Хуан Мильяс - Рассказы Страница 2

Но владелица шкафа и вправду оказалась потрясающе красивой, куда красивее, чем мне представлялось. Я понял это сразу, взглянув на фотографию в гостиной. Любовь в моем сердце разгорелась с новой силой; поистине достоин презрения бесчувственный чурбан, доставшийся ей в мужья.

Вскоре голод заставил меня заглянуть на кухню. В холодильнике было всего вдоволь — и колбас, и сыров. Так что я не спеша сварил себе кофе и плотно позавтракал, прикинув, что если уж суждено мне и эту ночь провести в шкафу, то ужинать не придется. Наевшись досыта, я вымыл свою посуду, а заодно и ту, что оставили в раковине хозяева после ужина и завтрака. Потом, подремав на довольно удобной софе в гостиной, принялся читать какой-то шпионский роман и так зачитался, что не заметил, как пролетело несколько часов.

Около четырех я услышал, как в замке входной двери поворачивается ключ, и вернулся в шкаф.

Так, день за днем проходило время. Муж и жена жили по расписанию, к которому мне не составило труда приспособиться. По вечерам женщина сидела дома одна, занималась домашними делами или болтала с матерью по телефону, стоявшему на ночном столике. Супруг возвращался к ужину, и вскоре они ложились спать, послушав радио и обменявшись парой фраз — в основном о всяких повседневных хлопотах.

Я быстро привык к такому распорядку. По утрам выходил из шкафа, приводил себя в порядок, завтракал, дремал на софе и читал. Мыл посуду, скопившуюся в раковине, пылесосил и через день вытирал пыль, особо при этом не усердствуя. Хозяйка вскоре поняла, что в доме что-то происходит, и однажды вечером, перед сном, сказала супругу:

— У меня такое чувство, будто о нас заботится какая-то неведомая сила.

— Не выдумывай, — буркнул он с обычным безразличием.

— Иногда, — продолжала женщина, — я думаю, что это мой покойный брат, который умер вскоре после моего рождения.

— Ты не в своем уме, — только и был ответ.

На следующий день я услышал, как она по телефону делится своими предположениями с матерью. По всей видимости, реакция на том конце провода мало отличалась от реакции мужа, так как женщина поспешила перевести разговор на другую тему, точно и вправду сказала какую-то глупость. Больше бедняжка ни с кем не пыталась поделиться своим удивительным открытием, но стала ежедневно готовить изысканные блюда и оставлять их на кухне, на самом видном месте. Я же старался съедать все до крошки, а если не было аппетита, остатки спускал в унитаз, чтобы не показалось, будто я не ценю ее забот настолько, насколько она ценит мои.

Однажды, когда этот обмен угощений на услуги зашел дальше некуда, муж отбыл в командировку.

В ту ночь любовь и желание — или, возможно, их таинственный безымянный сплав — не давали мне сомкнуть глаз. Прошло довольно много времени, прежде чем я решился выбраться из шкафа, ступая беззвучно, точно обитатель склепа. Тихо скользнул я под простыни и принялся ласкать спящую с такой тоской и нежностью, с какой старик, должно быть, лелеет в памяти образ ребенка, которым был когда-то. Женщина не сопротивлялась, она лишь замерла и застонала — казалось, будто стонет каждая клеточка ее тела, влажного, как своды таинственного грота, теплого, мягкого и податливого, как пучок птичьих перьев. Жадно исследовал я все уголки этого тела, а когда насытился запахами, прикосновениями, нежностью и соками, взял любимую на руки и унес в шкаф, затворил дверцу, и мы вместе рухнули в бездну, в пустоту, где не было ничего — только ее крики, мои крики, эхо, отражавшееся от деревянных стенок, да шелест одежд, успокоительный и зловещий одновременно.

Ни одного слова не слетело с наших раскрытых уст, взгляды не касались того, что видели руки, и тела соединялись в немыслимых сплетеньях, образуя сложные скульптуры, вечное воплощение страсти.

Наконец, желание улеглось, и пробудилась нежность, точно тонкий аромат сломанного лепестка. Я отворил дверь деревянного храма, поднял женщину на руки и уложил в постель. Оставил рядом коротенькую ночную рубашку, изорванную в клочья, а сам вернулся в гардероб и заснул так глубоко, что никакого будильника не слышал. Встал поздно, совершенно счастливый, и довольно долго возился с кафелем в ванной: его давно не мешало как следует почистить. А ночью опять покинул свое убежище, и все повторилось сначала.

