенант Кормухин во дворе говорил, что бабка наконец-то сдохла. Здорово было бы посмотреть на человека, из которого что-то вышло, как дерьмо, и теперь он неподвижно лежит и не может разговаривать, а значит, не может тебя оскорблять. Ты можешь как-нибудь обозвать его, ударить, порезать бритвой – он ничего не скажет. Отец умер, никто больше не даст Глебу подзатыльник в девять вечера за то, что он еще не спит. Никто больше не упрекнет Глеба за то, что у него плохой отец. Вот бы посмотреть на него в гробу.
Глеб видел гробы только на фотографиях в газетах. Похороны генерального секретаря, похороны его заместителя; пожелтевшие обтрепанные страницы. Теперь его отец будет лежать в гробу, как генеральный секретарь.
– Нет состава преступления.
– Нет так нет, его тесть заплатил прокурору, вот и все.
– Тетя Люда, что ты такое говоришь?… Он его случайно толкнул, когда тот бросился на него с кулаками, Боря всегда пьяный лез драться. Как же я дальше здесь буду жить, это же такой позор?
– А эти – сразу же квартиру продали. И ходят как ни в чем не бывало. Как не русские. Понаехало всяких.
– Мне стыдно, что Боря так себя вел, так стыдно.
– Ребенок спит?
– Да, все время спит. А надо в школу ходить. Кому какое дело, что у нас случилось. Есть дисциплина…
Он не спит. Он не понимает, как можно спать, когда за стеной громко разговаривают взрослые. Наверно, другие дети умеют не бояться смерти и спать, когда рядом шумят. Смерть – это когда тебя нет, ты ничего не чувствуешь, ничего не боишься. Она бывает внезапно, поэтому к ней не надо готовиться, как к школьным занятиям или дурацкому выступлению на новогоднем празднике. Это хорошо.
А тетя Люда говорит, что в человеке есть душа и она не умирает. Она летает везде, ей не нужно идти, выбиваясь из сил, и стоять в очереди за билетом на поезд. Это еще лучше.
Несправедливо, что умирать должны только старые. Слишком долго ждать.
Если душа отца сейчас летает, где хочет, значит, лейтенант сделал как хуже. Но Глебу кажется, что человек вроде Кормухина не должен делать как хуже. Значит, отца просто нет. Главное – молчать о том, как Глеб этому рад. Чужие люди этого не поймут: родителей принято оплакивать.
Тринадцать лет он молчит о том, на кого хотел быть похожим. За эти годы газеты перестали быть черно-белыми, а быдло научилось торговать никуда не годным товаром и заработало себе на колонки, из которых в любое время суток орет попса. Лейтенант Кормухин окончил заочную аспирантуру Балтийской академии и стал преподавать высшую математику. О нем пару раз писали в газетах. Никто не подозревал, что этим закончится.
Глеб уезжает в Москву и поступает на мехмат, хотя все твердили, что шансов у него нет. Мать кричит, что у нее нет денег его содержать, что в Москве дикие цены, что он будет разгружать там вагоны со стеклотарой и таскать кирпичи, а потом его отчислят, и он будет бомжевать вместе с гастарбайтерами, потому что ему будет стыдно возвращаться на родину. У тебя богатая фантазия, мать.
Вот увидишь, говорит она, так и будет. Говна в тебе много, этой самой гордости. Сдохнешь там, а я что людям скажу?
Мать называет его сволочью, подонком, ублюдком. В зеркале Глеб видит своего отца в молодости, только без этих вечных клочков газеты на подбородке. Раньше он читал приключенческие и якобы психологические книги всяких зануд, похожих на Януша Корчака и завуча школы номер три одновременно. В этих повестях мальчишки часто смотрелись в зеркало, пытаясь придать лицу строгое непреклонное выражение, как у революционеров, летчиков, стахановцев или бандитов. Мальчишек расстраивало, что у них слишком длинные ресницы, как у девчонок, и что нет мрачного огня в глазах, да и глаза не того цвета (нужно, чтобы серо-стального или демонически-черного), и вообще, жизнь не удалась. Он учится на ошибках литературных героев. Он никогда не тратил время на попытки свести воедино картинку на стекле и воспоминание о человеке с третьего этажа. Плевать, как он выглядит. Не в этом дело.
(После Кормухиных мансарду заняли какие-то лохи – торговка-челночница и ее неработающий муж. Сначала этот мудила до трех ночи слушал Высоцкого на катушечном магнитофоне, а потом перешел на блатняк.)
Стал бы лейтенант Кормухин психовать из-за провала на экзамене? Побежал бы он плакать в институтский туалет, как этот мальчик из элитной гимназии, которого, судя по его манерам и поведению, ни разу по-человечески не били?
Нет, он сдал бы листок с ответами и молча ушел бы. Глеб решает все задачи и молча уходит. Когда выясняется, что он прошел по конкурсу, он ничем не выдает своей радости.
Ему не идет это молчание. У него светлые волосы, он обычного роста и сложения, а сдержанность и мрачность идет очень высоким и темноволосым, говорит девушка с факультета математической лингвистики.
– Я разберусь, как мне себя вести, – отвечает он.
Начало двухтысячных, сумерки анархии. По общежитским вахтам рассадили охранников, напоминающих Глебу колорадских жуков: они жрут остатки подростковой свободы, как эти твари – картофельные листья.
– Тебе нужно было в сельхозакадемию поступать, – говорит девушка. Она считает себя очень умной, раскованной и в то же время глубоко порядочной. Чистота ее души выражается в том, что за четыре года учебы она украла всего два куска мыла в душе и не скрывает этого, а ее соседки воруют все, что не приколочено, и пытаются это скрывать.
Стоит пустить бабу в область точных наук, как она сразу же начнет сравнивать матлингвистику с обычной – смутной, туманной и никому на хрен не нужной- лингвистикой и, что хуже, примешивать к этому делу нумерологию, алхимию и каббалу. Между тем когда на этаже погас свет и пришлось вызывать аварийку, эта курица забилась в угол, обмоталась одеялом и тряслась полночи, думая, что сейчас в комнате что-нибудь загорится или заискрит. Ни алхимия, ни каббала не дают ей ни знаний, ни смелости.
– Давай ты не будешь учить меня жить, – советует Глеб, допивая мерзкую водку. Другой нет. Его это бесит. Но скоро сессия, и подрабатывать некогда. – Мне двадцать один год, меня уже не исправишь. Найди себе первокурсника и пудри ему мозги, если твой комплекс училки все не сходит на нет.
– Интересно, почему ты стал таким? – подумав, спрашивает девушка. В полутемноте кажется, что тени вокруг ее глаз отливают бронзово-зеленым, словно крылья майских жуков. Такое чувство, что вокруг одни насекомые, или он просто перебрал сегодня водки?
– Ты, мне кажется, скорее гуманитарий по складу личности, – глубокомысленно заявляет она. Все эти девицы, которые по чистой случайности не продолбали шпоры по психологии, получили пятерку и с тех пор воображают себя Аннами Фрейд…
– Некоторые люди сами выбирают, кем быть, – медленно произносит Глеб, понимая, что эта фраза до одури банальна и, возможно, не до конца правдива.
– У меня сложилось впечатление, что тебя кто-то заставил, – говорит она. Нет чтобы добавить: “Извини за бестактность”, или “Я просто хочу тебе помочь”, или “Может быть, я недопонимаю тебя”. Потрясающая самонадеянность.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.