Владимир Файнберг - Карта реки времени Страница 2

За окном зашумел ливень. Стало темно, как ночью. В вагоне зажёгся свет. Контролёр вышел из купе.

Студенты теперь смотрели на меня, как на отверженного.

«Как же так? — лихорадочно проносилось в голове. – Я брал билет до Барлетты. Дважды повторил по–итальянски и по–английски. Кассир меня, несомненно, понял».

Нужно было что‑то делать.

«С этими русскими всегда какой‑нибудь криминал», — сказала по–немецки девушка своему студентику.

Я выдернул сумку из‑под сиденья и ринулся из купе в тамбур. Полыхала гроза. Потоки вод низвергались в мигающем свете молний.

«Ехать со всеми до Бари? Там купить билет и возвращаться? А как же Донато, который сейчас уже едет встречать меня в Барлетте?»

Ливень и грохот громов как обрезало. Поезд мчался в тоннеле.

…На первой же остановке я вылетел из вагона вместе со своей сумкой. Экспресс тут же угрохотал. А я остался на слабо освещённом фонарями перроне станции Pescara.

Здесь было сухо. Абсолютно сухо. Зону грозы отрезало отрогом хребта. Какой‑то человек в комбинезоне катил по платформе громыхающую тележку с баком, куда он выворачивал содержимое стоящих у скамеек урн.

Я подошёл к нему и, тщательно подбирая итальянские слова, задал два вопроса:

— Когда придёт поезд, на котором можно доехать до Барлетты? С какой платформы он будет отправляться?

Уборщик взглянул на электрические часы, висящие под кровом платформы, подумал и с пугающей неопределённостью ответил, что поезд, возможно прибудет минут через двадцать–сорок. А все такие поезда отправляются именно с этой платформы.

Слегка ободрённый тем, что останется не так уж много ждать, я решился и в наглую спросил нет ли у него мобильного телефона.

Телефон был! Мало того, мне повезло сразу дозвониться до дона Донато.

— Как это могло получиться? Впрочем, у нас на юге всегда проблемы с железными дорогами. Не беспокойся. Сядешь в другой поезд – позвони. У меня начнётся месса. Не я, так кто‑то из наших друзей, кого ты знаешь, тебя встретит.

Я с благодарностью вернул телефон владельцу, и тот загромыхал со своей тележкой куда‑то в конец длинной платформы.

Дул холодный, совсем не итальянский ветер. Я опустился на скамью, поёжился, взглянул на свои наручные часы. И как молнией пронзило: время на них и на тех, что висели над платформой разнилось на два часа!

Прилетев в Италию, я позабыл перевести стрелки на два часа назад! Потому и ворвался не в свой поезд. Итальянская железная дорога была ни в чём не виновата.

Это упущение было явным следствием все той же моей обесточенности.

«Катастрофа! — зло сказал я себе. – Старость. Склероз. По прибытии в Барлетту немедленно, завтра же, нужно будет снова вспомнить и пережить самый счастливый день. А может быть, пока не поздно, взяться за дело кардинально: вспомнить и пережить все самые счастливые дни вплоть до детства. Буду упражняться всё время пребывания в Италии. Переводить назад стрелки своих «биологических часов». Никаких развлечений. Только море. И две недели сосредоточения. Тем более судьба в лице дона Донато делает такой щедрый дар безмятежного существования.

Дорогие читатели, сейчас многие из вас подумали о том, что я слегка спятил. Что цель моя и самый способ её достижения невозможны.

Посмотрим.

Если вы читали мои предыдущие книги – поймёте, на чём была основана моя надежда.

…Издали послышался перестук колёс, лязг вагонных сцепок. К платформе задом подкатил и замер какой‑то обшарпанный и совершенно пустой состав.

Я встал со скамейки и подошёл к раскрытой двери ближайшего вагона.

«Мой ли это поезд?» — растерянно думал я. – «Нет ни одного пассажира…А если он двинется в обратном направлении?»

Но тут на платформе появились два господина с атташе–кейсами и направились к одному из вагонов.

Я добежал до них, расспросил, удостоверился, что этот поезд через пять минут действительно отправляется в нужном мне направлении, что они и сами едут в Барлетту.

Я увязался за ними. Только оказавшись в вагоне, почувствовал, как подмёрз в своей летней рубашке. И как голоден. Ведь кроме нескольких глотков кофе во рту, как говорится, маковой росинки не было с того времени, как я летел в самолёте.

«Подозрительный тип», — подумал один из этих джентльменов, когда поезд тронулся, и я в качестве профессионального попрошайки спросил, нет ли у него мобильного телефона?

