Евгений Лукин - Что наша жизнь? Страница 2

Честно сказать, подобные приколы Ивану решительно не нравились. В игре его прежде всего привлекала героика.

— И когда я вам нужен?

— Ныне, Царевич! Стоном без тебя стонем…

Иван крякнул.

— Ладно… — проворчал он. — Тут пока подождите. Пойду оденусь…

Делать ему так и так было нечего. Завод остановили неделю назад, а народ разогнали в отпуска. Впрочем, заводские придурки всё равно собирались что ни день у проходных — митинговали, протестовали… Но в такие игры Иван не играл.

Поднявшись на второй этаж, с омерзением оглядел убогую тесную комнатёнку, доставшуюся ему по обмену после развода по-эльфийски. Ковёр на полу не умещался — края загибались! Иван протиснулся к деревянному надёжно сколоченному стояку, на котором заботливо укрытые дерюжкой висели дождавшиеся своего часа доспехи, — и принялся облачаться.

Собственно, облачиться стоило только в кольчугу, остальное — в рюкзак. Шлем с подшлемником, поножи, рукавицы… Кстати, а как там с кормёжкой? Реальная у них еда или только «чипы»? На всякий случай Иван сходил на кухню, где извлёк из холодильника полбуханки серого хлеба и банку тушёнки. Спиртовку и быстрого приготовления супы решил не брать.

Привычно приторочил к рюкзаку круглый с медной шишкой щит. Сверху прикрепил меч и скатанную в рулон «пенку».

В дверь подъезда протиснулся не без труда.

Завидев Ивана, Каныга-Лыга ахнул, всплеснул длинными рукавами. Фома же Беренников кинулся навстречу и, причитая испуганным баском: «Негоже, Царевич, невместно…» — отобрал рюкзак и взвалил на себя.

Иван не возражал.

В трамвае на них, как водится, поглядывали с любопытством, но с вопросами никто не лез.

Высадившись на кольце, двинулись по обочине ведущего за город шоссе. Места пошли незнакомые — Ивану во всяком случае здесь ещё играть не доводилось ни разу (полигон первобытников располагался возле заречных дач, а Белые Волки — те вообще чуть ли не на край области выезжали).

Шуршали, побрякивали кольчуги, припекало солнце. Холмы кое-где щерились выветренным камнем, напоминавшим древнюю просевшую волнообразно кладку.

— А конкретно? — допытывался Иван. — Что за сценарий? Исторический или так… фэнтези?

Коренастый Фома помалкивал — знай пёр себе, сопя, по обочине с тяжеленным рюкзаком за плечами. Здоровый мужик — что говорить! Каныга-Лыга всполошился, забегал глазками.

— Да вишь какое дело, Царевич… — выдавил он, опасливо поглядывая на Ивана. — Зверь Василиска завёлся — спасу от него нет!

— Какой-какой зверь?

— Василиска-зверь… Огромадна-ай!.. У нас этаких отродясь не видывали! Да ещё и о трёх головах! Ни с какой стороны к нему подступу нет. Я так мыслю, матерь-то его, не приведи Господь, со Змеем Горынычем согрешила…

Стало быть, всё-таки фэнтези. Конечно, Иван предпочёл бы разработку по каким-либо историческим событиям — ну да ладно, выбирать не приходится. Фэнтези — так фэнтези…

— И сколько ему «хитов» дали?

— Китов?.. — придурковато переспросил Каныга. — Не-е… Кабы китов! Ему, змеёнышу, людей подавай! На кого глянет, тот сразу в бел-горюч камень обращается…

Иван помрачнел. К колдовским штучкам он относился ещё хуже, чем к приколам. Ну куда это годится: идёшь весь в железе, с мечом, со щитом, а тебе навстречу сморчок вроде этого Каныги — первым щелбаном с ног сшибёшь! Ни кольчуги на нём, ни шлема… И предъявляет он тебе, поганец, бумажку с каракулями. «Всё, — говорит, — я тебя превратил в лягушку! Садись — и квакай!» Морду бьют за такие проделки…

Они сошли с обочины и направились к высокой земляной насыпи.

— А ежели в бел-горюч, — тоже подстраиваясь под плавную былинную речь, спросил Царевич, — то как с ним биться-то — с василиском?

— Мечом, батюшка, мечом! — радостно отозвался Каныга-Лыга.

— А ежели глянет?

— Пущай глядит! — возликовал Лыга. — Тебе-то окаменеть на роду не написано! Это нам, сиротам твоим, беречься надобно…

Так бы сразу и говорили! Всё понятно — игра у них зависла. Ну, тут, конечно, мастера виноваты: ввели колдовской элемент, а того не сообразили, что должен быть хотя бы один участник, на которого взгляд василиска не действует. Всех, короче, в камень обратили — играть некому…

— А кроме взгляда? Ещё чем-нибудь он вооружён?