В общем, сейчас я преуспевающий бизнесмен, отец семейства, вполне счастливый человек — по крайней мере, в пределах той шкалы, по которой принято оценивать чужое счастье. Но, увы, я не философ, не писатель и не поэт, а потому не в состоянии с необходимой точностью описать, какую роль сыграли в моей жизни те ночи, какой отпечаток они оставили у меня в сердце. Могу сказать лишь одно: весь свой дальнейший сентиментальный опыт я строил на их основе, и не проходило дня, чтобы я не думал о незнакомке, чей дом покинул, когда вернулся из командировки бесчувственный муженек.

Так или иначе, давнее приключение сильно изменило мой характер: в нем навсегда поселилась тоска, печаль, присущая людям, чьей душе нанесен незримый ущерб, причинен такой непоправимый урон, что только смерти под силу хоть немного облегчить боль утраты. За последнее время я сколотил капитал, достаточный, чтобы скупить весь квартал, где стоял тогда ее дом и где теперь мне хочется установить огромный гранитный памятник, в мельчайших деталях воспроизводящий тот самый шкаф. Если она еще жива, то непременно поймет, в чем дело, и станет, подобно мне, с нетерпением ждать кончины.

Человек, который любил ночную жизнь

ВОЗВРАЩАЯСЬ на рассвете домой в изрядном подпитии, он увидел в мусорном контейнере голый мужской манекен. Тут ему взбрела в голову одна дикая мысль, и находка перекочевала в багажник автомобиля, стоявшего в гараже.

На следующий вечер супруга начала хмуриться уже заранее: приближалось время, когда он обычно отправлялся по барам. Но мужчина притворился, будто никуда не собирается, и гроза прошла стороной. До половины двенадцатого они смотрели телевизор, а потом улеглись в постель. Когда дыхание жены стало ровным и глубоким, он тихонько приподнялся и, убедившись, что благоверная крепко спит, осторожно встал с кровати. Прокрался в гараж, взял манекен и уложил его на свое место. Не просыпаясь, женщина повернулась на бок и обняла пластмассовое тело за талию.

Стараясь не шуметь, он оделся, выскользнул на улицу и с удовлетворением отметил, что ночь выдалась самая подходящая — жаркая, как во времена его бурной молодости. Мужчина глубоко вздохнул и зашагал по направлению к своим излюбленным барам. На душе сделалось легко, чувство вины растаяло без следа. Осушив вторую рюмку, он вспомнил о манекене и ощутил странный укол ревности, но потом подумал, что совсем не плохо иметь такого вот пластмассового заместителя: можно избежать скандалов, сопровождавших его поздние отлучки.

Так или иначе, на этот раз он вернулся домой несколько раньше обычного, где-то в половине третьего. На цыпочках подошел к двери в спальню и убедился, что все в порядке: жена безмятежно спала, обнимая манекен. С предельной осторожностью отодвинув ее руку, он вытащил пластмассового истукана из-под одеяла, но по пути в гараж зашел в ванную умыться, а манекен усадил на унитаз. И вдруг, должно быть, под действием винных паров, ему почудилось на лице заместителя какое-то новое, довольное выражение, которого там, в мусорном контейнере, не было. Мужчина спрятал манекен в багажник, вернулся в спальню и лег, а жена инстинктивно прильнула к нему, так и не заметив подмены.

На следующее утро супруга приготовила ему великолепный завтрак, словно хотела отблагодарить за то, что накануне он остался дома. А поскольку его пристрастие к ночным вылазкам было единственной причиной семейных неурядиц, с появлением манекена в доме воцарился мир. И все бы хорошо, но теперь мужчина почему-то не испытывал былой радости. Мрачный и хмурый, ходил он из бара в бар, садился в углу и, распевая песни о неразделенной любви и ревности, пил в одиночестве: прежние собутыльники начали его сторониться. В определенный момент — или после определенной рюмки — навязчивый страх гнал любителя ночной жизни домой. Он отпирал дверь, снимал ботинки, на цыпочках подкрадывался к двери в спальню и стоял некоторое время, напряженно прислушиваясь. Потом входил, извлекал заместителя из объятий жены и шел с ним в ванную. Он готов был поклясться, что выражение облупленной физиономии постепенно менялось. Раньше губы растягивались в нелепой гримасе, а теперь на них расцвела настоящая улыбка. Да и все тело как-то расправилось, точно манекен обрел, наконец, дом, где исполнялись его самые неожиданные желания. Правда, всякий раз, разглядывая пластмассовое лицо, мужчина бывал сильно нетрезв, и все это вполне могло померещиться ему с пьяных глаз. Хорошо бы как-нибудь собраться с духом и посмотреть на манекен при дневном свете, да смелости не хватало.