Нехотя дал. Так я в третий раз созвонился с доном Донато.

И вот за окном останавливающегося поезда проплыла ярко освещённая надпись. Белыми буквами по синему фону – Barletta.

Я вышел со станции на небольшую привокзальную площадь, где стоя под фонарём, у машины ждал посланец Донато – мой давний знакомый Рафаэль.

Закончились мои железнодорожные злоключения. Началось то, что я позже назвал «путешествием вверх по течению реки Времени».

2.

В сон пробилось отдалённое треньканье колокольчика. Такое, как в школе моего довоенного детства, когда звонили, возвещая о начале и конце урока.

Казалось, я ещё ребёнок, ещё живы мама и папа…

Всем знакомо это шаткое равновесие между сном и бодрствованием.

Потянулся затёкшими руками. Несколько секунд хлопал ресницами. Увидел отсвечивающие лучами рассветного солнца стекла высокого книжного шкафа, знакомый письменный стол, окно, распахнутое в голубизну итальянского неба. Глянул на часы, почему‑то не снятые с руки. Было шесть тридцать.

И только тут с отвращением обнаружил, что спал поверх одеяла.

Вскочил, умылся, достал из сумки спортивные брюки, белую футболку, заботливо уложенные женой, переоделся, снял с вешалки в ванной большое махровое полотенце, перекинул его через плечо и быстро направился длинным, круто изгибающимся коридором в сторону кухни.

Донато – высокий, стройный, в свежей лимонного цвета рубашке с воротником–стоечкой, в чёрных, тщательно отглаженных брюках, наливал в этот момент кипяток из сверкающего металлического чайника в чашку с опущенным туда пакетиком.

— Чао! – сказал он. – Ты ведь знаешь, мы, итальянцы, не пьём чай. Специально для тебя купил чайник и коробку пакетиков «Пиквика». Вот брускетты, — он пододвинул ко мне накрытую салфеткой тарелку. – Бон аппетито!

Рядом стоял большой старинный колокольчик.

Брускетты – бутерброды с кружками нарезанных помидор, политые оливковым маслом и присыпанные солью с орегано – пахучим базиликом – были ещё тёплыми.

— Спасибо. – я был тронут заботой Донато.

Сам он перед мессой не завтракал. Зато, присев наискосок от меня, с любовью смотрел на то, как я ем.

— Подожди! – он вдруг вскочил, распахнул холодильник, выхватил что‑то из миски, поднёс к моим губам.

Это была маслина.

Я помнил, что он почему‑то любит кормить меня из своих рук. И это тоже возвращало во времена детства, приводя в замешательство.

Донато был всего на два года моложе меня. Но что‑то сверхвозрастное, не определяемое понятиями «жизненный опыт», «мудрость» пребывало в нём, в этом итальянском священнике – настоятеле костёла «Сакра фамилия» («Святое семейство»).

— Донато, — сказал я, ополаскивая свою чашку в кухонной мойке, — хочу кое о чём с тобой посоветоваться, попросить благословения.

— Позже. – он отщёлкнул с пояса массивную связку ключей. – Пора ехать. Не забудь полотенце.

Мы спустились по лестнице с третьего этажа на первый и вышли в прохладу двора.

— Жди! – Донато по–мальчишески весело побежал со своими ключами к гаражу.

А я остался против беленой стены, увитой плющом.. Как два года назад и как шесть лет назад, когда я гостил здесь с женой и дочкой, понизу цвели высокие кусты гибискуса, вились пчелы.

Все тот же старенький белый «Фиат» остановился рядом. Донато открыл дверь. Я сел, и мы через распахнутые металлические врата выехали на улицу Каноза.

В этот ранний час главная трасса провинциального городка, связывающая его центр с окраиной, была затоплена рекой автомобилей. Одни люди ехали на виноградники, во фруктовые сады убирать по холодку урожай, другие, наоборот, стремились в промышленную зону, на работу в мастерские, учреждения и магазины. Донато, как всегда, с непостижимой артистической лёгкостью влился в тесный поток разноцветного автотранспорта.

— Теперь говори, — произнёс он, — О чём ты хотел сказать?

Я молчал, боясь отвлечь его внимание. Кроме того, показалось неловким рассказывать о «биологических часах», своей затее, которая сейчас вдруг стала выглядеть в моих глазах эгоистичной, более того – глупой.

Свернули направо, поползли совсем узкой улочкой, на которой, как помнилось, по субботам лоточники разбивали пёстрый и крикливый рынок дешёвой одежды, а теперь впритык, почти бампер к бамперу, тащились навстречу, в сторону центра автомашины.