— Когти есть… Клюнуть может…

Иван хотел распросить подробнее, что представляют собой эти когти и каким образом производится сам клевок, но они уже остановились у чудовищной дренажной трубы, дырявящей насыпь насквозь.

— Туда, Царевич…

Иван заглянул вовнутрь. В трубе ему не понравилось: сыро, грязно, ветошь какая-то валяется. А может, и не ветошь. Может, дохлятина…

— А если поверху?

— Поверху не пройдёшь, — прогудел угрюмый Фома.

— Пройти-то пройдёшь, — дребезжащим тенорком возразил Каныга. — А выйдешь не туда…

Двинулись, пригнувшись, по трубе. Шли почему-то долго. Свет в конце туннеля был почти полностью заслонён широкими плечами Фомы и горбом рюкзака.

— Ты уже не обессудь, батюшка… — бормотал сзади Лыга. — Нет иного пути в тридесятое…

Иван ему не ответил. Задержал, насколько мог, дыхание и брезгливо переступил через ветошь, и впрямь оказавшуюся старой дохлятиной.

Выбрались наконец.

Оглядевшись, Иван присвистнул и первым делом направился к укреплениям. Куда там Белым Волкам с их жалким тыном, скупо увенчанным парой коровьих черепов! Прямо перед оторопевшим ролевиком чернела настоящая крепостная стена из поставленных впритык срубов. Над приземистой подзорной башней шевелился яркий флажок. Хорошо, Иван догадался вовремя взглянуть под ноги: ещё полшага — и точно бы сверзился в ров. А там, между прочим, колья были натыканы.

— Ну, ребята… — только и смог вымолвить он. — Уважаю! И ворота есть?

С виноватым видом Каныга-Лыга развёл руками.

— В стольный град тебе, Царевич, до времени путь заказан. Вот поразишь змеёныша — тогда входи! Хочешь — через ворота, хочешь — стену для тебя размечем…

Три головы… Видимо, та же система, что и у мамонта: три человека связаны в кружок одной верёвкой… А раз можно биться мечом, то все трое — наверняка в кольчугах. Значит — ставка на подвижность. Закрутить их так, чтобы сами в своей верёвке позапутались и друг друга с ног посбивали… Знать бы только, чем они вооружены! Каныга сказал: «Может клюнуть». Надо думать, у каждого — что-то вроде чекана, просто древко подлиннее…

Плохо, что Фоме и Каныге запрещено по игре отвечать на прямые вопросы. Как бы это их половчее спросить?..

— А клюёт — далеко?

— Ежели шею вытянет, на сажень достанет.

Хм… Сажень?.. С древнерусской метрологией у Ивана всегда было неважно.

— И сильно?

— Да не так чтобы… Но клюв, сказывают, ядовит.

Ну начинается! Не колдовство — так яды… Ладно. Клевки будем отбивать щитом.

Безлюдье кругом поражало. Иван даже представить себе не мог, чтобы рядом с городом — и вдруг такая глушь! Ни дачных посёлков, ни дорог — одни пригорки. За каким же, спрашивается, лешим Белые Волки выезжают играть за сотню километров, когда под боком готовый полигон?

Подзорная башня утонула в ковыльных холмах по самый флажок. Вскоре канул и он, заслонённый невысоким корявым деревом. Впереди же выпячивалось покатое взлобье, усыпанное и уставленное белыми камнями причудливой формы. Не то капище, не то обломки дольменов…

— Пришли, Царевич, — известил Фома, освобождаясь от ноши. — Вот за этим взгорком он и залёг…

Иван развязал тесёмки рюкзака и принялся облачаться.

— Убью василиска — а дальше? — полюбопытствовал он, прилаживая поножи.

Коренастый Фома Беренников, осунувшись, смотрел на взлобье, где в беспорядке толпились белые камни.

— Убьёшь — оживут, — мрачно изрёк он, протягивая шлем. — Ты уж постарайся…

Откровенно переигрывал. Последняя фраза прозвучала столь трагически, что Иван почувствовал раздражение. Древнего русича из себя корчит, а у самого ремень дембельский!

— Так и будешь с бляхой расхаживать? — процедил он.

Коренастый Фома заморгал и поспешно схватился за пряжку, словно испугавшись, что сейчас отнимут.

— Пояс-то — не простой… — понизив голос, таинственно пояснил он. — Волшебный! Вишь, звезда жидовская? Червонным золотом за него плачено…

Нет, это не у Белых Волков, это здесь мастера — звери. Они им что же — вообще по-человечески говорить не дают? Ну, такого даже в эльфятнике не было!..

С мечом в руке (ножны он оставил внизу за ненадобностью) Иван, тяжело ступая, взошёл на покатый склон. Фома и Каныга с надеждой смотрели ему вослед.

— Как мыслишь? Одолеет?.. — с тоской спросил Каныга коренастого своего сотоварища. — Вдруг опять не того привели?..

Но Иван этих слов не расслышал.